Дьявол в бархате - Джон Диксон Карр

— У вас была жена? — осведомился Фентон.

Встав с койки, он подошел к столу и, вцепившись в его края, устремил на собеседника странный взгляд.

— У меня тоже была жена, — добавил Фентон, — и она тоже умерла. Ее отравили.

— Отравили?

По испуганному выражению лица полковника было ясно, что эту тайну хорошо хранили. Властям не было о ней известно.

— В камере, — тяжело дыша, продолжал Фентон, — я много об этом думал. Я могу сказать вам, кто отравил мою жену, и даже могу доказать это! Но мне не удастся ничего сделать, если я не получу разрешения написать друзьям за пределами Тауэра или как-нибудь связаться с ними. Ко мне не пускают посетителей, не дают пера, чернил и бумаги. Почему?

— Не знаю. Это вне пределов моей власти.

Фентон так тряхнул стол, что книги посыпались на пол.

— Вы уже слышали, сэр, что я догадываюсь о характере обвинений, выдвинутых против меня. Позвольте мне кое-что добавить. Разве я не говорил мнимому французу в Весенних садах, что восхищаюсь французской нацией? Разве я не крикнул толпе, напавшей на мой дом, что мог бы стать католиком? «Вы умеете предсказывать будущее?» — спросил их предводитель. И мне пришлось ответить: «Да».

— Хм! А вы не упоминали, — спросил полковник Хауард, — о каком-нибудь договоре с дьяволом?

— Нет. Но мог бы это сделать.

— В это я охотно верю, причем без малейшего гнева.

— Полковник, выбросьте из головы эту чушь насчет измены! В этом мире я желаю только свершить правосудие над человеком, который отравил мою жену! Могу я послать отсюда письмо или хотя бы устное сообщение?

— Повторяю: это не в моей власти.

— Могу я поговорить с комендантом Тауэра?

— Вы, безусловно, можете попросить об этом, сэр Николас.

— Это должно означать, — осведомился Фентон, — что я получу отказ?

— Разрешение снова не в моей власти.

Хотя полковник Хауард ни в малейшей степени не боялся заключенного, он отодвинул стул и поднялся.

— Сожалею, — заявил он, — но мое время истекло. Впервые повысив голос, полковник позвал: — Надзиратель! Откройте мне дверь!

Снаружи послышались быстрые шаги и звяканье ключей.

— Мне доставили огромное удовольствие, — заметил полковник Хауард, — наши беседы об истории и поэзии. Я не питаю к вам никаких дурных чувств. Помните, что я вам сказал: сегодня поздно вечером вас посетит женщина, и вы должны делать то, что она говорит.

Засовы были отодвинуты, после чего щелкнул дверной замок. В приоткрывшейся на четверть двери появилось полированное лезвие протазана на фоне красного мундира надзирателя Брауна.

— Помните! — повторил полковник Хауард, подняв палец и становясь до жути похожим на Карла I на эшафоте[130]. — У вас меньше времени, чем вы думаете.

Дверь за заместителем коменданта закрылась, засовы снова были задвинуты, а замок заперт. Надежды Фентона быстро таяли. Все эти две недели, не признаваясь самому себе, он пытался завоевать доверие полковника Хауарда.

Вернувшись к койке, Фентон опустился на нее.

Взгляд его скользил по комнате, задержавшись на кипе одежды на полу. В стене напротив находилась еще одна дверь, также закрытая на замок и засовы, за которой была винтовая лестница. Воображение Фентона последовало по ней вниз, в комнату, всегда полную тюремщиков с тяжелыми мушкетами на стенах.

Звуки снаружи вернули Фентона к действительности. Он мог даже слышать на дорожке под аркой, ведущей на другую сторону Средней башни, топот ног и веселую болтовню посетителей, которым разрешался осмотр в сопровождении надзирателя.

В зверинце послышался хохот гиены. Дневной свет за окнами сменялся сумерками. Толпа должна скоро разойтись. Игрок на двух флейтах, очевидно, уже ушел. Но трое скрипачей играли мелодию, заставившую Фентона поднять голову.

В старый город заявился

Грозный злой тиран Толпа.

В темной щели притаился,

Морду в сажу закопав…

Это не было особенным совпадением, так как песню теперь распевали во всем Сити. Но старый граф Лоустофт, сочинивший ее, успел умереть.

Пусть же он спит спокойно. Лидия, ни на минуту не исчезавшая из мыслей Фентона, явилась успокоить его. Как правило, он видел ее, как во время последнего ужина, среди серебра и свечей, в то время как мистер Рив напевал в сопровождении лиры старую любовную песню на слова Бена Джонсона[131].

Фентон знал, что видит Лидию только в воображении, иначе он бы сошел с ума. Лидия сидела в кресле, недавно занимаемом полковником Хауардом. Ее голубые глаза были печальны. Свет играл в каштановых волосах. Полуоткрытые губы пытались улыбнуться. Сплетенные кисти рук были слегка приподняты.

Фентон заговорил с ней вслух:

— Сегодня у меня был тяжелый день. Я пытался убедить заместителя коменданта, но потерпел неудачу. Ничего! Я еще не побежден! Так как я знаю имя отравителя…

Фентон сделал паузу, сожалея о своих словах. Лидия, несмотря на, казалось, отчаянные попытки притронуться к его руке, отшатнулась от него при слове «отравитель», как, наверное, отшатнулась бы и в реальной жизни. Когда он думал о яде, то не мог видеть Лидию.

Отравителем, разумеется, была Китти Софткавер, бывшая кухарка Фентона.

Китти, эльзасская шлюха, несомненно, была жива. Тем не менее Фентон попытался представить ее, подобно Лидии, стоящей перед ним, маленькую, неряшливо одетую, с великолепными волосами и белоснежной кожей, но плохими зубами и алчными глазами, мечущимися в поисках добычи.

— Тебя, любезная потаскуха, — заговорил Фентон, — я подозревал с самого начала и высказал свое мнение Джайлсу. Я нашел в замке парадной двери следы мыла от сделанного тобой отпечатка и сразу же распорядился поставить засов с внутренней стороны. Однако кое-кто позабыл об этом. Когда капитан О'Кэллахан арестовывал меня, я увидел, что на двери нет засова.

Китти, казалось, приподняла верхнюю губу, ненавидя его и все еще пытаясь одурачить.

— Но где, достойная шлюха, ты могла снова найти кучу мышьяка, чтобы отравить миледи? Здесь, в Тауэре, я вспомнил об аптеке Уильяма Уиннела на Аллее Мертвеца и о том, как я побывал там вместе с лордом Джорджем Харуэллом.

Воображаемая Китти разразилась хохотом.

— Я не сказал аптекарю о тебе ничего плохого, — продолжал Фентон. — Даже когда Джордж заговорил об убийстве, я велел ему замолчать и успокоил аптекаря несколькими гинеями. Ясно, что старик до безумия влюбился в тебя. Если бы ты пришла к нему снова, он бы дал тебе столько яда, сколько ты бы потребовала. Ты ненавидела и меня, и мою жену. Разве ты на моих глазах не отравила поссет мышьяком в