Рассказы - Михо Мосулишвили

Иди сюда, моя радость, моя красавица, моя шалунья…

Умница моя!

Фрида, ты опять за свое?!

Ну-ка, пошли в сад…

Фрида, я кому сказал?

Ну, всего хорошего, юноша…

И запомни, не стоит печалиться…

Фрида, подожди меня!

Федор Андрианович:

Не слушай его.

На самом деле, все было именно так, как я рассказал.

Ты ведь знаешь, какой он шутник, вот и сейчас пошутил Христофор Николаевич. Да, да, Христофор Николаевич Мосулишвили, свой геройский поступок он приписал мне, а мой себе…

Что — говоришь, и я шутник?

И никогда не воевал вместе с Форе?

Ну да ладно…

А, впрочем, какая тебе разница — оба мы национальные герои Италии, кавалеры золотой медали «За воинскую доблесть».

Более высокой награды в Италии нет, даже генералы обязаны первыми отдавать честь солдатам, которые носят эту медаль.

Хотя Христофор Николаевич говорит, что генералы могут спать спокойно — как правило, солдаты — кавалеры золотой медали — получают ее посмертно. Они легко минуют все двадцать рубежей и живут в таких вот обителях, созданных величественной рукой Всевышнего. И обители эти, как видишь, все светятся… Как сказать, чтоб ты понял?.. Сиянием снежного дня.

Именно так мы приходим сюда.

Да, да, в сиянии снежного дня.

В сиянии снежного дня.

2005 г.

Гурам Мегрелишвили. Писатель

Как и большинство молодых представителей моего поколения, в результате ничегонеделанья, игры в карты, домино и нарды, курения травки и безоглядных пьянок, я впал в глубочайшую депрессию. В моем словарном запасе с возрастающей частотой стали появляться такие фразы, как: — все, я завис… весь кончился… ничего не колышет… я уже летаю… все до фени… и т. д. К тому же из на удивление покладистого мальчика я превратился в конфликтную, злоязычную и безжалостную особу.

Проблемы возникли у меня и во взаимоотношениях с родителями (ненавижу: — пап, дай два лари), я стал на дух не переносить родственников (пошли они… какой от них прок?!), возненавидел соседей (и у этого лоха такая машина?!) и едва не стал полицейским.

Нервы у меня разошлись вовсю. Ни работы, ни перспективы найти работу, ни перспективы появления перспективы найти работу. Короче, единственная мечта, что у меня осталась — поскорей бы состариться и умереть. И тут мне в руки попала американская книга мудрых мыслей. В ней было написано:

Честно говоря, эта мысль произвела на меня такое впечатление, что я серьезно стал подумывать о женитьбе (к тому же я пришел к выводу, что это — вещь выгодная, поскольку приобретаешь постоянного сексуального партнера). Я срочно влюбился и через полтора месяца мы поженились. Празднование и медовый месяц пропускаю и перехожу к следующему этапу.

Мы с Тико обычно и так просыпаемся поздно, а в тот день вообще — открыли глаза в шесть часов вечера.

— Эй, встань, помоги ей! Безобразие, что за ленивая жена мне досталась!

— Помолчал бы, Ноцаркекия[3]!

— Ноцаркекия или нет, но при возне в золе рождаются гениальные идеи.

— Ох, ох, ох! Ну и чокнутый же хвастун ты у меня! Чокнутый, чокнутый!

— Не заигрывай и вставай, говорю, имей совесть!

— Ну, еще пять минуточек, а?!

— О-о, вставай, а то сейчас выпихну из постели.

Недовольно бормоча, Тико выскользнула из-под одеяла и начала одеваться. Одеваться она умеет очень зазывно, и:

— Иди ко мне, котеночек мой!

— Пошел ты… Сначала прогнал, а теперь?

— Ну иди же!

— Нет!

— Иди сюда. Если встану, хуже будет!

— Да ну?!

Я вскочил и схватил ее в объятия. Она ускользнула и запрыгнула на кровать. Я бросился за ней, и мы начали гоняться по комнате. Тико визжала и удирала от меня. Я кидал в нее то подушки, то одежду, и от этого она веселилась еще больше. На шум в комнату заглянула моя мама и, поняв в чем дело, вышла со смехом — сумасшедшие, да и только!

Тико смутилась — хватит, стыдно. Я воспользовался моментом и крепко обнял ее. В ответ она повисла у меня на шее, но потом вдруг засмеялась и выскользнула. Я исхитрился дотянуться до нее, и ее лифчик остался у меня в руках.

— Ой!

— Эй, что это?

— Ты что, зверь, что ли?!

— Я что, нарочно, по-твоему?!

— Покажи, совсем испортил? Эх, теперь и не зачинить!

— Не зачинишь и не надо, мать его… выбросим!

— Ну да, а что я сегодня к Лии надену?

— А другого нет?

— Не знаешь, что нет?

— Тогда иди так.

— Так — как? Без лифчика?

— Ну и что?

— Ты что, совсем?..

— Возьми у моей мамы деньги и купи новый.

— О-о, как я ей об этом скажу, да и купить не успею.

— Да что там, сбегаешь и купишь.

— Я не могу просить денег у твоей мамы.

— …

— Сам скажи!

— А что я ей скажу?

— Ну скажи ты!

— Что сказать, «дай деньги Тико на лифчик»?

— Тогда у отца возьми.

— Когда он придет!

— Тогда займи у кого-нибудь… Не то, что мне делать, Дато, не пойти?

— Кто этот кто-нибудь?

— Возьми у Серго.

— Я и так ему тридцать лари должен, не могу еще попросить.

— …

(Пауза.)

— А если ты своей маме позвонишь?

— О-о, я не могу ей сказать, что мне деньги нужны.

— Ну, а что делать?

Тико не ответила, вышла из комнаты и принялась за стирку, а я понял, что настало время искать работу, и наступил

В газете бесплатных объявлений я опубликовал такой текст:

«Молодой, талантливый писатель ищет работу, с соответствующей зарплатой. Т: 722514».

Где-то на третий день мне позвонила одна молодая дама и предложила достаточно высокооплачиваемую работу. Мы договорились о встрече, и я пошел.

Дама была очень мила… Обещала мне славу и горы денег, убедила меня занять деньги, приобрести товар на пятьдесят лари, поручила мне его реализовать и вдобавок обещала проценты, если приведу к ней таких же, как я, желающих.

Товар этот я с трудом всучил родственникам и изменил текст объявления:

«Молодой, талантливый и симпатичный писатель ищет работу, с сетевым маркетингом не обращаться. Т: 722514. Дато».

Обратилась ко мне дама, которой надо было привести в порядок документы и личные записи покойного супруга.

И за какие-то семь часов я заработал тридцать лари, и Тико купила, наконец, этот треклятый лифчик… но потом целую неделю никто не звонил, и я дал объявление уже в бегущей строке (здесь слово стоит лари):

«Писатель ищет работу! Т: 722514. Дато».

Вначале позвонили какие-то девчонки, ого-го, писатель, заорали и отключились, потом — какой-то (оказывается, известный) пожилой писатель и выругал меня — как ты смеешь позорить наше призвание и профессию. Так что, когда позвонил какой-то бизнесмен и предложил мне в долг написать его биографию, я окончательно махнул рукой. И тут появился Этот, четвертый.

— Алло, слушаю!

— Будьте добры, господина Давида!

— Я слушаю.

— Здравствуйте, я звоню по поводу вашего объявления.

— Да-да.

— Я хочу знать, какую работу вы можете выполнить?

— Видите ли, вообще-то я писатель, но справлюсь с любой бумажной работой.

— Только с бумажной?

— Ну-у… в зависимости от того, что вам конкретно нужно… Я могу делать и кое-что другое, например…

— Тогда знаете, что… может, завтра в двенадцать часов встретимся у метро Гоциридзе и все обговорим, если вас устраивает, разумеется?

— Да-да, нет проблем, я буду.

— Хорошо.

— А как я вас узнаю?

— Ха, я сам вас узнаю, ведь вас, писателей, сразу видать!

Я рассмеялся:

— Нет, правда, как вас узнать?

— Кто там будет самый тяжеловесный — это я.

На следующий день с половины двенадцатого я стоял у входа в метро. «Тяжеловес», конечно, меня не узнал, и я сам подошел к нему:

— Простите, вчера вечером по телефону мы не с вами говорили… ну… по поводу объявления?

— А-а, ты Дато?

— Да. Простите, ваше имя?

— Вахтанг, Вахо.

Мы сели в его машину и поднялись на второе плато Нуцубидзе.

Квартира Вахтанга была обустроена со вкусом. Чувствовалось, что недостатка в деньгах он не испытывает.

— Дато, честно говоря, я хочу сначала присмотреться, подойдешь ли ты. Поэтому у меня такое предложение: — два-три дня походи сюда, я посмотрю, дам тебе элементарные поручения, и если понравишься — я тебя найму.