Такой смешной король! Повесть третья: Капкан - Ахто Леви

Некоторые из его рядовых в самообороне были вынуждены в сорок первом вступить в истребительный батальон, об этом знал даже сам Майстер. Но за ними не числилось крови, и никто им эту вынужденную службу у красных в вину не ставил. И за Алфредом тоже не было крови: он участвовал в облавах — самое большее. Ему не приходилось стрелять нигде более, как на стрельбище. А что фельдфебель… Ему дали это знание при поступлении в самооборону. А дослужился он до него в республиканской армии. Потому себя виновным ни перед какой властью не чувствовал, но уж он-то знал, как пытали и убивали в сорок первом ни в чем не повинных.

Кто не помнит этого юркого русского с густой кучереватой шевелюрой, о ком вначале никто даже не мог сказать, какого он звания: в гражданском костюме с тельняшкой под пиджаком, на голове морская фуражка. Моряк — не моряк, военный — не военный. Как Векшель… Зингер-Золинген. Что начальство — было видно по тому, как часовые матросы пропускали его и в парк, и в замок, отдавая честь. Павловский.

В свое время Майстер заставлял и Алфреда ходить по следам этого человека: искали «друзей» Павловского, понимая, что сам он конечно же вряд ли остался на Острове ждать «вознаграждения» от тех сограждан, кого откопали в замке. Увы! И друзья этого предприимчивого малого тоже не жаждали всенародно признания. Усилия гестапо не увенчались успехом. Правда, удалось схватить неких зубных врачей мужа и жену, производивших с разрешения Павловского какие-то чисто медицинские «опыты» (за сколько времени сварится человеческая рука?) с приговоренными. Оказывается, он был на острове начальником военной разведки. Это его команда охраняла подступы к замку, это его пьяные матросы в начале войны постреляли наличествующий скот на городской бойне и вывезли из города на грузовиках. Задушевным другом Павловского являлся якобы некий Рииз — эстонец с «чистой душой», теперь снова объявившийся на острове.

Вспомнилось, как Павловский шпиона ловил…

Немецкие самолеты бомбили базы, а Павловский думал думу: откуда они знают, где базы? Арестовали крестьянина: тот негодяй пахал в белой рубашке с белой лошадью! А борозда вела в сторону склада с горючим… Вот каким способом крестьянин немцам место горючего указал. Горючее перепрятали на всякий случай. Однако загадка: как бы повернул свою борозду крестьянин, если бы пришлось ему на ходу указать новое место расположения базы с горючим? «Шпиона» схватили, и не надо ломать голову над его дальнейшей судьбой…

Алфред скрывался первое время у Земляники в Кабула. Однако в деревне невозможно следить за происходящим в городе, а быть в курсе дел считал необходимым. Может же статься, что и не ищут его вовсе… Иллюзия, конечно. И он это понимал. С другой стороны, если ищут, то не так и сложно вычислить, у кого и где он может прятаться. После всевозможных прикидок, калькуляций, гаданий он и решил поселиться в городе — в доме на Малой Гавани, в квартире за железной дверью.

Скрывался не скрывался, но жил скромно, не высовывался. Павловского не видно, не слышно. Однако в городе — Рииз, хотя, говорили, он не занимал особых должностей. Но и это тоже: сегодня не занимает, завтра наоборот.

Глава III

В немецкое время в торжественной комнате небесно-синего дома вместе с информацией о жизни Король слышал и аккордеон, как известно, сгоревший вместе с домом. Теперь в ателье Калитко информацию он получал главным образом на русском языке, и Королю трудно было ее освоить, несмотря на помощь Ивана. Часто звучала она и на смешанном эстонско-русском языке. Мелодии же извлекались из патефона.

Впрочем, только русские называли сей ящик патефоном. Король считал его самым настоящим граммафоном без трубы. Пластинки звучали преимущественно на русском, особенно часто Гриша-Пограничник ставил одну: «У самовара я и моя Маша…» — единственные слова, запомнившиеся Королю. Были и другие пластинки, даже на английском языке, среди и Король узнавал знакомые мелодии из оперетт, которые часто играл Алфред. Лично Его Величество обожал неаполитанские песни в исполнении Бенжамина Джильи…

И вот Короля разбудила все та же песня: «У самовара…»

Ивана уже не было. Куда он так рано? Но как все-таки раздражает этот запах табачного дыма, которым пропиталась их постель! Король вспомнил Векшеля. Вскочил, живо обулся. Одеваться не было необходимости: они с Иваном обычно не тратили время на раздевание. Нет, нет, верхнюю одежду они скидывали и вешали на веранде, где висели пальто и по вечерам одежда гостей. Обувшись, он вошел в общую комнату, здесь мольберты с картинами Калитко и Замовского, особенно бросалась в глаза «Истерия» — черт знает чем размалеванное полотно, занимавшее солидный кусок стены. У окна длинный стол, за которым обычно пировали посетители Жоры. Стол развернут так, чтобы можно было сидеть и на пыльном старом диванчике.

На столе патефон. Крутилась пластинка: «У самовара я и моя Маша…» Пел низкий хриплый голос. В комнате никого. Король вышел на веранду — и здесь никого. На вешалке никакой одежды, кроме пальтишка Короля. Это пальтишко он недавно надел на Сааре, где его вещи. В шубейке стало жарко бегать.

Зачерпнув воды из ведра, стоявшего на скамейке, сполоснул лицо над эмалированным тазиком. Хриплый голос кончил орать про самовар, раздалось шипение, и Король, вытираясь общим полотенцем, поспешил поднять звукосниматель. Кто же завел патефон и оставил?.. Не сам же он заиграл. Или, может, привидение? Или эти… какие-нибудь тени?

Обычно по утрам, когда Король просыпался и никого в ателье не оказывалось, на столе всегда находились остатки от вчерашнего пира. Сегодня в наличии только патефон, от ужина — ничего. Осмыслить такое трудно. Патефон есть, но даже хлебных крошек нет… А именно что-нибудь из еды волновало Его Величество, в данную минуту.

Он все еще размышлял о странном феномене с патефоном, а ноги уже вынесли его на веранду. Вскочив на бегу в пальто, он, подчиняясь ногам, очутился во а дворе и… Стоп! Надо обратно: необходимо все-таки надеть вязаную шапочку. Ее очень давно связала для него Хелли Мартенс. А теперь вперед — на Малую Гавань, к желтой двери! Ноги понеслись… А за желтой дверью в это время функционировала, казалось бы, обыденная жизнь, при всем при том, что жили здесь вообще-то в страхе. Кроме как бояться, им ничего не оставалось: невозможно же стать невидимками.

Алфред еще лежал в кровати — раннее утро. Под подушкой у него револьвер. Зачем? Мог бы он выстрелить из него, если бы пришли за ним? Он понимал: если суждено очутиться где-нибудь в подвале, то револьвер не спасет. Револьвер лежал под подушкой скорее всего просто так, как результат информации об известных случаях, когда кто-то чего-то боялся, а оружие вроде успокаивало своим присутствием.

Земляника обожала гадать. Верила ли она картам? Скорее всего, она приучила себя им верить: бывало же, что сходилось, бывало, совпадало — одним, словом, выходило… как по картам. Вот и теперь сидит в ночной сорочке, волосы распущены по плечам, почти такие же, как у Марви. Красивые волосы. И сама она достаточно хороша.

И вот легли четыре туза — исполнение желаний! Дай-то Бог! Сюда бы еще четыре короля… Обществом мужчины она по сей день обеспечена, но четыре Короля — это четыре короля. Лишнее доказательство удачи не вредит. Решила разложить карты на Алфреда. Итак: бубновая дама… Так, так, так! Кто бы это? Еще ложится червовая десятка и десятка… бубновая. Счастливый брак с блондинкой? Ерунда! Земляника раздраженно смешала карты: она же не бубновая дама, она — червовая, но бубновая… Это значит любовь да удовольствие.

Когда ноги Короля в бодром утреннем беге вынесли его на Малую Гавань, он чуть не налетел на идущих в том же направлении людей, хорошо, что они его не заметили, а то бы обратили внимание на удивление и испуг Его Величества, вызванные тем, что он узнал Векшеля, господина полицейского инспектора Лыхе в форме капитана милиции и еще двух мужчин в гражданском, так одевались рядовые истребительного батальона.

Король перешел улицу и, отстав немного, продолжал идти за ними. Далеко идти не понадобилось: четверо остановились у подъезда того же обшарпанного двухэтажного серого дома, к которому направлялся Король. Вошли только Лыхе с Векшелем, истребители же разделились: один остался у подъезда, другой направился во двор. Может, он искал уборную?

Насколько известно Королю, в этом дворе не было уборной. Король тоже вошел во двор… дома напротив. Отсюда через щелку отлично все просматривалось…

Алфред же все еще лежал в постели, не спал — думал. Не прислушиваясь, механически фиксировал звуки жизни, и какой-то участок мозга их расшифровывал за окном оживленно зачирикали воробьи, там, похоже, и ветрено, потому что тоненько дребезжало неплотно вставленное в форточку стекло. Он слышал не слышал, но знал, чем занята на кухне Вальве — что тут знать! Попытался о ней думать, но получалось вяло.