Падение Стоуна - Йен Пирс

По меньшей мере мои труды принесли достаточно, чтобы питать уверенность в успехе. Мсье Юбер возглавлял департамент бонов в «Креди Интернасьональ»; именно в его ведении находилась подписка банка на займы, и он определял объемы участия в них своего банка. Ничего необычного: у большинства банков теперь есть такие служащие, и их значимость все растет. Само по себе это мало что давало. Гораздо важнее был тот факт, что для человека своего положения мсье Юбер слишком любил азартные игры и что к целой веренице женщин внимания проявлял больше, чем полагается женатому мужчине. Сложите одно с другим, и получите человека, глубоко залезшего в долги, а тогда, конечно, начнете задумываться, откуда брались деньги. Такого можно без особых трудностей склонить отвечать на вопросы.

Оставалась, разумеется, проблема, как его найти. Я читал Золя и прекрасно помнил сцену в «Нана», описание огромных толп, бесчисленных повозок, от фиакров до телег, масс простолюдинов, буржуазии, gratin[10] — все в отличающем их от других платье, со своими особыми повадками, и все толкутся бок о бок, сведенные вместе азартом. Я предчувствовал затруднения, видел, как проталкиваюсь через толпу и никак не нахожу искомую добычу. Я подумывал, не попросить ли Элизабет пойти со мной, чтобы за поисками рассказать ей про Симона, но она бы отказалась.

Идея обладала определенным шармом: она была Нана своего времени, но много утонченнее и увереннее в себе. Не для нее участь шлюхи Золя, созданной исключительно для того, чтобы запротоколировать ее падение, чтобы продемонстрировать, какой жестокой бывает жизнь. Элизабет посвятила себя доказательству обратного, того, что личность способна одержать победу, что судьба не предопределена. Я желал ей удачи. И беспокоился из-за предостережения мадам Колвиц. И из-за дневников. И из-за Дреннана.

Но Элизабет ненавидела лошадей, как она сказала мне однажды, и не любила азартные игры. Она не играла со случаем — это было главное ее свойство. Она была не Нана, пожирающая людей ради самого пожирания, доводящая их до бедности или самоубийства только потому, что способна. Она принадлежала к иному поколению, к эпохе бизнеса. Она покупала и продавала и преумножала свой капитал. Дальновидная и, несомненно, более умная, чем плод фантазии Золя, и, уж конечно, с меньшими шансами на одинокую смерть в гостиничном номере. Элизабет не намеревалась сиять ярко и умереть молодой.

Но проблема, как найти мсье Юбера, оказалась много проще, чем я ожидал. Золя (неспособный удержаться от безвкусного и вульгарного) описал одно из больших событий ипподромного года, собирающее орды зрителей. Однако в большинстве Лоншан был много непритязательней: повседневные скачки привлекали лишь поистине увлеченных или поистине одержимых. Некоторые лошади выглядели так, словно предпочли бы доживать старость на каком-нибудь лугу, и по меньшей мере три жокея принесли бы своим хозяевам больше, если бы ели поменьше. В общем и целом атмосфера была как на деревенском празднике, а не на известном ипподроме: орды исчислялись парой сотен человек, а букмекеры явились скорее по долгу службы, чем ради перспективы серьезного заработка. Огромные кафетерии были закрыты, прилавки пусты, никакого гуда предвкушения. Настроение было скорее меланхоличным, зрители знали, что больших переживаний им ждать не стоит, и слишком хорошо понимали, что здесь они только потому, что не могли удержаться. Даже день был далек от приятного, когда теплое солнышко отчасти компенсировало бы отсутствие иных удовольствий. Но нет, небо было низким и серым и грозило дождем в любой момент; в ветре чувствовался холодок, и я пожалел, что не надел более теплое, зимнее пальто.

Зрители в большинстве принадлежали к разряду лавочников, в их аккуратности сквозило отчаяние, да и сами они казались тут не вполне к месту: лица — слишком изнуренные либо слишком розовощекие, голоса — слишком громкие либо слишком тихие. Всех их я оглядел быстро и так же быстро отмел. Один вполне сошел бы за старшего служащего «Креди Интернасьональ», и он стоял в сторонке, изучая программу скачек со спокойствием профессионала, не выказывая ни эмоций, ни интереса к тому, что делает. Он совершенно ничем не выделялся, и, будь толпа больше, у меня не было бы ни единого шанса его найти. Я посмотрел, как он подошел к букмекеру, сколько-то заплатил с тяжелым вздохом и удалился, но не для того, чтобы наблюдать за забегом. Его интерес был отвлеченным, казалось, он способен провести полдня, ни разу не дав себе труда взглянуть хотя бы на одну лошадь. Он был одержим не спортом, а числами.

Я последовал за ним, когда, заложив руки за спину, шагом неспешным и бесцельным он направился прочь от беговой дрожки, а после нагнал его и кашлянул.

— Мсье Юбер?

Он повернулся на меня посмотреть, но не улыбнулся, вообще никак не отреагировал. Словно даже не заинтересовался.

— Простите, что к вам обращаюсь, — сказал я. — Меня зовут Корт, я журналист из «Таймс» в Лондоне. Если можно, я хотел бы задать несколько вопросов.

Юбер был озадачен.

— Уверен, что нельзя, — ответил он. — Хотя понятия не имею, о чем вы захотели бы спросить.

— Об аргентинском водоснабжении.

Вид у Юбера сделался настороженный.

— Мне решительно нечего вам сказать. Это было бы совершенно неуместно.

— Заверяю вас, ваше имя нигде не будет упомянуто…

— Это не имеет значения. Прошу вас, оставьте меня.

— …но если я не смогу написать эту статью, мне, вероятно, придется написать другую. Про Амелию Фельман. Про ваши долги. И тому подобное.

Он уставился на меня в полнейшем потрясении. Слишком уж легко, подумал я: он просто жалок. Мог бы по крайней мере попытаться дать отпор. Теперь мне даже не придется ему платить.

— О Господи Боже, — сказал он с дрожью в голосе. — Кто вы?

— Как я и говорил, я работаю на «Таймс». Я пишу статью о банковском деле во Франции. И я хочу знать все — я имею в виду все — про аргентинский заем. И вы мне расскажете.

Я ожидал хотя бы нескольких минут сопротивления, но он просто сломался, руки у него дрожали.

— Я знал, что рано или поздно такое случится, — сказал он. — Я так и знал…

— Значит, вы были правы, — безжалостно ответил я. — Случилось. Поэтому считайте, что вам повезло, что мне нужна только безобидная информация, и ничего больше.

Он оглянулся по сторонам так, словно ему чудилось, что его начальство где-то рядом, слушает и наблюдает.

— Пойдемте прогуляемся, — предложил я. — Хотя сомневаюсь, что здесь есть кто-то, кто увидит, как вы со мной разговариваете. А я ничего не стану разглашать. Слово журналиста, если сомневаетесь в моей чести.

Он тяжело вздохнул и сдался. Капитуляция была полнейшей, и я видел, что теперь он расскажет мне все, о чем бы я ни спросил. Я был невысокого мнения о нем. Я думал бы о нем лучше, если бы он сперва попытался сбежать или меня ударить.

— Итак, начнем. Аргентинский заем. Почему ваш банк не участвует? Это было ваше решение?

— О нет. Не мое. У меня недостаточно высокое положение, чтобы решать такие дела. По собственному почину я никогда бы не посмел бросить вызов «Барингсу». Я улаживаю практические частности подписки на заем, но никак не решаю, на какой заем мы подписываемся.

— Вот как? Кто же решает?

— Обычно для обсуждения каждого займа собирается комитет. В этом случае решение принял лично председатель.

— Это необычно?

— Неслыханно.

— Как это произошло?

Он огляделся по сторонам, снова занервничав.

— Мне велели написать письмо с отказом от подписки. А также распорядились не указывать причин такого решения. И опять-таки, это нечто из ряда вон выходящее. Обычно вежливость требует привести объяснение, пусть даже и неофициальное.

— И опять же инструкции поступили от председателя?

— Да. Он лично меня вызвал. Я спросил почему, ведь в прошлом операции с «Барингсом» приносили большую прибыль. Он сказал только, что на сей раз никто в долю не войдет. Ни одно финансовое учреждение Франции и пальцем к займу не притронется.

— Почему?

— Именно это я и спросил. «С займом что-то не так?», — спросил я. «Ах нет, — ответил он. — Ничего особенного в займе нет. Вот почему для „Барингса“ это будет таким ударом. И кое для кого еще», — добавил он.

— Что он имел в виду?

— Он ничего больше не сказал. Но меня это озадачило так же, как, вижу, озадачивает вас. Поэтому, понимаете, я начал слушать и задавать вопросы моим коллегам в других банках. И знаете, что я обнаружил?

Теперь он явно разговорился, хотел рассказать мне то, о чем я даже не спрашивал.

— Понятия не имею.

— Это правда. Все крупные банки Франции откажутся от каких-либо бумаг «Барингса». Более того, я знаю про два банка в Бельгии и один в России, которые тоже отклонят предложения.