Психология - Уильям Джеймс

Ничто на свете не способно так раздражать нас, как хладнокровные советы, даваемые нам в момент сильней- шего порыва страсти. Не будучи в состоянии ничего возразить на них, мы начинаем сердиться, ибо с нашей страстью бывает связан какой-то инстинкт самосохра- нения; она будто чует, что холодные соображения, раз забравшись в нашу голову, постепенно ослабят пыл на- ших восторгов и разрушат до основания те воздушные замки, которыми заполнено наше воображение. Таково неизбежное влияние благоразумных соображений на неблагоразумные в тех случаях, когда мы даем себе труд спокойно выслушать приводимые нам резоны.

мер, когда нам нужно утром вставать с постели или мыться в хо- лодной воде. С другой стороны, солдат, стоя неподвижно под гра- дом пуль, должен испытывать неприятное чувство от бездеятель- ности мышц. Волевой акт, который ему приходится выполнять, тот же, какой необходим для мышечного усилия, сопряженного с болью. В обоих случаях тяжела непосредственная реализация идеи.

347

Ввиду этого страсть стремится окончательно заглушить их слабый голос: «Ах, лучше не думать об этом!»; «Не говорите мне об этом!» ~ вот обычные восклицания ос-лепленных страстью людей, которым приводят разум- ные доводы, идущие вразрез с их стремлениями. Есть что-то холодное, мертвящее, глубоко враждебное нашим жизненным стремлениям в голосе разума, говорящего нам: «Стой! Удержись! Отступись! Оставайся на месте!» Поэтому не мудрено, что большинство людей в минуту увлечения боятся увещания разума, как призрака смерти.

Впрочем, человеком с сильной волей может быть назван только тот, кто неуклонно выслушивает слабый голос разума, не старается выкинуть из головы страш- ные мысли о будущем, а, наоборот, сосредоточивает на неблагоприятных соображениях свое внимание, согла- шается с ними и пытается глубже вникнуть в них, не-взирая на то, что множество иных идей возмущаючсяпротив этих соображений и стремятся вытеснить их изобласти сознания. Соображения эти, удерживаясь энер- гичными усилиями внимания в нашем сознании, влекут за собой сходные с ними мысли и элементы ассоциаций и в конце концов вызывают в человеке полную пере- мену настроения. А с переменой взгляда на дело и об- раз действия человека меняется, направляется на новый объект мысли, который становится господствующим в его сознании и неизбежно влечет за собой какие-то дей- ствия.

Вся трудность в том, чтобы сделать известный объ" ект мысли господствующим в области сознания. Для этого мы должны, несмотря на то что произвольное те- чение мысли направлено на посторонние предметы, упорно сосредоточивать внимание на нужном объекте, пока он не начнет разрастаться так, чтобы без труда овладеть областью сознания и стать в ней господствую- щим.

Таким образом, напряжение внимания—основной волевой акт. И в большинстве случаев активность во- ли заканчивается в тот момент, когда она оказала до- статочную поддержку объекту мысли, который обыкно- венно сам по себе неохотно удерживается нами в обла-сти ^сознания. Только вслед за этим устанавливается таинственная связь между мыслью и двигательными цен-трами, а затем уже (невозможно даже догадаться, ка- ким именно путем) наступают как необходимый конеч-

348

ный результат послушные нашей воле движения телес- ных органов.

Из сказанного легко увидеть, что непосредственное применение волевого усилия есть чисто психический факт: вся внутренняя борьба, переживаемая нами при этом, есть чисто психическое явление; вся трудность, которую нам приходится преодолевать при волевом ак- те, заключается в стремлении сделать известный психи- ческий элемент господствующим в области сознания,—короче говоря, все дело заключается в идее, на которую направлена наша воля и которую мы удерживаем, так как в противном случае она ускользнет от нас. Весь подвиг волевого усилия состоит в том, чтобы вынудить у нас согласие на господство определенной идеи в об- ласти нашего сознания. Единственное назначение уси- лия—в достижении такого согласия. Достигнуть же его можно только одним путем: надо задержать в области сознания то соображение, которое должно вызвать в нас согласие, и не давать этому соображению ускользнуть, пока оно не заполнит всю область сознания. <....'>Если данное представление или соображение так или иначе связано с какими-то движениями нашего тела, то, допуская после некоторых усилий его присутствие в об- ласти сознания, мы тем самым совершаем то, что на- зывается произвольным движением. В этом случае при- рода «следует по пятам» за нашим внутренним волевым процессом, немедлено воплощая наши помыслы в дви- жении тела. Как жаль, что она не оказалась еще ве- ликодушнее, не подчинила непосредственно нашей воле и перемены в остальном внешнем мире!

Описывая разумный тип решимости, мы заметили, что к нему относятся обыкновенно те случаи, в которых мы подыскиваем для предстоящего действия аналогич- ный поступок в прошлом. Впрочем, когда мы должны на основании прежних опытов задержать действие, вся изворотливость нашего ума тратится на то, чтобы по- дыскать благоприятный случай, якобы аналогичный дан- ному, в котором действие не задерживалось, и гакимпутем, потворствуя нашим страстям, мы санкциониру- ем предосудительное действие. Как много оправданий находит пьяница для выпивки в минуты соблазна! То перед ним новый необыкновенный род вина, который необходимо попробовать как явление, знаменующее шаг вперед по пути умственного прогресса; тем более оно уже разлито по рюмкам — не за окно же выливать его!

349

сить букву за буквой из какого-нибудь текста Священ- ного писания, то почти всегда это оказывает надлежа- щее физиологическое действие и сон наступает. Толь- ко трудно сосредоточивать внимание на впечатлениях, не представляющих никакого интереса. Мышление, со- средоточение внимания на определенных представле- ниях — вот единственный связанный с моральным уси- лием акт, общий и для здоровых лиц, и для сумасшед- ших, и для людей с повышенной, и для людей с пони- женной активностью воли. Большинство маньяков сознают нелепость своих мыслей, но не могут от них от- делаться вследствие их неотразимости. Разумный образ мыслей по сравнению с дикими фантазиями пред- ставляется им таким бесцветным, прозаически-трезвым, что у них не хватает духу сказать себе: «Пусть этот взгляд на вещи сделается моим постоянным миросозер- цанием». Но при достаточном усилии воли, говорит Ви- ган, таким людям удается на время взвинтить себя и внушить себе, что нелепые фантазии, связанные с рас- стройством мозга, не должны больше приходить на ум. <...>

Итак, мы приходим к выводу, что в волевом процес- се опорным пунктом, па который воля непосредственно направлена, всегда бывает известная идея. Существует группа идей, которых мы смертельно боимся и потому не даем переходить выше порога сознания. Единствен- ное сопротивление, какое может испытывать наша во- ля,—это сопротивление подобных идей, когда мы хотим насильно вовлечь их в область нашего сознания. Стрем- ление удерживать в области сознания подобные идеи, и только оно одно, и составляет внутреннюю сторону всякого волевого акта.

Вопрос о свободе воли. Выше мы заметили, что при волевом усилии нам кажется, будто в каждую минуту мы могли бы сделать это усилие большим или меньшим по сравнению со сделанным нами. Другими словами, нам кажется, будто усилие не зависит постоянно от ве- личины сопротивления, которое оказывает известный объект нашей воли; будто по отношению к окружаю- щим обстоятельствам (к мотивам, складу характера и т. д.) оно представляет то, что на математическом языке называется независимой переменной. Если сте- пень усилия представляет независимую переменную в отношении к окружающим условиям, то наша аоля,как говорится, свободна. Если же, наоборот, степень

351

усилия есть вполне определенная функция, если моти- вы, которые должны влиять вполне точным образом на наше усилие, оказывающее им равное противодействие, если эти мотивы были предопределены от вечности, то воля наша несвободна и все наши действия обусловле- ны предшествующими действиями. Таким образом, воп- рос о свободе воли чрезвычайно прост: все дело сводит- ся к определению степени усилия внимания, когорыммы можем располагать в данную минуту. Находятся ли продолжительность и интенсивность усилия в постоян- ной зависимости от окружающих условий или нет?

Нам кажется, как я заметил выше, будто в каждом отдельном случае мы можем по произволу проявить большую или меньшую степень усилия. Если человек в течение дней и даже недель предоставлял полную сво- боду течению своих мыслей и вдруг завершил его ка- ким-нибудь особенно подлым, грязным или жестоким поступком, то после, в минуту раскаяния, трудно убе- дить его, что он не мог не совершить этого поступка, роковым образом обусловленного всем предшествую- щим ходом мысли; трудно заставить его поверить, что поступок был подготовлен влиянием окружающего внешнего мира и предопределен от вечности.