Змеиный зал - Лемони Сникет

Когда джип подъехал к кустам-змеям, бодлеровские дети высыпали на лужайку и, даже не пожелав озадаченному опекуну доброй ночи, бросились к двери. С тяжелым сердцем поднялись они по лестнице, дошли до своих комнат, но, остановившись у дверей, не смогли расстаться.

— Что если мы проведем эту ночь все вместе в одной комнате? — робко спросил Клаус Вайолет. — Прошлой ночью у меня было такое чувство, будто я сижу в тюремной камере.

— У меня тоже, — призналась Вайолет. — Раз мы все равно не собираемся спать, то не спать можно и в одном месте.

— Тикко, — согласилась Солнышко и пошла за старшими в комнату Вайолет. Вайолет обвела взглядом комнату и вспомнила, с каким радостным волнением поселилась в ней совсем недавно. Теперь же огромное окно с видом на кусты в форме змей скорее угнетало, чем вдохновляло, да и приколотые к стене чистые листы бумаги уже не казались такими полезными и лишь напоминали о былой радости.

— Вижу, ты не очень-то много работала над своими изобретениями, — мягко сказал Клаус. — А я так и вовсе не читал. Не иначе как близость Графа Олафа лишает нас воображения.

— Не всегда, — заметила Вайолет. — Когда мы у него жили, ты прочел все книги по матримониальному праву, чтобы разобраться в его плане, а я изобрела абордажный крюк, чтобы не дать этому плану осуществиться.

— Однако сейчас, — мрачно сказал Клаус, — мы даже не знаем, что он задумал. Как можем мы сформулировать свой план, если нам ничего не известно о его плане?

— В таком случае попробуем его обговорить, — сказала Вайолет. Здесь это выражение означает «говорить о каком-нибудь предмете до тех пор, пока не придешь к определенному выводу». — Граф Олаф явился в этот дом под именем Стефано и явно охотится за состоянием Бодлеров.

— И, — продолжил Клаус, — прибрав его к рукам, собирается нас убить.

— Таду, — торжественно пробормотала Солнышко, что, пожалуй, означало: «В каком отвратительном положении мы оказались».

— Однако, — сказала Вайолет, — если он причинит нам вред, то лишится возможности завладеть нашим состоянием. Поэтому в прошлый раз он и попытался жениться на мне.

— Слава Богу, что из этого ничего не вышло, — сказал Клаус, содрогаясь всем телом. — Тогда Граф Олаф стал бы моим деверем. Но сейчас он не собирается жениться на тебе. Он говорил о какой-то случайности.

— И о переезде в такое место, где раскрыть преступление гораздо труднее, чем здесь, — сказала Вайолет, вспомнив слова Стефано. — Это, должно быть, Перу. Но Стефано не едет в Перу. Дядя Монти порвал его билет.

— Дуг! — выкрикнула Солнышко и с этим характерным криком ударила кулачком по полу. Слово «характерный» здесь означает «когда не знаешь, что тут еще можно сказать».

Клаус и Вайолет были, разумеется, слишком большими, чтобы произносить слова вроде «Дуг!», но им очень хотелось не быть слишком взрослыми. Им очень хотелось разведать план Графа Олафа. Очень хотелось, чтобы их положение не было таким таинственным и безнадежным. Им бы очень хотелось быть маленькими, выкрикнуть «Дуг!» и ударить кулаком по полу. И разумеется, больше всего им бы хотелось, чтобы их родители были живы и они вновь оказались в родном доме.

И столь же страстно, как хотелось бодлеровским сиротам, чтобы обстоятельства их жизни были иными, хотелось бы и мне изменить для вас ход событий в этой истории. Я сижу здесь в относительной безопасности и очень далеко от Графа Олафа, но у меня рука едва поднимается, чтобы написать хоть слово. Возможно, вам лучше вообще не читать продолжение этой леденящей душу истории. При желании вы вполне можете вообразить, как через час бодлеровские сироты вдруг разгадали план Стефано и сумели спасти жизнь Дяди Монти. Можете нарисовать картину того, как прибывают полицейские со всеми своими мигалками и сиренами и сажают Стефано в тюрьму до конца его дней. Можете сделать вид, хоть это и не так, что Бодлеры по сей день счастливо живут у Дяди Монти. Или лучше всего притвориться, будто Бодлеры-родители не погибли, что и страшный пожар, и Граф Олаф, и Дядя Монти, и все злоключения не более чем сон, игра воображения.

Но это вовсе не счастливая история, и я отнюдь не счастлив сообщить вам, что бодлеровские сироты тупо просидели в комнате Вайолет — слово «тупо» здесь означает скорее «не разговаривая», чем «с глупым видом», — весь остаток ночи. Если бы при первых лучах утреннего солнца кто-нибудь заглянул в окно спальни, то увидел бы, что на кровати, прижавшись друг к дружке, сидят трое детей с широко раскрытыми, потемневшими от тревоги глазами. Но в окно никто не заглядывал. Кто-то постучал в дверь четырьмя громкими ударами, словно что-то к ней приколачивая.

Дети заморгали и переглянулись.

— Кто там? — отозвался Клаус нетвердым от долгого молчания голосом.

Но вместо ответа снаружи повернули ручку, и дверь медленно отворилась. На пороге стоял Стефано, его одежда была измята, глаза блестели ярче прежнего.

— Доброе утро, — сказал он. — Пора отправляться в Перу. В джипе места как раз на меня и троих сирот, так что двигайтесь.

— Мы же вчера сказали вам, что вы никуда не едете, — возразила Вайолет. Она надеялась, что в голосе ее больше твердости, чем в ногах и остальном теле.

— Кто не едет, так это ваш Дядя Монти, — сказал Стефано и приподнял ту часть лба, где должна была находиться его бровь.

— Не смешите, — сказал Клаус. — Дядя Монти не пропустит эту экспедицию ни за какие сокровища мира.

— Спроси у него самого, — предложил Стефано, и Бодлеры увидели на его лице знакомое выражение. Его губы едва двигались, а глаза сверкали, словно он удачно пошутил. — Да, почему бы вам не спросить его? Он внизу, в Змеином Зале.

— И спросим, — сказала Вайолет. — Дядя Монти вовсе не думал, что вы один повезете нас в Перу.

Она встала с кровати, взяла брата и сестру за руки и быстро прошла мимо ухмыляющегося Стефано.

— Обязательно спросим, — повторила Вайолет, на что Стефане слегка поклонился проходившим мимо него детям.

Коридор был непривычно тих и пуст, как глазницы черепа.

— Дядя Монти? — позвала Вайолет в конце коридора.

Никто не ответил.

Если не считать скрипа половиц, во всем доме царила жуткая тишина, словно в нем долгие годы никто не жил.

— Дядя Монти? — позвал Клаус с нижних ступеней лестницы.

Ни звука.

Встав на цыпочки, Вайолет открыла огромную дверь Змеиного Зала, и сироты на мгновение застыли, пораженные странным голубым светом, струящимся сквозь стеклянные стены и потолок. В тусклом сиянии они могли различить только силуэты рептилий, которые двигались в клетках или спали, свившись в бесформенные темные клубки.

Дети медленно шли в дальний конец Змеиного Зала, где их ждала библиотека Дяди Монти, и звук шагов приглушенным эхом отлетал от сверкающих стен. Сумрачная комната имела таинственный, странный вид, но то была утешительная таинственность и безопасная странность. Им вспомнилось обещание Дяди Монти: если они не пожалеют времени и изучат змей как следует, в Змеином Зале с ними не случится никакой беды. Однако мы с вами помним, что за обещанием Дяди Монти таилась злая ирония, и сейчас в предрассветном сумраке Змеиного Зала эта ирония готовилась принести плоды — здесь это выражение означает «Бодлерам предстояло с ней познакомиться». Ведь едва сироты подошли к книгам, как в дальнем углу увидели большую темную массу. Чтобы лучше видеть, Клаус нервно включил одну из ламп для чтения. Темной массой был Дядя Монти. Его челюсть слегка отвисла, словно от удивления, глаза были широко раскрыты, но он, казалось, ничего не видел. Его лицо, обычно такое розовое, было очень, очень бледно, и под левым глазом виднелись две маленькие дырочки, сделанные двумя змеиными зубами.

— Диво сом? — спросила Солнышко и дернула его за штанину.

Дядя Монти не шелохнулся. Как он и обещал, с бодлеровскими сиротами никакой беды в Змеином Зале не случилось, но большая беда случилась с самим Дядей Монти.

Глава седьмая

«Ай-ай-ай!» — прозвучало за спиной бодлеровских сирот, и, обернувшись, они увидели Стефано. В руке он держал черный чемодан с блестящим серебряным замком, и на лице его было написано квазиудивление. Слово «квази» так редко употребляется в значении «притворное», что даже Клаус не знал, что оно значит. Однако детям не надо было объяснять, что Стефано только притворяется удивленным.

— Какое страшное несчастье. Змеиный укус. Такое кого угодно очень огорчит.

— Вы… — начала Вайолет, но у нее перехватило горло, словно факт смерти Дяди Монти был ужасно невкусной едой. — Вы… — повторила она.

Стефано не обратил на нее никакого внимания.

— Обнаружив, что доктор Монтгомери мертв, они, конечно, заинтересуются, что стало с мерзкими детишками, которым он позволил куролесить в своем доме. А детей-то уже и след простыл. Кстати, пора отправляться. «Просперо» отплывает из Туманной Гавани ровно в пять, и я хочу быть первым пассажиром, который поднимется на борт. Тогда перед ленчем у меня останется время на бутылку вина.