Жизнь Антона Чехова - Дональд Рейфилд

Антона привлекала роскошь, которой окружала себя Яворская. Суворину он признался: «Мне нужно 20 тысяч годового дохода, так как я уже не могу спать с женщиной, если она не в шелковой сорочке». Лика же в декабрьском письме была намного скромнее в своих притязаниях: «Кажется, отдала бы полжизни за то, чтобы очутиться в Мелихове, посидеть на Вашем диване, поговорить с Вами 10 минут, поужинать и вообще представить себе, что всего этого года не существовало <…> Я пою, учусь английскому языку, старею, худею! С января буду учиться еще массажу, для того чтобы иметь некоторые шансы на будущее. <…> Скоро у меня будет чахотка, так говорят все, кто меня видит! Перед концом, если хотите, завещаю Вам свой дневник, из которого Вы можете заимствовать многое для юмористического рассказа».

После трехмесячного перерыва письменное общение между Ликой и Антоном возобновилось, но никто из них ни словом не обмолвился о ребенке, как будто Христины вообще и не было на свете. Двадцать второго декабря Лика приглашала Машу в Париж: «Приезжай ко мне, у меня две комнаты и все удобства. <…> Ты, подлая, врешь, что хочешь меня видеть! Ты теперь связалась там со всякой св [олочью], ну и где тебе меня помнить». Кого при этом она имела в виду, стало ясно из письма Антону от 2 января: «Что, Таня поселилась в Мелихове и заняла мое место на Вашем диване? Скоро ли Ваша свадьба с Лидией Борисовной? Позовите тогда меня, чтобы я могла ее расстроить, устроивши скандал в церкви! <…> Прощайте, и пусть на Вас обрушатся все громы небесные, если Вы не ответите. Ваша Лика»[318].

Снова потеряла покой Ольга Кундасова. Работы у нее не было, и друзья – врачи Куркин, Яковенко, Павловская, Антон, а также Суворин – негласно помогали ей деньгами. Всех беспокоили ее таинственные поездки в Серпухов и Москву, где она ввязывалась в философские дебаты с биологами и философами. Кундасовой уже не терпелось покинуть психиатрическую лечебницу, но ее задерживала там работа с историями болезней. Она писала Антону записки и обвиняла его в том, что после визита в Мелихово у нее появились «жестокая» головная боль, лихорадка и «невообразимая хандра». Антон в ответ пытался ее успокоить, на что 12 января она отреагировала с желчностью, которая была столь характерна для ее литературного двойника Полины Рассудиной: «Будьте уж до конца джентльменом, напишите, куда уедете? Ведь 17-го Ваши именины: желала бы лично поздравить такого патентованного Дон-Жуанишку, как Вы. Прилагаю марку для ответа. Ваша О. Кундасова»[319]. Антон был терпелив к ее упрекам – впереди их было немало. Кундасова понимала, что больна, и сама себе поставила диагноз – «симптомы нервного слабоумия – Dementia primaria. Я испугана, но не до отчаяния». Она считала, что ей помогут путешествия, сон, еда и дружеские беседы в Мелихове. Чехов советовался с Куркиным, Яковенко, и вместе они решили давать ей столько денег, чтобы хватало лишь на ближние поездки вокруг Мещерского (где Кундасова продолжала считать себя ассистентом, а не пациентом). Доктор Куркин советовал Антону 13 января: «Вам впредь не следует терять из виду Вашу „приятельницу“, столь склонную запутываться в положения, из которых она не может выбраться без Вашей помощи»[320].

С помощью коллег и друзей Антону удалось с Кундасовой справиться. При этом, как будто ему было недостаточно внимания со стороны астрономки, а также Татьяны, Яворской и Лики, он стал разыскивать еще одну даму. В шутливом письме брату Александру от 30 декабря он обратился к нему с серьезной просьбой: узнать петербургский адрес своей поклонницы, писательницы Лидии Авиловой, причем сделать это «вскользь, без разговоров». Александр просьбу выполнил, и Антон стал потихоньку собираться в Петербург. Повод для поездки у него имелся: Суворин нуждался в поддержке Антона, поскольку, отказавшись подписать петицию царю в защиту прессы, стал объектом злобных нападок со стороны других издателей. (Царь петицию назвал «бессмысленными мечтаниями», полиция взяла на заметку фамилии подписавших ее литераторов, и Антон, как автор, сотрудничающий с либеральными журналами, попал под негласный полицейский надзор.) Затравленный интеллигенцией, Суворин снова погрузился в мрачную тоску, которую не смогло развеять даже его любимое детище – Литературно-артистический кружок. С. Сазонова записала в дневнике 9 января: «Вели задушевные разговоры, Суворин жаловался на свое одиночество, на то, что газета и богатство не дают ему счастья, что личного счастья он почти не знал, что жизнь прошла мимо. Он был так нервен, взволнован, что в его голосе слышались слезы. Он просто временами не мог говорить»[321].

В то же самое время Антону писала и Анна Ивановна Суворина: «Антон Павлович! У меня опять к Вам просьба повеселить нашего Алексея Сергеевича! Вы, говорят, теперь в Москве. Соблазните его приехать хоть на несколько дней туда, пока Вы там. Он очень пеняет, что Вы ему ничего, кроме деловых писем, не пишете! <…> Напишите ему что-нибудь хорошее и интересное и повеселите немножко его. Все-таки, кроме Вас, он никого не любит и не ценит. Он очень хандрит и, главное, по ночам не спит. Заниматься совсем не может, как прежде, и это его ужасно удручает»[322].

Антон отвечал сочувственно и дважды приглашал Суворина в Москву, соблазняя прогулками по кладбищам. Он даже предложил познакомить его с Татьяной Щепкиной-Куперник, но Суворин уговорам не поддался. Антон вернулся в Мелихово, где пробыл всего неделю. К тому времени из Петербурга возвратилась Евгения Яковлевна; Антон обследовал ее новые зубные протезы, которые она отказалась надеть в Петербурге, поскольку визит к дантисту пришелся на 13-е число. В Москву Чехов снова отправился 27 января. Там он провел четыре дня, найдя время повидаться со своей детской симпатией Сашей Селивановой: она недавно овдовела, растолстела и решила сменить учительское поприще на акушерское.

Тридцать первого января Антон выехал в Петербург. Московская писательская братия проводила его завистливым взглядом. Щеглов записал в дневнике: «Жестокий мороз, худое пальтишко, безденежье, а тут знай себе пиши юмористический роман! <…> Решительно надо сделаться эгоистом вроде Чехова – и только тогда успеешь что-нибудь сделать!!»[323] В Петербурге Суворин подарил Антону экземпляр своего романа «В конце века. Любовь», сочетавшего пуританизм с порнографией. Книга была напечатана на дорогой бумаге и украшена дарственной надписью: «…от доброго и добродетельного автора». Суворин познакомил Чехова с Софьей Сазоновой, писательницей и мемуаристкой, которой он часто поверял душевные тайны и которая двадцать лет назад могла бы стать его женой. Взаимной симпатии между суворинскими конфидентами не возникло. Сазонова записала в дневнике: «Молча пожали друг другу руки… Посоветовал не пить русских вин… ушел к себе в комнату, собрал там компанию, а потом уехал к Лейкину». Сазонова так и не смогла расположить к себе Чехова. Он же по горло был занят своими делами. С Сувориным он пересмотрел свои гонорары, и впредь тот стал выплачивать Антону 200 рублей в месяц. Пока за стеной Анну Ивановну развлекали итальянские тенора, Чехов писал письма, читал рукописи и начал работу над новым рассказом. Следующий год будет у него на удивление урожайным.

Навестив Лейкина, Антон повидал своих заброшенных учеников – преданного ему Грузинского и унылого Баранцевича. Встречался он и с Потапенко. Мысли о Лике Мизиновой Антона не покидали, и он даже просил совета у Суворина. Тот поделился услышанным с Сазоновой, и в ее дневнике появилась запись: «У Чехова был роман с девицей Мизиновой. Он хотел жениться, но, должно быть, не сильно, потому что Суворин отговорил его. Потом с этой девицей сошелся Потапенко и оставил ее».

Брат Александр теперь жил в трезвости, и Антон охотно заходил к ним обедать. Наталья, заботливая мать и прекрасная хозяйка (она закончила кулинарные курсы), пришла в неописуемый восторг, услышав от Антона, что у ее сына «в глазах блестит нервность» и что из него выйдет талантливый человек.

В наступившем году невестка редактора «Петербургской газеты» Лидия Авилова, чей адрес настойчиво разыскивал Антон, жестоко пострадает от собственного самообольщения. На просьбу отрецензировать написанный ею рассказ он откликнется с небывалой готовностью. Затем она закажет брелок с выгравированным на нем названием чеховской книги, номером страницы и строки и анонимно пошлет его Антону. Зашифрованную строчку он найдет в рассказе «Соседи»: «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, то приди и возьми ее». Лидия Авилова тогда еще не знала, что, покидая Петербург 16 февраля, Антон решил использовать ее подарок как последний штрих в новой комедии, которой суждено будет стать одной из самых жестоких пьес современности.

Глава 46

Весна женоненавистника