Большая интрига - Робер Гайар

— Да, мадам, мне это известно, — согласился майор.

— Так вот, учитывая эти заслуги, — торопливо продолжила она, — я решила назначить шевалье де Мобрея членом Высшего Совета.

Она говорила так торопливо, как будто боялась, что у нее не хватит сил закончить мысль или что ее перебьют. Исподволь она смотрела, причем с большим беспокойством, на майора и ждала его ответной реакции.

Однако он сохранял на лице полное безразличие и даже улыбался.

— Боже мой, — ответил он, — если вы решили поступить именно таким образом, то я не вижу никого, кто мог бы воспротивиться! Вы, как никто, знаете все положительные качества и преимущества этого шотландца!

— Но вы сами не видите в этом ничего необычного?

Он потер руки одна о другую и опять улыбнулся. В это время он с удовлетворением осмысливал, какой удачный оборот приняли события и всего-то за такой незначительный промежуток времени. Только что вопрос стоял о том, чтобы его арестовать, а теперь у него спрашивали совета. О, как это было похоже на женщин: неуверенность, отсутствие конечной цели и даже страх…

— Лично у меня нет никаких возражений, — ответил он.

А затем, немного подумав, добавил:

— Однако, мадам, позвольте все же заметить, что отнюдь не все члены Высшего Совета так легко согласятся на это назначение. Ведь, я повторяю, шевалье де Мобрей — иностранец…

Она живо перебила его, потому что ожидала этого аргумента, и у нее было чем возразить майору.

— А сами вы, майор, вы тоже ведь не француз? Никому неизвестно, голландец вы или англичанин!

— Я знаю, — ответил он без всякого смущения, и было видно, что ему совершенно безразлично, что кто-то об этом может подумать. — Я знаю, что здесь меня считают голландцем. У тех, кто это утверждает, нет никаких доказательств. И к тому же это не имеет никакого значения, потому что я француз во многих поколениях. И не забывайте, что я ношу имя де Гурселя.

— Пусть так, — согласилась она. — А кардинал Мазарини? Он ведь итальянец?

— Мадам, — сказал он, как бы сдаваясь, — делайте, как вам угодно. В ваших руках находится вся власть, вы клялись в верности, поэтому я обязан подчиняться вашей воле. Сегодня я сам увидел, что может получиться из того, когда хочешь угодить вам по собственной инициативе. Мне хотелось просто облегчить вам работу, которая всегда считалась исключительно мужской, я говорю про Мари-Галант, и я ощутил ваш гнев.

— Я хочу думать, что вы на самом деле желали оказать мне услугу, — сказала она. — Я надеюсь, что поражение не будет использовано против меня, потому что, мне кажется, вы сможете в корне пресечь всякую ложь.

Скрытый смысл этой фразы подтвердил Мерри Рулзу, что Мари вовсе не заблуждается относительно роли его двух друзей, Пленвилля и Босолея.

Она же довольно легко отказалась от идеи арестовать Мерри Рулза только потому, что ей гораздо важнее ввести в Высший Совет Мобрея. А на Совете к мнению Рулза прислушивались очень многие. Поэтому если майор будет на ее стороне, то у нее с этим не возникнет никаких трудностей.

Майор с видимым удовольствием прошелся несколько раз по комнате, он чувствовал себя гораздо лучше после того, как серьезная угроза попасть в тюрьму прошла мимо.

Однако этот разговор не вел ни к чему хорошему. Ведь по своей воле он согласился на присутствие в Высшем Совете этого иностранца, которого он по праву считал своим врагом, ненавидел и точно знал, что тот, не задумываясь, переступит через его труп.

Он подошел к ней и окинул взглядом ее изящную фигуру. Он всегда считал ее настоящей красавицей, но мужской костюм добавлял ей очарования, придавал дополнительную прелесть всему ее облику. Мгновенно перед майором пронеслись все те моменты, когда она отвергала его ухаживания. Он предоставлял доказательства удивительного терпения, а она только смеялась. Но чего он не мог ей простить, так это того, что она отдавалась практически каждому, — он был в этом абсолютно уверен. В воображении он приписывал ей множество любовников, и в нем поднималась волна гнева, когда он вспоминал ее приключение с негром Квинквой. Отчего она так презирала его, хотя он был настоящим джентльменом? Да потому, что она целиком принадлежала Мобрею! Ах, как она, должно быть его любила, если так стремилась сохранить рядом с собой, жить с ним под одной крышей и даже дать ему официальное место на острове! Сам он никогда не испытывал по отношению к шотландцу ни малейшей симпатии, но тот из-за своей связи с Мари сделался для него самым ненавистным человеком на свете!

— Я прекрасно знаю, мадам, — с достаточной откровенностью заявил он, — что вам не нужно знать мое мнение. Однако я не могу забыть, что давал вам клятву верности. И было бы именно самым настоящим доказательством неверности, если бы я не предостерег вас…

— Что вы хотите сказать? — немедленно спросила Мари.

— Я хочу сказать, что вы ни на минуту не должны забывать о том, что стойте у власти, что у вас в руках абсолютная власть. Это накладывает на вас определенные обязательства. В глазах своих подчиненных вы должны быть вне всяких подозрений.

— А в чем, простите, они могут меня подозревать? — свысока спросила она.

Но она уже догадалась, к чему клонил майор, однако смело подняла на него глаза, готовая защищаться от любого нападения.

— Да, — не спеша продолжал он, — о вашей жизни в Горном замке известно все, как если бы вы жили в стеклянном доме. Каждому известны все ваши поступки, а поскольку вы для колонистов являетесь средоточением всех интересов, то каждое ваше движение служит предметом наблюдения, изучения и обсуждения.

— Как же так! Разве я не свободна делать в собственном доме то, что мне нравится? Воспитывать своих детей так, как считаю нужным, принимать, кого мне нравится?

— Речь идет не о ваших детях, мадам. Если вы позволите мне говорить с вами с полной откровенностью и дадите обещание не держать на меня за это зла, то я могу сказать вам вещи, которые, возможно, будут вам неприятны, но очень полезны.

— Хорошо, говорите! — удрученно ответила она, потому что понимала, что он все равно будет говорить.

— Итак, я хочу вам сказать, мадам, что люди много болтают о присутствии в вашем доме этого шевалье де Мобрея. Он человек не, военный. Все считают его шпионом, которому платит Англия, а в частности, Кромвель.

— Вы это говорите не из ревности, майор?

Он пожал плечами:

— Как вы можете так говорить! Разве я был против того, чтобы сделать шевалье членом Совета, о чем вы говорили совсем недавно? Нет. Тем не менее я не могу скрывать от вас, что его считают вашим любовником.