Вне закона - Эрнст Саломон

Земля больше не терпит чертей. Она должна будет достаться сатане как гнилой плод, если он снова создаст свое царство. Почему бы не подписать адский контракт? Я желал бы стать невидимым. Если бы, все же, существовало средство, волшебная мазь, или тонкое кольцо, которое нужно лишь раз повернуть на пальце, шапка-невидимка, которую освятил не Зигфрид, а Хаген, — вероятно, камень мудрости, который нужно взять в рот, чтобы стать невидимым! И Керн должен был зажечь факел, сигнал, который светится над грудами развалин — головешки в города, вверх по улице, вниз по улице, и чумные бациллы в колодцы. У Бога мести были свои ангелы смерти. Я присоединюсь к этому войску. Там не сможет помочь никакой кровавый крест на косяке двери. Взрывчатку под эту вонючую кашу, так, чтобы грязь брызнула до Луны. Как мир, пожалуй, будет существовать без людей? Я бродил бы по дымящимся пространствам, по бледным, опустошенным городам, в которых трупный аромат душил последнюю жизнь, все барахло свисало бы тогда в печальных лоскутах с расколотых стен и демонстрировало бы наготу пустых желаний. Я запустил бы машины на мертвых фабриках, чтобы они разбивали сами себя на громыхающем холостом ходу, я растопил бы паровозы двух поездов и заставил бы их столкнуться, чтобы они вздыбились кверху, и согнулись, и нагромоздились, и, разбитые на куски, покатились бы вниз со склона; я гнал бы на полном ходу океанские пароходы, гигантские корабли, чудеса современного мира на камни портовых стен, пока они не распорют свои яркие животы и испарятся с шипением в бурном потоке.

Гладко выбритой должна была бы стать земля, пока на ней не будет стоять ничего, что было построено человеческими руками. Вероятно, с Луны или с Марса прилетит сюда новая раса, более благородные существа, которые населят землю; идите сюда, мир снова должен приобрести смысл.

На мюнхенском главном вокзале стоял Тресков, фенрих пехотной школы и мой бывший товарищ по кадетскому корпусу. Он увидел мое состояние и провел меня по городу в казарму, и уложил на легкую койку в его комнате. Приходили его сослуживцы. Я увидел форму и хотел встать, хотел схватить пистолет, защищаться. Они силой придавили меня к кровати. Я кричал, с жаром и вздрагивая, имя Керна. Они поставили караульных в коридоры, чтобы ни один офицер не зашел в комнату. Тресков сварил смесь из перца и спирта, они вливали ее мне в горящую глотку.

Я проснулся очень слабым, но с абсолютно ясной головой. В пехотной школе я оставаться не мог. Товарищи рисковали своим положением и профессией. Тресков поселил меня у семьи его друзей. Теперь я каждую ночь спал в разных местах. Я теперь снова мог спать, адская бурда Трескова радикально выгнала жар из моих вен.

Оставалось преследовавшее беспокойство бегства. То, что конец когда-нибудь, рано или поздно, наступит, я знал; но именно поэтому я жадно ловил полную милости каждую отдельную секунду, думал, что обязан втиснуть всю многоцветную шкалу ощущений в сжатое время, и обманом лишал себя, таким образом, того своеобразного содержания, которого я ожидал с нетерпением. Я, тощий и с открытыми нервами, спешил по дорогам, как бы ожидая любого чуда, но когда я уже чувствовал его приближающиеся тени, в несравненной синеве воздуха, на фоне которого рисовались сверкающие и заснеженные зубчатые линии далеких гор, в карабканье по скалам ко все более высоким хребтам, в медленно текущие часы между ночными шумящими деревьями и кустами, я жадно стремился к более далекому блеску, в котором более чистый звук и более глубокий тон должен был вибрировать вокруг более пылающих картин. Так я падал, как вода Изара падает на сверкающие камни, и оказывался там, где водоворот встречается с водоворотом, и где поток хрустально стоит над молчаливыми омутами, в глубоком упоении, куда больше не мог проникнуть хлещущий удар сознания.

Не потому что я воспринимал уединенность беглеца как враждебную, а потому что я считал, что не могу позволить себе наслаждаться счастьем погружения, я снова искал связи с товарищами. Но я встречал только немногих, и они были в бегах, как и я. Команда, которую Керн хотел с помощью своего поступка заставить стать одним целым, лопнула благодаря его поступку. Только медленно отдельные находили свое место. Но каркас, который почти сам построил себя в течение месяцев борьбы, был разрушен. Баварского общества по реализации древесины больше не существовало. Пусть даже оно никогда и не должно было реализовывать древесину, то теперь оно потеряло также весь коллектив, от шефа до последнего подручного рабочего. Фирмы прикрытия утратили доверие, с тех пор как полиция попыталась заглянуть в их бухгалтерские книги, которых там никто не вел. Так находящаяся под угрозой маленькая группка, которая ютилась в задних корпусах, в крестьянских дворах и альпийских пастушьих хижинах, оказалась предоставленной полностью самой себе и искала возможности ускользнуть от водоворота бегства, и находила ее в решении к новому действию.

Так как Бавария сопротивлялась требованию империи признать государственный трибунал для защиты республики, прусский государственный секретарь по вопросам защиты общественного порядка отправил в Баварию своих шпионов, которые, известные как шпики Вайсманна, даже в долинах гор шли по следу активистов. Этой травле нужно было помешать с помощью контртравли, и я поехал в горы и бродил вокруг крестьянских хуторов и ночевал в охотничьих домиках, и со мной другие, каждый находил свой район. Скоро случилось так, что все больше изгоев собиралось в отчаянную ватагу, и теперь они проживали во всех колоннах, делили деньги, припасы и одежду, только не девочек, и вызывали беспокойство по всей земле от Боденского озера до Райхенхалля. Многие ответвлялись, исчезали в Венгрию и Турцию, чтобы вернуться, когда придет время. Многие также снова пробирались назад в империю, и многие оставались исчезнувшими.

Один приехал и рассказал о могиле Керна в тени замка. Он сообщил, что верный Дитер преданно запаковал два костюма, чтобы принести их обоим друзьям, но когда он пришел в замок, то напрасно искал их. Башня была заперта; на его призывы никто не откликался. Тогда он отнес пакет в западную башню, в которой он и был найден позднее. И Дитер был арестован. Многие были арестованы, почти все, кто пребывали в кругу, окружавшем преступление, и, сверх того, кто был еще известен как активист. Они только искали еще таинственного неизвестного, который был вместе с Керном и Фишером до момента покушения.

И как только прозвучало имя Керна, я, который всегда думал о нем, но в странной робости никогда не решался его произносить, знал, что мое бегство было дезертирством, что я не мог прятаться, что я должен был делать то, что делал бы он на моем месте. И я с трудом собрал у товарищей в горах все деньги, которые они могли мне дать в ответ на мои увещевания, и вернулся в Мюнхен. И я открывал двери автомобилей перед путешественниками, которые хотели ехать на фестиваль в Обераммергау, и подносил чемоданы очкастым чучелам, и провожал добродушных голландцев к сытным кабачкам и визжащих американцев к пивному ресторану «Хофбройхаус». И я спекулировал у пунктов обмена валюты и собирал даже самые незначительные суммы, так как поддельный паспорт не был дешевым, и должно было хватить, по меньшей мере, на билет до Берлина, включая и расходы на пребывание в Бад-Кёзене.