Инь vs Янь. Книга 2. - Галина Валентиновна Чередий

подумал предупредить или спросить её. И это её первый опыт орального секса. Мне однозначно конец.

— Яна, я… — что, был не готов узнать, что после той жизни, которую она вела, оказался первым, кому она сделала минет? Сама. Нет уж, даже если мой мозг сейчас и превратился в желе, но не настолько же, чтобы ляпнуть такое.

— М-м-м-м, — Яна снова задумчиво облизала губы, и от этого меня снова словно шибануло разрядом. — Ну, не сказать, что это вкусно, Рамзин… но не противно. Совсем не плохо. Возможно, со временем к этому можно и привыкнуть.

О господи! Яна это… Яна. Неподражаема. Всегда. Напряжение покинуло меня, и я, не сумев сдержаться, со смехом уткнулся мокрым лбом ей в плечо.

— Судя по твоей реакции, Игорёк, я не провалила свой дебют?

— О, поверь, это было феерично, — простонал я сквозь смех. — Восхитительно. Разрушительно. Убийственно. Я был готов уже к тому, что помру от переизбытка чувств.

Оргазм развязал мой язык, но это была чистая правда. То, что произошло только что, было лучшим, просто лучшим, что мне случилось испытать.

— Ну что же, приятно, что мой первый подопытный остался не только жив и со всеми частями тела, но и доволен, — фыркает Яна.

Первый… Тут же ревность и моя, и дракона взяла за горло и стиснула так, что вырвался угрожающий рык. Резко сев, я поднял Яну за плечи так, чтобы наши глаза были напротив.

— Не первый, Яна. Единственный! Единственный подопытный отныне и до гроба! Только я. Один. Всегда.

Да, я знал, что звучу сейчас совсем как раньше — зверь, бесцеремонно заявляющий права на своё. И уже изготовился к ответному взрыву. Но в зелёных глазах не появилось гнева. Они не сощурились, бросая упрямый вызов. Яна просто кивнула.

— Ладно.

— Ладно? — не в силах ещё выдохнуть, переспросил я.

— Ладно. Согласна.

— Вот так просто. Без условий?

— Только два. Запомни, что испытал сейчас. То, как может быть хорошо, если ты позволяешь чему-то просто происходить, а не управляешь каждую секунду, — как будто я в кои-то веки смогу забыть. — И всегда говори со мной. Обо всём. Даже если не готов слушать, и мы поубивать готовы друг друга в споре. Просто говори.

— Обещаю, — пробормотал я, притягивая к себе и утыкаясь лицом в волосы. И она, вздохнув, обвивает руками мою шею. Так, словно ближе нас нет никого во всем свете. Горло перехватывает от нежности и незнакомой радости. Это не торжество победителя или самодовольство от того, что всё опять по-моему. Совсем другое. Бесценное, хрупкое, с чем ещё даже не знаю, как обращаться, но готов умереть ради того, чтобы сохранить.

— Не обещай. Сделай. Облажаешься снова, и я не дам больше шанса, Игорь, — говорит Яна, щекоча дыханием кожу на ключице.

Моя прежняя сущность взвивается от этих слов. «Не дашь — возьму сам, украду, получу любой ценой!» рокочет она в глубине сознания, и я ощущаю колебания дракона. Он, похоже, не знает и сам — поддержать эту мою часть или следовать за новой, что рождается сейчас от того, как Яна доверчиво приживается ко мне. Прежняя может гарантировать обладание самым ценным, не взирая ни на что. С ней легко, она всегда получает, что хочет… Новая же дразнит призрачным обещанием счастья, которого может и не случиться. Впервые древний ящер ощущает настоящую беспомощность и взывает ко мне.

— Мы во всём разберёмся, — бормочу я ему и Яне, вдыхая самый любимый запах в мире.

26

Лежу уткнувшись взглядом прямо в центр широкой груди Рамзина. Просто дышу его запахом. Он пахнет собой — потом, сексом, еле уловимым оттенком своего парфюма, который теперь почему-то не раздражает. И еще мною. Наши ароматы переплетаются в моем расслабленном сознании и видятся мне причудливо красивой сложной живой вязью пульсирующих сверкающих нитей которая сплошь покрывает наши тела единым видимым только мне потрясающим рисунком. Моя голова на плече Игоря, сильные руки вокруг меня, окружая и заключая в клетку, а волосатые конечности переплетены с моими ногами. Прямо идеальная картина, которая наверняка должна была ранее вызвать у меня острый приступ раздражения, заставить ощутить себя почти в западне чрезмерного присутствия в моем личном пространстве. Но вместо этого чувствуется только покой. Именно так. Не какое-то там искрящееся фейерверком счастье и неземное блаженство, о каком любят разглагольствовать в фильмах и книжках. Нет. Я лежу, вытянувшись вдоль мощной фигуры Игоря, и в моем теле нет ни единой напряженной мышцы. В голове не мечутся ставшие непрерывными в последнее время размышления и сомнения, не толпятся, вытесняя друг друга, противоречивые и взаимоисключающие переживания и гнев. Полный штиль. Так, словно все во мне взяло краткий тайм-аут от любых эмоций и ощущений. Пальцы Рамзина очень медленно скользят по моей спине, ровное дыхание шевелит мои волосы, мы молчим, очевидно, каждый о своем, и при этом мне поразительно, даже оглушающе спокойно. Нет обычного горького похмелья после наваждения всепоглощающей похоти. Я впервые не чувствую себя пойманной в ловушку собственной тяги к этому мужчине. Не раздражаюсь от чрезмерного собственничества, которым пропитано каждое мельчайшее движение его рук. Не ощущаю вины и злости за то, что получаю огромное удовольствие, сама касаясь его кожи. Внутри неожиданно воцарилась звенящая совершенством тишина. Я осторожно пробую ее на вкус, никуда не торопясь ощупываю и почти лениво исследую, желая понять ее странную природу. Это однозначно не столь знакомое раньше опустошение, после которого всегда приходит боль от постоянного чувства одиночества. Так было всегда в моей жизни. Неважно, кто и как близко ко мне бы ни был и как глубоко не погружался в моё тело, понимание, что это не более чем мираж, реалистичная проекция, а сама я нахожусь в одиночном полете в миллионах километров, не покидало никогда. И ни алкоголь до полной невменяемости, ни секс до отупения не помогали. Они истощали и выматывали тело, затуманивали сознание, но никогда не давали настоящего чувства покоя, ни даже тепла истинного присутствия. И никто из тех, кто был рядом раньше, не мог меня и отдаленно приблизить к этой тишине, царящей сейчас в душе. Может, просто потому, что все они и сами были такими же изъязвленными одиночеством созданиями, как я, суетливо мечущимися в попытках найти живительную влагу настоящей человеческой близости, способной излечить эти раны. Вот только искали мы ее в той иссушенной собственной неспособностью отдавать почве, где ее просто не могло быть в принципе. А средства, что использовали для этого, лишь еще больше ранили