Рисунки На Крови - Поппи Брайт

И застыл на месте от сдавленного писка девушки, склонившейся над ящиком с деньгами.

Задняя дверь стояла нараспашку, как будто воровка приготовилась в спешке смыться. Девушка застыла у кассы: ее кошачья мордочка превратилась в маску удивления и страха, широко открытые глаза были прикованы к Кинси, а рука сжимала пачку двадцаток. Открытая сумочка примостилась подле нее на стойке бара. Совершенный кадр, компрометирующая немая сцена.

— Рима? — глупо спросил он. — Что…

Звук его голоса вывел ее из оцепенения. Девушка повернулась на каблуках и метнулась к двери. Бросившись грудью. На прилавок, Кинси выбросил вперед длинную руку и поймал ее за запястье. Двадцатки, вспорхнув, опустились на пол. Девушка заплакала.

Кинси обычно брал на работу в “Тис” пару местных ребят, в основном на подхват, вроде затаривания бара и сбора денег у дверей, когда играла команда. Рима пробила себе дорогу к обслуживанию бара. Она была бойкой, веселой, милой и (как думал Кинси) вполне достойной доверия — настолько, что он дал ей ключи. Со вторым барменом у него не было нужды оставаться каждую ночь до закрытия; когда народу было немного, закрыть мог кто-нибудь другой. Это было вроде мини-отпуска. Но ключи имели обыкновение теряться или ходить по рукам, и большинству своих работников Кинси их не доверял. Он считал, что неплохо разбирается в людях. “Священный тис” никогда не обворовывали.

До сего дня.

Кинси потянулся за телефоном. Рима бросилась на него, стараясь схватить аппарат свободной рукой. Они недолго поборолись за трубку, потом Кинси выдернул ее и без труда отвел так, чтобы девушка не могла до нее дотянуться. Телефонный провод задел и сбросил на пол сумку. Содержимое вывалилось, раскатилось, разлетелось по дощатому полу. Заложив трубку в ямку ключицы, Кинси начал набирать номер.

— Кинси, нет, пожалуйста! — Рима безуспешно дернулась, снова попытавшись схватить трубку, потом привалилась к стойке и обмякла. — Не звони копам…

Его палец застыл, над последней цифрой.

— И почему же?

Увидев лазейку, Рима ринулась напролом:

— Потому что я не взяла денег. Да, я собиралась, но у меня не было времени… у меня неприятности, и я уезжаю из города. Просто отпусти меня — и ты никогда больше меня не увидишь.

Лицо ее вымокло от слез. В полумраке бара Кинси не видел ее глаз. Запястье у нее было таким тонким, что ладонь Кинси могла охватить его два или три раза; кости под его пальцами были хрупкими, как сухие веточки. Он слегка ослабил хватку.

— Какие неприятности?

— Я была в клинике планирования семьи в Коринфе.

Кинси просто смотрел на нее.

— Ты хочешь, чтобы я все тебе разжевала? — Остренькое личико стало сварливым. — Я беременна, Кинси. Мне нужно делать аборт. Мне нужно пять сотен долларов!

Кинси моргнул. Чего бы он ни ожидал, но только не этого. Рима появилась в Потерянной Миле всего несколько месяцев назад. Среди местных парней, которые приглашали ее на свидание и получили отказ, поговаривали, что она вздыхает по гитаристу спид-металла в своей родной Калифорнии. Насколько Кинси знал, в последнее время в Калифорнию она не ездила.

— Кто?.. — выдавил он.

— Ты его не знаешь, идет? — Она отерла глаза. — Мерзавец, который не надевает резинку. Потому что это, видите ли, все равно что принимать душ в плаще. Таких пруд пруди. Им лишь бы кончить! — Теперь сварливая мина рухнула; она плакала так, что едва не захлебывалась словами. — Кинси, я переспала не с тем парнем, и он ничего для меня не сделает, даже обсуждать отказывается. А я не хочу никакого, черт его побери, ребенка, не то что от него.

— Но хотя бы скажи мне кто. Я мог бы с ним поговорить.

Есть вещи…

— Нет! — Она яростно затрясла головой. — Я просто хочу поехать в Рейли и избавиться от этого. Я не вернусь в Потерянную Милю. Я поеду к сестре в Западную Виргинию или, может. назад в Л.А. Пожалуйста, Кинси. Только отпусти меня! Ты меня здесь больше не увидишь.

Кинси задумчиво изучал девушку. Риме двадцать один, это он знал, но тело ее выглядело намного моложе: не выше метра пятидесяти, ни бедер, ни грудей, сплошные плоскости и острые углы. Прямые блестящие русые волосы стянуты в хвост пластмассовыми заколками, как у маленькой девочки. Он попытался представить себе это детское тело раздутым от беременности и не смог. Сама мысль была мучительной.

— Я не могу дать тебе денег, — начал он.

— Нет, я не…

— Но ты можешь забрать свой конверт с последней зарплатой. Он там, на доске объявлений. — Отпустив ее запястье, Кинси отвернулся.

— О Боже, Кинси, спасибо. Спасибо тебе!

Став на колени, она принялась сгребать содержимое сумки. Обыскав все в полутьме бара, она отошла к доске объявлений забрать конверт. Кинси даже не удивился, заметив, как она поглядела внутрь, словно чтобы убедиться, что внутри достаточно денег. Повернувшись, она долго смотрела на него, как будто решая, сказать ли что-то еще.

— Удачи, — сказал он ей.

Рима поглядела на него удивленно и немного виновато. Потом, как будто молоко человеческой доброты оказалось слишком крепким напитком для ее иссушенной души, она круто повернулась и исчезла без последнего слова.

Вот и ушел мой мини-отпуск, подумал Кинси.

Полчаса спустя уже при зажженном свете, когда болото за баром было уже почти собрано тряпкой, он нашел белый пакетик.

Пакетик примостился в щели между половыми досками прямо под тем местом, куда высыпалась сумка Римы. Ничего удивительного, что она не заметила его в полумраке. Нагнувшись, Кинси подобрал пакет и глядел на него долго-долго. Ничего особенного в нем не было: небольшой сверток пластика, возможно, уголок упаковочного мешка, а внутри — крохотная щепотка белого порошка.

Нет, ничего такого в нем не было. Но Кинси знал, что перед ним:

высочайший памятник его собственной доверчивости.

И все же она, возможно, правда беременна, уговаривал он себя по дороге к туалету. Возможно, ей действительно нужны деньги на аборт. Возможно, кокс ей кто-то дает. Быть может, она даже торгует этой дрянью, чтобы наскрести нужную сумму.

Ну да, конечно. То, что она наговорила об отце своего эмбриона — если и был эмбрион, — едва ли свидетельствовало о том, что он даст ей наркотики за так. И Кинси знал, что рынок сбыта кокаина в Потерянной Миле почти что никакой. Здесь шагу негде ступить, не наткнувшись на анашиста или алкаша, и психоделики здесь лопают как карамельки, но кокс — совсем другое дело. Большинство ребят помладше, похоже, считают, что кокс скучен: он не рассказывает им сказок и не приносит видений, не утоляет их боль, не делает ничего, что за сотую часть его цены можно получить от кофейника крепкого кофе. Они, пожалуй, понюхают кокс, если им предложат, но не станут тратить на него карманные деньги. А городские старожилы постарше все равно не могут его себе позволить, даже если и хотят.