«Русские идут!» Почему боятся России? - Лев Вершинин

Правда, мудрый хан, быстро осознав подоплеку «сикурса», потребовал от Бахметева уйти из ставки в Саратов, откуда можно было, в случае чего, прислать помощь, и стольник подчинился, но исключительно в знак уважения. Отныне он регулярно посещал улусы с инспекциями, всегда неожиданными, соблюдая полный политес и всегда останавливаясь не на ханской земле, а в ближайшем к проверяемому улусу волжском городе. Так было положено начало особому учреждению, именуемому «Калмыцкие дела», – с канцелярией, штатом толмачей, «улусными приставами» и собственной воинской командой, – подчиненному только Петербургу и постепенно взявшему под контроль все внешние, а затем и внутренние дела ханства. Престарелому же хану оставалось разве радоваться, что теперь его ставка, по крайней мере, в безопасности.

Падение черного ястреба

Далее – чистой воды Шекспир. Похоже, в последние годы жизни ослабевший, теряющий связь с реальностью Аюка единственное утешение находил в плетении хитроумных интриг вокруг престолонаследия. Будучи под полным влиянием второй жены, которую он очень любил, хан мечтал сделать своим преемником старшего сына от нее, Церен-Дондука, в обход законного наследника, Досанга, сына мятежного Чакдоржаба, умершего в феврале 1722 года. Об этом он просил Петра на двух личных встречах, состоявшихся в июне и августе, на старте и на финише Персидского похода. Царь, которому старик очень понравился, – Аюка даже получил прощение за интриги с Хивой, в результате которых погиб отряд Бековича-Черкасского, – не сказал ни «да», ни «нет», намекнув, что подумает, однако решил иначе. По его приказу Петр Толстой тайно встретился в Астрахани с влиятельным нойоном Доржи Назаровым, двоюродным племянником хана, и взял у него «реверс» (обязательство) быть послушным и отдать в заложники сына, если после смерти Аюки ханом назначат именно его, а не кого-то из «царевичей».

Логика здесь была прямая: давно недовольные получением «патента на ханство» из Тибета, российские власти назначением Доржи Назарова ломали через колено наследственность титула, делая его присвоение зависящим от себя, а кроме того, хан, легитимность которого основывалась бы только на царском указе, вне зависимости от собственных желаний, попадал под полный контроль «Калмыцких дел». Впрочем, о вовлечении в «концерт» племянника хан, разумеется, ничего не знал и продолжал развлекаться Игрой Престолов, умело поссорив Досанга с его братьями от других жен покойного Чакдоржаба. Парни, во главе с амбициозным Дондук-Даши, тоже мечтавшим о престоле, считали себя обделенными при разделе наследства и требовали нового размежевания. А около престола крутился еще и молодой внук хана, энергичный и талантливый Дондук-Омбо, которому дед полностью доверял, даже не подозревая, что молодой «царевич» имеет свои планы на жизнь.

До какого-то момента российские власти, представленные на Волге на самом высшем уровне Артемием Волынским, губернатором Астрахани, наблюдали за всеми этими перипетиями издалека. Информацию они получали в полном объеме (денег на лазутчиков и агентов не жалели), и вмешаться сочли нужным лишь тогда, когда вражда между Досангом и его братьями достигла апогея. Идея заключалась в том, чтобы выступить в роли третейского судьи и примирить сыновей Чакдоржаба, противопоставив их Церен-Дондуку, а затем аккуратно введя в игру «темную лошадку», Доржи Назарова. Однако было уже поздно. Примирить Досанга с единокровными братьями оказалось невозможным. Зато Аюка, сочтя, что Досанг уже достаточно ослаблен, пошел с джокера, направив против внука 6 тысяч всадников, возглавить которых поручил Дондук-Омбо, которого считал верным другом Церен-Дондука, – и 24 ноября 1723 года на берегу речки Берекеть прогремела битва, какой еще не случалось в калмыцком улусе. Досанг потерпел поражение и ушел в степь, Артемию же Петровичу, шедшему из Астрахани, чтобы его поддержать, оставалось только отступить, поскольку опьяненный победой Дондук-Омбо дал понять, что ежели что, атакует и русских. С этого момента улус Аюки фактически распался на три части, затаив дыхание ожидавшие смерти хана, который теперь всем только мешал. И ждать пришлось недолго. 19 февраля1724 года, не дожив до 83, Аюка скончался в своей ставке. Согласно воспоминаниям очевидцев, несколько дней перед смертью он провел в полусне, «никого не узнавая и лепеча, словно дитя, и лишь перед тем, как испустить последний вздох, открыв глаза, тонким голосом попросил деда Дайчина подарить ему черного ястреба»…

Глава XLVII. ПРИНЕСЕННЫЕ ВЕТРОМ (4)

Подарки от дедушки

Прежде чем продолжать, хотелось бы сделать пояснение. Рассказывая о роли и месте калмыков в истории России, я, как сами видите, очень мало пишу об участии их в различных войнах под российскими стягами. Кое-кто мне на это строго указывает, и зря, потому что никому не дано объять необъятное…

Дело в том, что калмыки были везде. На всех фронтах всех войн, с кем бы Россия ни сражалась. Они, тесно кооперируясь с донцами, обеспечивали безопасность левого фланга русской армии со стороны Кубани, оттягивая на себя массы ногайских всадников и прикрывая Кабарду; «Ничто, никакая сила турков, – писал Григорий Прозрителев, – не могли их остановить. Янычары – лучшее турецкое войско… бежали в ужасе перед калмыками», дополняя: «нельзя не отметить, что калмыки действовали… против турецких войск, правильно вооруженных, а потому и военные таланты Омбо и геройство калмыцкихполков должно обратить на себя особенное внимание». Не ограничиваясь турками, крошили шведов в Северную войну, а в 1741—1742 одной из боевых эскадр Балтийского флота командовал «морской монгол» контр-адмирал Денис Калмыков, сирота из улуса под Астраханью. Когда кончались шведы, рвали драбантов Фридриха Великого на полях Семилетней войны: «показали знаки своего проворства… – вспоминал генерал Болотов, – всего лишь 7 человек из них усмотря человек двадцать прусских гусар, удалив– шихся от прочих, переплыв нагие и без седел, с одними только дротиками через Прегель – ударили с такой жестокостью на них, обративши их в бегство, гнали до самого стана, трех убили, а одного в плен взяли». Поили коней в Шпрее. Сам главнокомандующий Апраксин писал императрице: «Я обойтись не могу об отменной храбрости сразившихся казаков, калмыков и гусар не донести», и, с другой стороны, «старый Фриц» признавался в приватном письме своему агенту в Петербурге, что «более всего опасался казаков, татар, но особо калмыков».

Впрочем, война войной, а жизнь жизнью. Как мы знаем, Аюка, уже казавшийся подданным «не умеющим умереть», в конце концов все-таки концы отдал, успев напоследок, – под старость дед стал изрядно зловреден, обеспечить массу неприятностей всем, кто не умер. Плетя интриги и ссоря сыновей, внуков и племянников, он более чем преуспел. Мира в улусе не стало, и все планы русских властей, казалось бы, тщательно продуманные и разработанные, поползли по швам. Прежде всего совершенно неожиданно, – плюнув на то, что Указ Коллегии иностранных дел о признании его ханом уже был озвучен в Астрахани, – спрыгнул с лодки Доржи Назаров. Ему очень хотелось быть ханом, но еще больше хотелось жить.

А Степь кипела. Больших боев не было, но стычки шли вовсю, по нарастающей, – и это совершенно не устраивало Петербург: двору было, в общем, все равно, кто держит южные рубежи Империи, лишь бы держал крепко, а в ситуации полного разброда ни о какой «крепости» не было и речи. В связи с чем 20 сентября 1724 года, идя простейшим путем, Артемий Волынский объявил «верховным правителем калмыков» (не ханом, но для подданных это было все равно, что хан) Церен-Дондука, законного наследника по прямой линии. С чем, естественно, не согласился мятежный Дондук-Омбо, которого потенциальные подданные уважали, – за ум, воинские доблести и справедливость, – гораздо больше, чем изнеженного, ничем себя не проявившего «кронпринца». Драка шла по нарастающей, и все разъяснения Астрахани на предмет, «что из такого их междоусобия ничего не последует, кроме кровопролития и разорения калмыцким улусам», до слуха конкурирующих кузенов не доходили. Оба соглашались, что мир лучше войны, но каждый желал мира в свою пользу.

Смерть не спрашивает

По факту, улус распался надвое и ни о какой борьбе с внешним врагом никто не думал. Даже решительный шаг правительства Анны Иоанновны, Указом от 17 февраля 1731 года официально признавшей Церен-Дондука ханом, никакой роли не сыграл, а при попытке нанести по бунтовщику решительный удар, 9 ноября 1731 года, ханское войско было наголову разгромлено. По сути, теперь от белой кошмы Дондук-Омбо не отделяло ничего, но русские категорически заявили, что ханом его не признают, и победитель, не желая стать врагом России, ушел с верными ему людьми на Кубань, где принял подданство Оттоманской Порты. А это, в свою очередь, крайне не понравилось Петербургу, поскольку назревала война с турками, а беглый тайша, храбрый и очень популярный, в этой войне мог быть крайне полезен, но и, в чужих руках, крайне вреден.