Механическое пианино - Курт Воннегут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первый день был сенсацией – очередь в салун растянулась на несколько кварталов. Но через неделю после его открытия любопытство было удовлетворено и торговлю считали оживленной, если в баре побывает за день пяток посетителей. Почти рядом открылся салун, вот этот самый бар в викторианском стиле – настоящая ловушка для пыли и микробов, с плохим освещением, слабой вентиляцией, с нечистоплотным, медлительным и, вполне возможно, нечистым на руку барменом. И все же успех бара был мгновенным и очевидным.
Полу наконец удалось обратить на себя внимание бармена. Заметив Пола, тот сразу же отбросил роль высокопоставленного хранителя морали и миротворца, превратившись в подобострастного хозяина заведения, очень похожего на бармена из Кантри-Клуба. На какое-то мгновение Пол даже испугался, что его узнали. Но поскольку бармен не назвал его по имени, он решил, что тот просто определил его ранг.
В Усадьбе проживало небольшое число людей вроде этого бармена – полицейских, пожарных, профессиональных спортсменов, шоферов, особо одаренных ремесленников, которые так и не были заменены машинами. Живя среди кррахов, они, однако, держались особняком и зачастую грубо и высокомерно относились к общей массе. Они считали, что могут быть в известной мере на равной ноге с инженерами и управляющими по ту сторону реки – чувство, которое в данном случае никак нельзя было признать взаимным. По ту сторону реки полагали, что людей этих не заменили машинами вовсе не из-за их блестящих способностей, а потому, что пока ставить на их место машины было нерентабельно. Короче говоря, их чувство превосходства было неоправданным.
И вот теперь, когда бармен учуял, что Пол является важной персоной, он не отказал себе в удовольствии всем своим видом показать, что, пока он будет обслуживать Пола, остальные могут катиться ко всем чертям. Остальные заметили это и, обернувшись, уставились на привилегированного пришельца.
Пол потихоньку заказал бутылку ирландского виски и, стараясь не привлекать внимания, нагнулся и погладил старую овчарку. Собака залаяла, и хозяин ее повернул стул так, что оказался лицом к лицу с Полом. Старик был такой же беззубый, как и его собака. Полу прежде всего бросились в глаза его красные десны и огромные черные руки, все остальное у него было тусклым и как бы вылинявшим.
– Он никого не трогает, – произнес старик извиняющимся тоном. – Просто немного не в себе от старости и слепоты и никогда не знает, что к чему. – Он провел своими большими ладонями по толстым бокам собаки. – Старый, добрый пес.
Он задумчиво приглядывался к Полу.
– Послушай! А ведь я готов держать пари, что мы знакомы.
Пол нетерпеливо оглянулся на подвал, куда спустился бармен за виски.
– Да? Я захаживал сюда разок-другой.
– Нет, это было не здесь. Это было на заводе. Вы молодой доктор Протеус, – громко произнес старик.
Его слова услышали многие, и те, что были поближе, замолчали, стараясь не пропустить ни слова из их разговора. Их пристальное внимание раздражало Пола.
Старик, очевидно, был совершенно глух, и поэтому голос его без видимой причины то подымался до крика, то был едва слышен.
– Что, доктор, меня и узнать нельзя?
Старик не паясничал. Просто он был страшно рад и гордился тем, что перед всем честным народом может поговорить с таким выдающимся человеком.
Пол покраснел.
– Что-то никак не припомню. Старый сварочный цех, да?
Старик огорченно провел рукой по лицу.
– Хх-ма, от прежнего меня ничего-то и не осталось, теперь меня и лучший друг не признал бы, – сказал он незлобиво и вытянул свои руки ладонями кверху. – А вы гляньте-ка сюда, доктор. Они-то по-прежнему хороши, и другой такой пары не сыскать на всем белом свете. Это ведь вы сами так сказали.
– Гертц, – произнес Пол. – Вы Руди Гертц.
Руди удовлетворенно засмеялся и гордо обвел взглядом салун, как бы говоря: «Видите, Руди Гертц действительно знает доктора Протеуса и, клянусь Богом, доктор Протеус тоже знает старого Гертца! Кто еще из вас мог бы этим похвастать?»
– И это тот самый пес, о котором вы мне рассказывали десять, нет, – пятнадцать лет назад?
– Это его сын, доктор. – Старик усмехнулся. – Да и я в то время уже не был щенком, не правда ли?
– Вы были чертовски хорошим токарем, Руди.
– Я и сам так говорю. Знать это самому, да еще знать, что о Руди так отзывается такой человек, как вы, – это много значит. Это, собственно говоря, все, что у меня осталось, понимаете, доктор? Это да еще вот пес.
Руди обменялся рукопожатием с сидящим рядом с ним человеком – грузным коротышкой средних лет с мягкими чертами круглого, незапоминающегося лица. Глаза его увеличивали и затемняли необычайно толстые стекла очков.
– Слышал, что сейчас сказал обо мне доктор Протеус? – спросил старик, ткнув пальцем в Пола. – Это сказал о Руди самый ловкий человек во всем Илиуме. А может быть, да, очень может быть, – и во всей стране.
Пол молил Бога, чтобы бармен поскорей вернулся. Человек, с которым Руди обменялся рукопожатием, теперь угрюмо, изучающе уставился на Пола. Пол быстро обежал глазами помещение и не встретил ни одного дружелюбного взгляда.
Руди Гертц по простоте душевной считал, что, демонстрируя его толпе, он чуть ли не услугу оказывает Полу. Старческий ум Руди хранил в памяти только то время, когда он, Руди, был еще в силе. События, которые произошли после ухода Руди на пенсию, не оставили следа в его сознании…
Но эти остальные, все эти люди, которым сейчас было по тридцать, по сорок, по пятьдесят лет, – они-то знали. Юнцы в кабинах, оба солдата и три их девушки – они были вроде Катарины Финч. Они не помнили того времени, когда все было иначе, и едва ли могли представить себе, как тогда было, хотя и теперешнее положение дел им не нравилось. Но эти, постарше, которые глядели на Пола сейчас, они-то помнили.
