Такой смешной король! Повесть третья: Капкан - Ахто Леви

Напускал Эдгар на себя или нет, но общение между братьями было скудное, хотя, встречаясь, они вполне мирно разговаривали о том о сем. Говоря о чем-нибудь, каждый при этом думал о своем, чего нельзя было прочитать в их глазах, да и не нужно было: они знали, что́ думали друг о друге, и играли свою игру сознательно. Было ли это враждой? Нет.

Как это у них началось, возможно, они и не осознавали, к тому же такие отношения существовали между всеми братьями и сестрами Рихардов. Внешне все выглядело мирно и дружелюбно, даже бывали проявления щедрости и великодушия, но со стороны Алфреда это было одностороннее отношение: от Алфреда — ко всем другим.

Итак, Эдгар отправился в Россию выручать Хуго из лагеря военнопленных. В такое время эта задача непростая, тем более что Эдгар болел какой-то загадочной болезнью, благодаря которой его и домой отпустили из корпуса раньше времени. Но он знал немного Россию и понимал русский язык, знал и самих русских: недаром же достал в дорогу две десятилитровые канистры со спиртом.

Земляника уговаривала Короля оставаться с ней: не хотелось быть одной, боялась — вдруг и за ней придут, и никто не узнает. Но Его Величество не мог здесь ждать. Она все уговаривала: Алфреда отпустят, он никому не делал зла. Она говорила Королю то, что ей внушал Алфред. Теперь его словами и надеждами Земляника убеждала Короля, ей и самой было необходимо поверить в это. Нет, нет, одной оставаться совсем не хотелось. Даже карты лежали на столе заброшенные… А может, они ей что-нибудь рассказали бы?

Вальве понимала, что Алфред не любит ее склонность к гаданию на картах, он не раз упрекал: что не было у нее этого раньше, что непонятно, когда она к ним пристрастилась.

Откуда знать Алфреду, какие у нее увлечения? Разве он интересовался этим? А именно карты и предсказали ей Алфреда. Только время тогда и без карт было более развлекательным для нее. Теперь же что еще оставалось? Вязать? Она не любила: сидишь и считаешь эти петли, даже помечтать нельзя — можно сбиться, а потом распускай и опять считай… Лучше карты, здесь игра.

Напрасно думает Алфред, что она его уже не любит. Ей кажется, что именно так обстоит дело, что он стал сомневаться в ее чувстве. Но ведь какое-то чувство к нему все-таки есть, другое дело, что он не всегда это понимает. А кого ей любить? Он мужчина видный. Главное же Землянике сладостно сознавать, что одержала она победу над Хелли…

Король согласился с Вальве: другого, как ждать, им действительно не оставалось. Но он предпочитал ждать у друзей.

— Ты разве не ходишь в школу? — задала Вальве Королю самый глупый из всех вопрос.

— Кончится война — тогда пойду, — легко отмахнулся Король теми же словами, какими взрослые часто «удовлетворяли» его собственное любопытство. — В Журавлях школу еще не открыли.

Скорее всего, он не соврал на этот раз. Но вообще… Станет он с ней на сей счет объясняться!

«Кончится война»… Конца войны Земляника в душе побаивалась из-за опасности возвращения на Остров Хелли Мартенс: кто знает, как может обернуться.

Алфреда привели не на Замковую, а на Новую улицу — в коричневый особнячок, в районное отделение МГБ. Закрыли в небольшой комнатушке. Окна без решеток выходили на улицу — незаметно уйти не удастся, за ним наверняка следят.

Начались допросы. Русские офицеры допрашивали с помощью переводчика, эстонцы — с помощью мордобития: «Чтобы уяснил — шутить с ним не намерены».

Хорошо, что не довелось видеть такого Королю: не понял бы. Вспомнил бы Рождество в Главном Городе и тот вечер, когда ходили с Алфредом в Долину Кадри, где лань пила из ручья, и Алфред объяснял про Ночь рождения Христа: что в эту ночь никто на земле ни с кем не враждует, что на Рождество и враги мирятся. А сегодня был именно тот день — накануне Ночи рождения Христа. Правда, никто об этом вслух не говорил, Рождество официально не праздновали.

Действительно, Короля уже сам арест Алфреда потряс, особенно то, что сделали это Векшель с Лыхе. Если бы еще он видел, как бьют… Правда, Алфред ударил Хелли по лицу однажды, когда целовался с Земляничкой в саду, и Король тогда сильно страдал, но все же видеть, как бьют Алфреда!.. который так обвораживающе играет на аккордеоне и умеет создавать изумительно красивую мебель, который своими руками сделал грузовик, — видеть, как длинный и худой, словно скелет, человек избивает Алфреда… кулаком в лицо! Он бы не выдержал такого, умер бы.

Алфред же не считал, что ему плохо, он был уверен — ему будет плохо. Бьют? Наверное, радовались бы люди, найденные в замке, если бы их лишь избивали… А Сесси? Вполне заслужила порку и была бы довольна, что так отделалась.

Когда русские офицеры заглядывали в комнату, где допрашивали Алфреда «честные друзья товарища Сталина», те переставали бить его и вежливо с ним беседовали. Можно подумать, что русские не знали принципа такой «вежливости»… Тем более что вопросов ему никаких не задавали, просто внушали, что с ним не намерены шутить. Вопросы же задавались главным образом тогда, когда допрашивали с помощью переводчика…

Так что с переводчиком лучше, чем без…

И Алфред охотно и обстоятельно рассказывал: как был столяром, как делал мебель русскому капитану «Чуть-Чуть», про Хелли Мартенс; рассказывал, естественно, про Короля и мать. По мере продолжения повествования он увидел свою жизнь со стороны и стал осознавать, что ничего преступного в ней нет, жил, как многие, — старался выжить. Кто же имеет право решать: должен он жить на свете или нет? Даже в том, что собственную семью развалил, он не видел преступления, а объяснял случившееся своей неопытностью в некоторых тонкостях жизни: разве он женился на Хелли Мартенс, чтобы потом сделать ее несчастной? Правда, пришла мысль, что в чем-то он, наверное, не жил по Правде с большой буквы, вот если бы начать все сначала, он во многом жил бы иначе и поступал бы по-другому, а на Хелли Мартенс, скорее всего, и не женился вовсе; вообще бы не женился так рано, когда человек еще не в состоянии понять самого себя и не способен осмыслить ответственность такого шага; все-таки в двадцать пять лет ты больше разбираешься в половой жизни, чем в любви.

Алфреда повели в так называемую тюрьму, что рядом с детскими яслями, появившимися здесь недавно… Такого учреждения — детские ясли — на Острове не знали на протяжении всей его истории.

Во дворе старого склада… теперь тюрьмы — полно хлама: ящики, доски, автопокрышки, битый кирпич. Дежурный, молодой паренек в милицейской форме, открыл дверь, и Алфред шагнул туда, куда раньше ему доводилось провожать других.

В длинном помещении с нарами по всей стене расхаживал высокий худой человек с серыми злыми глазами на вполне интеллигентном лице. Он вопрошающе уставился на вошедшего. Алфред поздоровался и уселся на нары. Итак — он в тюрьме?

— За что тебя? — спросил человек со злыми глазами.

— Самооборона, — ответил Алфред коротко.

— Ясно, — также среагировал злоглазый и продолжал шагать по камере. Некоторое время спустя опять спросил: — Женат?

— Да.

— Дети?

— Есть, — ответил Алфред.

— Жаль, — сказал злоглазый мрачно.

— Конечно, — согласился Алфред.

— Расстреляют, — заключил злоглазый и пустился бегать по камере. Алфред ничего не сказал. Что скажешь? Он и сам не сомневался в таком исходе. Найдут место где-нибудь, даже если не в замке.

— Били? Глаз-то…

Он остановился перед Алфредом, изучая его лицо. Алфред промолчал. Ну не кретин ли? Видит, что человек пришел с улицы насквозь мокрый и спрашивает: «А что, дождь идет?» Можно подумать, что человек сам себя облил из ведра… Не станет же Алфред сам себе морду разбивать.

— Пока здесь содержат, — размышлял злоглазый вслух, — еще куда ни шло. Здесь еще ничего. А уведут куда-нибудь…

То и дело он вскакивал на нары, бегал по ним, благо потолок высоко, подходил к окну, изучал решетки, бил по стенке кулаками и цедил сквозь зубы:

— Должен же… Должен же, черт возьми, найтись какой-нибудь выход! Ну, сволочи! Ну, красноперые петухи! Дай только отсюда выбраться!

Алфред ни о чем его не расспрашивал. Зачем? Какое ему дело, и станет ли легче лично ему, если он узнает, за что этого сюда запрятали? Злоглазый представился сам:

— Рууди, — сказал он. — Рудольф, — и посмотрел на Алфреда злобным взглядом.

Алфред назвался. Вот и познакомились. Алфред не сказал бы, что Рууди внушал к себе симпатию: очень зло ругался, цинично. Алфред ненавидел цинизм. И попусту ругаться тоже не любил. Да и кто гарантирует, что он действительно Рудольф?

В замке загремели ключами. Дежурный встал к цвери и крикнул:

— Ильп?

— Я, — откликнулся Рууди.

— Выходи! — дежурный захлопнул за ним дверь. К вечеру Рууди вернули в камеру. Он продолжал беготню, но молчал.

Ночь Алфред провел скверно. Рууди же, как ни странно, спал как дома. Он был в пальто. Закутавшись в него, спать конечно же удобнее. Алфред же, когда натягивал полушубок больше на голову, констатировал, что мерзнут ноги и задница. Думалось и про Вальве: что делает, будет ли она его разыскивать? Утром дали по куску хлеба и кружку с кипятком! Вскоре опять загремел замок. Дверь открыл уже другой дежурный: