Колыбель времени - Эвелина Грин

серебряных перстня на его руках, у остальных были золотые. Эверилд посмотрела вниз, удивленно моргнула — на песке был начерчен круг со странными иероглифами.

Вампирша подняла глаза на мужчину средних лет, с черными волнистыми волосами до плеч, вокруг которого расположились душители. Они смотрели на небо с перистыми облаками и читали молитву.

Внимание молящихся отвлек пожилой мужчина, поднявшийся с колен, на миг воцарилась всеобъемлющая тишина. Голос старика разнесся, словно трель соловья по лесу, могучий и торжественный.

— О, Бхавани[4]! — сказал он. — О, Великая Мать всего мира! Мы твои верные рабы. Соизволь принять к себе этого смиренного слугу, дай ему всё, что ты можешь ему дать, и избавь от того, от чего можешь избавить. Принеси ему успех во всех его делах, который ты даруешь нам, руководя каждым нашим начинанием, великим или малым. Он готов, он готов. Если ты принимаешь его, подай нам знак. Дай нам знак! — молчание длилось достаточно долго.

Вдруг над поляной пролетел какаду, и в тот же миг всё вокруг взорвалось вихрями восторженных голосов:

— Мы благодарим тебя, Мать, Деви, Бхавани.

Новобранец обошел пленницу.

— Кали, прими жертву, — сказал неофит.

Вампирша дернулась, послышался треск веревки, но путы выдержали. Душитель нанес удар кинжалом в затылочную ямку.

Земля дрогнула, нарастал низкий гул, на кристально чистое небо набежала тень, скрыв мир во мраке. Крик ужаса разнесся по поляне. На мгновение небо просветлело, неофит схватился за сердце, увидев исчезнувшую рану.

— Прости, Бхавани, мы не признали посланную тобой жрицу, — послышались голоса со всех сторон.

— Развяжите меня и дайте мне напиться крови, — повелела Эверилд, и тут же к ногам жрицы упали рассеченные веревки.

Несколько душителей притащили жертву. Эверилд припала к горлу, выпивая кровь, наполняясь силами. Когда капли стали с трудом вытекать, она выпрямилась. На земле лежало бездыханное тело туга, поймавшего ее.

— Роджер, оставляем тебя еще на три дня в молитвах богине. И для тренировки в заклании жертв, — сказал гуру неофиту.

Душители подхватили Эверилд на руки, пронесли по подземельям и поднялись в пагоду, где в центре зала стояла Кали и улыбалась. Вампирша моргнула, однако улыбка не исчезла с лица статуи, но стоило Эверилд зажмуриться посильнее, лицо Кали приобрело прежнее выражение: всё тот же взгляд и высунутый язык, от померещившейся улыбки не осталось и следа. «Видимо, опиум всё же до сих пор действует на мое сознание», — промелькнуло в голове вампирши.

Душители суетились, бегали по храму.

— Вы должны будете завтра на закате обручиться с Кали, а пока отдыхайте, — сказал гуру, велев жестом двум тугам проводить жрицу в покои. Эверилд последовала за мужчинами. Она очутилась в темном коридоре, сужающемся кверху, чуть дальше виднелись скользкие винтовые ступеньки, уводящие в неизвестность. Два факела слабо освещали путь, позволяя не споткнуться. Туги вывели вампиршу в просторный светлый коридор, украшенный цветами, и подвели к бамбуковой двери.

Вампирша вошла в маленькую комнату с узкими прорезями для окон. Расстелив кровать, накрытую голубым кружевом и различными шелками, она замерла, глядя вдаль: на высокий бамбук, резвящихся обезьян, на реку. Эверилд передумала ложиться спать, открыла дверь.

— Что-то желаете? — поинтересовался душитель.

— Да, хочу прогуляться по городу, — ответила Эверилд, поправляя сари из зеленого шелка с вышитыми розами из рубинов. Тонкая нить жемчуга обрамляла тонкую шею.

— Вам не стоит перед проведением ритуала покидать храм, — ответил туг. Эверилд, покачав головой, вышла в знакомый коридор. Она прислушалась к звукам — снизу донеслось множество голосов. Спустившись по широким мраморным ступенькам, она оказалась на втором ярусе, в зале.

— Не подскажете, где выход? — обратилась она к жрицам. Они, немного помедлив, кивнули на дверь.

Эверилд пересекла пол, выложенный черно-белыми плитами. У стен стояли вазы с цветами. Вампирша сбежала вниз по ступенькам и оказалась в саду. Между банановой и кокосовой пальмами пристроилась саговая, возвышаясь над двором метров на семь. Ее листья дугообразной формы отбрасывали причудливые тени, играющие на ветвях манго и папайи, которые были так увиты ротангом, что нельзя было разглядеть их стволов. Пройдя через сад с множеством интересных растений, Эверилд оказалась на городской улице. Мимо проплывали белые каменные дома с различным орнаментом, по дороге мчались экипажи с лошадями, шли пешком индусы, а у храма стояла толпа нищих: они просили милостыню. Эверилд прошла мимо, стремительно преодолев несколько богатых кварталов, она вышла на грязные улочки с тростниковыми домами. Тяжелый запах гнили и различных нечистот наполняли воздух. В этом районе жили бедные и неприкасаемые. Вампирша ускорила шаг, не желая встречаться с нищими — один их взгляд мог ее осквернить. Она шумно выдохнула, оказавшись на купеческой улице, где нашла глазами голубой двухэтажный дом, расписанный сценами из жизни Шивы. Приблизившись к дому и пройдя ворота, Эверилд поднялась на крыльцо и приподняла бронзовый молоточек, висевший около двери. Глухой звук разнесся по дому.

— Проходите, — произнесла служанка, одетая в серое сари. Она проводила гостью в просторную комнату с задернутыми шторами. На полу сидела миниатюрная брюнетка и листала книгу.

— Эверилд, где мой муж? — спросила она, подняв глаза. Чуть поодаль от женщины сидел молодой мужчина и набивал трубку табаком, бросая странные взгляды на гостью.

— Мне жаль, Сурама, твой муж убит, — ответила Эверилд, опускаясь на топчан. Вдова вскрикнула, выронив книгу. В ее ясных очах отразился ужас.

— Как это произошло? — прошептала Сурама, утирая бегущие по лицу слезы.

— Его задушили, — тихо ответила вампирша, убирая челку с глаз. — А меня взяли в плен.

Молодой мужчина положил свободную руку на плечо гостьи, почти промурлыкав:

— Что-то я не верю твоим словам, с момента вашего ухода прошли сутки, и ты не похожа на измученную пленницу.

Эверилд быстро скинула его руку, сверкнув глазами.

— Тише, тише, дорогуша, тигрицу не звали, — сказал мужчина, примиряюще поднимая руки.

— А тебя, как я вижу, вообще не трогает смерть отца, — резко бросила Эверилд, встав с топчана. Улыбка улетучилась с губ юноши.

— Мужчине не положено открыто выражать свои эмоции, а женщине — грубить, — отрезал он, сверля вампиршу гневным взглядом. — А еще я решил, что ты станешь моей женой. Унывать некогда, надо хозяйство брать в свои руки, — он с вызовом посмотрел на вампиршу.

Эверилд знала, что Акиль не питал к отцу теплых чувств, но она всё равно не понимала, как можно так открыто радоваться чьей-то смерти: глаза парня горели, а на губах играла победная улыбка. Сын давно стремился завладеть производствами и привести их в порядок, потому что считал, что отец не справляется и ведет семью к краху.

— Нет, Акиль, я не стану твоей женой! Я обещана Кали! С завтрашнего