Портрет - Славомир Мрожек

АНАТОЛЬ. Чего ты, собственно, от меня хочешь?

БАРТОДИЙ. Правосудия.

АНАТОЛЬ. В каком смысле...

БАРТОДИЙ. Чтобы ты привел в исполнение приговор.

АНАТОЛЬ. Приговорами я уже сыт по горло!

БАРТОДИЙ. Я требую!

Пауза.

АНАТОЛЬ. А-а, какой там приговор, ты просто хочешь, чтобы я тебе отомстил.

БАРТОДИЙ. Да.

АНАТОЛЬ. Ну, конечно, я же вижу. Болтаешь о приговоре, о суде, о правосудии, а сам хочешь, чтобы я обыкновенно дал тебе по морде.

БАРТОДИЙ. Нет, по морде недостаточно. Должна быть подлинная месть.

АНАТОЛЬ. Значит, не как у нас, а более по-корсикански.

БАРТОДИЙ. Да.

АНАТОЛЬ. Из двустволки, да? Крупной дробью. Мог бы пригласить тебя на охоту и как бы случайно...

БАРТОДИЙ. Вот! Вот, вот.

АНАТОЛЬ. Что ж, можно бы, я это умею.

БАРТОДИЙ. Согласен?

АНАТОЛЬ. Только к чему все это.

БАРТОДИЙ. Чтобы я ощутил, что совершил подлость.

АНАТОЛЬ. А ты не извращенец?

БАРТОДИЙ. Никакой я не извращенец. Мне это нужно не для удовольствия, а совсем для другого.

АНАТОЛЬ. Тогда я не понимаю.

БАРТОДИЙ. Помнишь, ты говорил об одиночке?

АНАТОЛЬ. Говорил.

БАРТОДИЙ. Так вот, у меня тоже есть своя одиночка. Небольшая такая, индивидуальная, моя собственная. Я в ней сижу, а где-то там проносится мир. С самого рождения мне хотелось выйти из одиночки и быть вместе с миром. Но одиночка - это изолятор, она изолирует. Снаружи не впускает и не выпускает изнутри. То, что я делаю в моей одиночке, не имеет значения для мира, а то, что происходит с миром снаружи, не имеет значения для меня. Вот я совершил подлость, и что же из этого следует? Да ничего, ну, может, угрызения совести, то есть - возникает призрак. А если конкретно? Абсолютно ничего. А вот если бы ты отомстил мне за то, что я совершил, тогда бы я почувствовал, что совершил что-то. Возникли бы хоть какие-то последствия, пришедшие извне, некая связь с чем-то, и тогда рухнула бы моя одиночка.

АНАТОЛЬ. Ах, вот как, значит, потому ты держал в этой одиночке известный портретик...

БАРТОДИЙ. Да, маленькая одиночка с большим портретом на стене. Мне казалось, что Он, вождь всего мира, соединит меня со всем миром, что, глядя на его портрет, я увижу живой мир. Иллюзия, конечно. Это был всего лишь портрет.

АНАТОЛЬ. К тому же еще и подретушированный.

БАРТОДИЙ. Одиночка изолирует будущее от прошлого. Я что-то когда-то совершил, но это "когда-то" ничто не связывает с "сегодня" и "сейчас". А если бы ты сейчас отомстил мне за то, что я сделал когда-то, возникла бы непрерывность от "когда-то" до "сейчас" и "сейчас" вместе с "когда-то" образовали бы некое единое целое. Ибо, если нет результатов, то нет и причин, а если нет завершения, значит и начала не было, иными словами вообще никогда ничего не было и нет. Ты понимаешь?

АНАТОЛЬ. Еще бы.

БАРТОДИЙ. И больше не удивляешься?

АНАТОЛЬ. Меня только удивляет, почему ты обо мне не подумал.

БАРТОДИЙ. Как же не подумал, я же специально приехал к тебе...

АНАТОЛЬ. ...Чтобы мне сказать.

БАРТОДИЙ. ...Чтобы тебе сказать...

АНАТОЛЬ. ...Что сделал мне гадость. Но откуда в тебе такая уверенность, что я хочу об этом знать! Разве ты подумал, в какое положение поставишь меня! Нет, этого ты в расчет не принимал. Так что мне теперь делать?

БАРТОДИЙ. Застрелить меня.

АНАТОЛЬ. Кретин. (Пауза.) Нет, хуже. Себялюбец.

АНАБЕЛЛА (за сценой). Анатоль!

АНАТОЛЬ. Да, котик, подожди!.. Тебе-то что. Приезжает себе, как ни в чем не бывало, и - на тебе: "Я сделал тебе гадость, мсти". Как будто мне больше нечего делать, как только улаживать эти проблемы с твоей одиночкой и так далее. У меня что - нет других забот? Не для того меня не было пятнадцать лет, чтобы теперь, когда я, наконец, есть, заниматься тем, чего уже нет.

БАРТОДИЙ. Но должно быть.

АНАТОЛЬ. Меня это не касается. Очень долго у меня не было никакого будущего, теперь оно у меня есть, и я хочу заниматься им. Исключительно! Я хочу, наконец, жить.

БАРТОДИЙ. Думаешь, я не хочу? Но как же тут жить, если прошлое не отпускает, сначала нужно разобраться с прошлым, чтобы заняться будущим.

АНАТОЛЬ. Тебя не отпускает, но не меня. Я с моим прошлым покончил.

БАРТОДИЙ. Я так сразу и понял. "Есть определенные достижения. Образование, тяжелая промышленность, ликвидация социальных различий". И все эти комитеты сотрудничества с... Значит, об этом ты говоришь в своих юбилейных речах? Неплохая квартирка. Большая, в центре.

АНАТОЛЬ. Нельзя жить одним только отрицанием. Жизнь - это утверждение.

БАРТОДИЙ. Утверждение - чего?

АНАТОЛЬ. Чего угодно!

БАРТОДИЙ. Безразлично чего?

АНАТОЛЬ. Да, безразлично. Жизнь не нуждается в абстракциях и не спрашивает об идеалах. Оно состоит из вещей конкретных, день за днем строится она из любого материала, который есть под руками, а не из того, который должен быть, но его нет. Каждая последующая минута - и ты в ней вот, что такое жизнь. А все остальное - вымысел.

БАРТОДИЙ. Значит, этому ты научился в тюрьме?

АНАТОЛЬ. Да, этому. Особенно в камере смертников. Там счет идет на минуты. Даже секунды... Это была хорошая школа.

БАРТОДИЙ. Хорошо же тебя вышколили.

АНАТОЛЬ. Ты собираешься меня учить, ты? Ты, который всю жизнь только размышлял, лежа на диване? Я же всю мою жизнь действовал, и всегда против чего-то. Пять лет на войне, четыре - после войны. А когда меня взяли... Думаешь, мне зря дали вышку? Я был последним политическим заключенным того периода. Остальные давно уже вышли, меня же держали дольше всех, потому что и я держался дольше всех. Когда они мне давали вышку, то имели для этого все основания. Это было - мера за меру. Ты знаешь, чем я занимался? Знаешь, но не все. Нет, я не жертва ошибок и искажений, как те, что вышли в пятьдесят шестом, и никогда ею не был. Я был - подлинный враг. Меня никто не упрекнет, что я не боролся по-настоящему. И если теперь я говорю, что хватит, значит, хватит. Сколько можно жить в оппозиции ко всему? Быть против можно лишь время от времени, но быть против всю жизнь, непрерывно - это извращение.

АНАБЕЛЛА (за сценой). Анатоль, ну что с тобой!

АНАТОЛЬ. Да, котик, минутку!.. Ты уже получил свою порцию "за", по уши нажрался позитивностью, теперь мой черед. А ты переходи теперь в оппозицию, если хочешь, кушай на здоровье, раз в твоем организме этого не хватает, но не запрещай мне пользоваться тем, что ты имел в избытке. Так нечестно.

БАРТОДИЙ. А как же то?

АНАТОЛЬ. Что, то?

БАРТОДИЙ. Все то, что было, наше прошлое, твое, мое...

АНАТОЛЬ. Я уже сказал: того больше нет.

БАРТОДИЙ. И не должно быть? Все должно бесследно кануть, без всякого смысла, без последствий... Должно развеяться?.. Хочешь, чтобы так было? Чтобы развеялось как дым, пыль, ничто? Все должно обратиться в ничто?

АНАТОЛЬ. Оставь меня в покое!

БАРТОДИЙ. Анатоль, если ты сейчас что-нибудь не сделаешь, у нас все развалится. И у тебя, и у меня.

АНАТОЛЬ. Поздно. Уже развалилось.

БАРТОДИЙ. Знаю, сам вижу. Но еще не поздно.

АНАТОЛЬ. Что - не поздно...

БАРТОДИЙ. Ну, покарать меня. Отомсти, исполни приговор. Пусть будет хоть какой-то закон.

АНАТОЛЬ. Закон? И это ты говоришь о законе? Ты?

БАРТОДИЙ. Я. Должно же существовать хоть что-то незыблемое в этом бардаке, который мы называем нашей жизнью. Нечто неизменное, такое, что остается.

АНАТОЛЬ. А это есть.

БАРТОДИЙ. Что?

АНАТОЛЬ. Он.

БАРТОДИЙ. Кто, где?

АНАТОЛЬ. Там!

БАРТОДИЙ. Я ничего не вижу.

АНАТОЛЬ. Потому что смотришь слишком низко. Взгляни выше, туда... Выше, выше!

БАРТОДИЙ. Но что?

АНАТОЛЬ. Портрет.

БАРТОДИЙ. Не вижу никакого портрета.

АНАТОЛЬ. Но он есть. Даже, когда его не видно, он там, и смотрит на нас. Был, есть и будет. Улыбающийся. И он прав, что улыбается. Ибо дело его живо и непреходяще. Он в нас - как в тебе, так и во мне. И оба мы - его творение. Неважно - справа или слева, за него мы были или против него, но всегда все шло через него, он всегда был средоточием наших дел. Ты хочешь знать, что осталось незыблемым? Он остался, и теперь он в тебе и во мне. Ты говорил о нашей жизни? Ну, так посмотри на нашего папашу.

БАРТОДИЙ. Ты пьян, с тобой невозможно разговаривать.

АНАТОЛЬ. Да, брат мой, вот он - наш родитель. Мы все - его дети. Хочешь ты этого или не хочешь - его кровь. И наша кровь была его кровью - за него мы были, или против, но - его, его! Поклонись отцу нашему.

БАРТОДИЙ. Анатоль, хватит.

АНАТОЛЬ. Кланяйся, говорю! Отца не почитаешь? Того, что был, есть и будет?

БАРТОДИЙ. Но ведь его уже нет в живых!

АНАТОЛЬ. Кто это сказал... Что за кощунство? Тело его не живет, но Дух, Дух жив вечно! Дух эпохи, - иными словами, Zeitgeist[4]. А он не умирает. Хочешь, докажу. Спички есть?

Бартодий дает Анатолю коробок спичек. Анатоль зажигает свечи.

БАРТОДИЙ. Ты что собираешься делать?

АНАТОЛЬ. Пригласить его, пусть придет и посидит с нами.

БАРТОДИЙ. Анатоль, что за шутки.

АНАТОЛЬ. Какие шутки. Разве стал бы я шутить над самим собой? Пусть придет, пусть сядет, а ты сядешь справа или, может, слева, и я тоже, пусть с нами выпьет. В молодости он, вроде, не отказывался.