Высокое Искусство (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

А интересно — даже очень интересно! — если заняться косметическими изысканиями здорового человека? Что можно выжать из природных компонентов с хорошими ресурсами и куцыми познаниями человека индустриально-химического будущего? Порох Елена сделать не сумела, поскольку не знала, что такое селитра и как ее добыть. А в качестве личного тренера и диетолога она вполне может состояться, без всяких скидок на фаворитизм. Тем более, что есть цеховая грамота, которая позволяет многое.

— Да, самый высокий забор! — вещала меж тем герцогиня, не подозревая о своем будущем, в котором уже не нашлось места белилам с окислами свинца. — Чтобы когда я буду гостить у тебя, ни одна сволочь не нарушила мой покой. Будем устраивать безумные оргии! Но все это позже, позже.

Елена покачала головой, хмыкнула, краем глаза наблюдая за подругой. Тяжесть ответственности неведомого дела выбила из герцогини весь дворянский пафос. Флесса устала, изнервничалась, но тяготы лишь прибавляли бойцовской злости. Елене подумалось, что именно сейчас она видит настоящую Флессу аусф Вартенслебен. Наследницу обширного владения, готовую драться со всей Ойкуменой за то, что считала своим. А своим герцогиня считала все, до чего могла дотянуться и что была в состоянии удержать.

«Кроме меня»

«Или нет?..»

Придворный «лекарь тела», баронесса, фрейлина, любовница госпожи. А дальше что? Все тот же яд в бокале? Или приход новой фаворитки?

Елена почесала ухо, глядя на большой прямоугольник в простой раме. В живописи молодая женщина ничего не понимала, но искусство Ойкумены по большей части соответствовало ее представлениям, как должно выглядеть условное Возрождение. Уже никакого «палка, палка, огуречик» средневековья и хорошее приближение к фотореализму. Портрет сердитого молодого человека в полном доспехе действительно казался портретом, а не «я так вижу» из древнего советского сериала.

— Ого! — Елена не удержалась от возгласа.

— Что? — фыркнула Флесса, с видимым сожалением ставя бутылку на хрустальный поднос. Судя по кислому виду, герцогиня с удовольствием приговорила бы сосуд, не отходя от шкафчика, и прибавила еще такой же, самое меньшее. Но долг звал обратно к делам, не терпящим отлагательств.

— Это и есть твой брат? — спросил Елена, глядя на хорошо знакомое лицо.

На портрете мечник бригады Сантели казался немного старше и сменил прическу, кроме того художник постарался облагородить характерное (и крайне обманчивое) выражение слабоумного упыря. Однако на холсте определенно был изображен старый знакомый.

— Да, — Флесса вытерла губы рукавом, брезгливо махнула рукой, поправляя кружевной рукав. — Ты его как будто знаешь.

— Удивительно, но да, знаю, — Елена опять улыбнулась, вспоминая одного из немногих «смоляных» кто относился к аптекарше с искренней симпатией. И сразу помрачнела, вспомнив обстоятельства расставания. — Это же Кай! Мы с ним встречались на Пустошах, он тогда искал удачи в бригаде расхитителей гробниц. А я служила в аптеке. Один раз мы даже участвовали в походе за Профитом, я тебе потом расскажу.

Лекарка не сразу поняла, что случилось нечто странное. Ей понадобилось с полминуты, может больше для осознания — Флесса умолкла. Совсем умолкла. Не пьет, не звенит стеклом, не ругается и не ходит. Полная тишина.

И тут Елене стало страшно. Очень, очень страшно. Она еще не поняла, что именно случилось, разуму требовалось время, чтобы свести воедино все происшедшее и выдать результат, однако инстинкт крепко взял женщину за плечо и безмолвно произнес:

«Беда».

Она повернулась и увидела, что Флесса молча стоит, как изваяние. Стоит и смотрит на лекарку мертвым взглядом остановившихся зрачков. Лицо герцогини ничего не выражало, то есть совсем ничего, будто у нее парализовало мышцы или сказочное существо превратило нежную кожу в прочнейший мрамор. Флесса сжала руки, и пальцы тоже казались белыми, мертвыми, с такой силой герцогиня сцепила кулаки.

— Что… — выговорила Елена, чувствуя, что голос падает, умирает вместе с надеждой. — Что случилось…

В это мгновение она поняла. И понимание совпало с одним лишь словом, которое вырвалось у Флессы. Не вопрос, даже не догадка, а скорее констатация, завершенное знание, когда множество разрозненных осколков, непонятных по отдельности, вдруг, по случайному повороту калейдоскопа, соединяются в завершенную картину.

— Хель.

Они обе молчали, замерев на расстоянии пары метров. И Елене хотелось кричать, выть в голос от понимания, что жизнь опять разделилась, как разрубленная острейшим клинком на «до» и «после». И «после» будет хуже, намного хуже, чем самое тяжелое «до». Минуту назад у женщины было все. Сейчас мир вокруг обрушился, погребая ее саму и все надежды.

— Хель, — негромко повторила Флесса. — Значит, ты и есть она. Была все это время.

Елена прижала руки к груди, даже не подумав, что пришло время схватиться за оружие.

— Нет…

Губы шевелились, но Елена их не чувствовала. Голос был ее, но женщина совсем не ощущала, как воздух проходит сквозь легкие и глотку.

— Как странно, — вымолвила герцогиня. — Я нашла там, где не думала обрести.

Флесса прерывисто вздохнула, и в ее глазах Елена прочитала свой приговор.

— Нет… — прошептала она опять.

Герцогиня открыла рот, молча двинула губами, словно черт забрал ее голос. Глаза аристократки больше не сияли как звезды, они казались темными и слепыми, как взбаламученные штормом волны, полные донной мути.

— Хель, — мучительно выдавила она, и все, что скрывалось за бесстрастным лицом дворянки, прорвалось в голосе, в одном слове.

Елена смотрела и понимала, что в одном человеке столкнулись влюбленная женщина и дочь своей семьи. Видела расколотую душу, чувствовала бесконечную, невыразимую боль чужого сердца, пронзенного осознанием того, что должно сделать.

— Не может быть, — прошептала Елена.

Флесса моргнула, и две слезинки сверкнули на длинных ресницах.

— Как же так, Хель?.. Как же так…

Тишина. Остановившийся мир. Мгновение, разделяющее судьбы.

Флесса подняла руку, с таким усилием и так невысоко, словно запястье отягощал не изящный золотой браслет, а кандальное кольцо. Пальцы дрогнули, сжались в кулак опять, будто герцогиня старалась порвать невидимые нити — однако не могла.

«Это ошибка… Это безумная, безумная, безумная ошибка…»

Елене хотелось лечь и умереть. Просто умереть, чтобы все это закончилось. Чтобы не пришлось думать и решать — что же дальше? Потому что задуматься, означало понять и принять, что впереди смерть, по крайней мере, для одной из них.

— Ты послала ее. Ты убила Шену.

— Ты была на корабле. Ты поднимала мертвых.

Это прозвучало одновременно, и женщины снова замерли в гробовой тишине.

— Уходи, — сказала Флесса, и теперь ее голос казался ровным и спокойным. Голосом настоящего дворянина, высшего создания, всегда сдержанного, неизменно спокойного, далекого от плебейских страстей.

Елена отступила на шаг, чувствуя холод в сердце. Могильный, расходящийся по телу, морозящий до кончиков ногтей.

— У тебя есть время до заката, — Флесса повернулась к высокому окну, скрестила руки на груди, довернула голову еще дальше, будто скрывая лицо. — Поспеши.

— Затем ты снова пошлешь за мной убийц, — как во сне выдавила Елена. — Снова. Как Раньяна. Как чудовище на корабле.

— Нет, — покачала головой Флесса, все так же отвернувшись. — Это претензии к моей сестре и волшебникам. Я лишь искала Хель, чтобы доставить в Малэрсид. И нашла.

Елена опустила руки. Мир вокруг распадался, рушился невидимыми осколками. Все заканчивалось, умирало, как припозднившаяся бабочка на ледяном дуновении зимнего ветра.

— Уходи, — приказала Флесса.

Елена молчала.

— Убирайся! — крикнула герцогиня внезапно, страшно, не сумев сдержать отчаяние и слезы. Так, словно пыталась скрыть рыдание в истеричном вопле. — Пока я не передумала! Беги из Мильвесса! Как можно дальше! Беги, не оглядываясь, проклятая, глупая девка!!!