«Зона свободы» (дневники мотоциклистки) - Майя Новик

Я не знаю, почему он выправился, честно, не знаю. Я до сих пор не отдаю себе отчета в том, сделала я что-нибудь для того, чтобы его выпрямить, или это было чудо? Он выпрямился, но только для того, чтобы сразу завалиться на правую сторону. Переднее колесо снова летело прямо, а заднее наклонилось и шло почти перпендикулярно дороге.

И снова он выправился, как будто бы сам, без всякой посторонней помощи. А может, помощь все же была? Может, там, наверху, я была кому-то небезразлична? Когда мы остановились, я рассказала все Алексею, но, кажется, он мне не поверил.

Перед деревней Степаново мы увидели табличку, словно нарисованную рукой первоклассника: «Объезд». Вместе с машинами свернули, по колдобинам проехали глухое Степаново, миновали переезд. Оказалось, дальше — родной, раскисший от ливня, размешанный фурами чернозем. В пределах видимости уже буксовали несколько машин. Алексей сел на «Соло» и уехал на разведку, я заговорила с работниками переезда. Они рассказали, что на трассе уже третий день ремонтируют основной переезд, — кладут бетонные шпалы. Пока стояла хорошая погода, проблем не было, а сейчас, после ливня, все шесть километров объезда забиты буксующими фурами.

— Не проедете, бесполезно. Ночуйте здесь, завтра переезд откроют.

Вернувшийся Алексей не смог заехать обратно на пригорок — мне пришлось помогать.

На глинистой жиже разъезжались ноги.

Мы решили сгонять на переезд, посмотреть, что там. Переезд усердно ремонтировали: длинная очередь фур и легковушек убедила нас в том, что здесь не переехать.

Автомобилю, но не нам. Алексей договорился с рабочими, отдал им бутылку водки, которую мы купили в альплагере на Актру, и «Соло» через переезд перетащили вместе с Алексеем. Знали бы работяги, откуда бутылка!

Я осталась с мотоциклом, а Алексей поехал обратно, — Гиперболоиду после бамовской трассы объезд нипочем. Почти час мне пришлось под дождем наблюдать за автомобилистами. Сотни людей вынуждены были возится в грязи, вытаскивая свои засевшие машины. За полтора часа с другой стороны выехали всего два автомобиля — «Тойота» и «Москвич». Все остальные матерились, крыли железнодорожное начальство и понимали, что придется ночевать на переезде. Гаишиники охрипли, наводя порядок.

Из «Жигулей», которые вытащил из грязи обратно на дорогу трактор, вышла старуха — босые ноги были по колено в грязи, подол легкого, белого платья испачкан — наверное, она толкала машину, за рулем которой сидела девушка, на заднем сидении виднелась белокурая головка маленькой девчушки.

— Чтоб вам пусто было, иродам! — с отчаянием кричала старуха, стараясь вытереть ноги о траву. — У меня ребенок больной, с температурой! Что ж вы делаете? А мне-то что теперь делать?

Честное слово, она мне почему-то напомнила фильмы о немецкой оккупации — босая, простоволосая, отчаянная. Но там все же можно понять — немцы, чужие, враги. А тут — наши, родные, русские… За что?

Алексей проехал объезд быстро. Он «переобул» «Урал» в резину повышенной проходимости и ринулся в грязь. «Посадил» мотоцикл быстро, помогать было некому,

— «иномарочники» в тапочках и сандалиях сидели по машинам, вылазить в грязь боялись, буксовали и чего-то ждали. Дорогу победила дружба, — к Алексею подошли мужики с какого-то УАЗика: «Давай мы тебя вытащим, а ты нам поможешь». Так и сделали. Дальше было еще проще, нашелся попутчик: «Я тебя толкаю, а ты меня до деревни подбросишь». Так, по траве и кустам, где юзом, где боком и выехал Алексей на трассу.

То, что переезд закрыт, оказалось нам на руку — трасса до самого Ангарска была пустынной, — ни отпускников, ни дальнобойщиков — лафа! Но это не помогло мне преодолеть глину где-то под Разгоном. Я вымазалась в ней по уши и перемазала не только свой мотоцикл, но и «Урал» с коляской — Алексей пересадил меня на него, когда понял, что иначе я буду падать всю дорогу.

В Тулун приехали вечером. Пораскинули мозгами: до дома триста восемьдесят километров, мы промокли до нитки, ночевать в палатке неохота, а охота домой.

Если не доедем засветло — поедем ночью, решали мы и поехали.

В темноте было видно только задний фонарь Гиперболоида да боковую разметку дороги. Больше ничего. Дождь то прекращался, то начинался снова, — уставшие руки было невозможно оторвать от руля, мокрые перчатки соскальзывали с рычагов. Все казалось чужим, незнакомым. Когда сзади нагоняли машины, моя тень танцевала впереди на асфальте, словно охваченный молитвенным экстазом дервиш. Огоньки катафотов на ограждениях светлячками разлетались в стороны, по обочинам метались тени. Сперва мы останавливались каждый час. Потом — каждые полчаса.

Усолье-Сибирское я силилась узнать в темноте, но так и не узнала. Незнакомые улицы, красивые дома… Это что за замок? И почему на нем написано: «Пельмени»?

После Усолья сделали последнюю остановку, и, как оказалось, зря — я еле съехала с места от усталости, сперва мотоцикл долго мотало по обочине, потом по полосе, руки не слушались. А потом я кажется, все же уснула, а проснулась от того, что поняла, что мотоцикл не вписывается в поворот — это был поворот перед Тельмой.

Через пелену сна я все же смогла сбросить скорость и сильнее наклонить «Урал» на бок… Последние километры проехали в тумане.

Ангарск встретил нас аварией — перед мостом через Китой произошло лобовое столкновение «Москвича» и УАЗа. На обочине стояла машина ДПС, на осевой валялся хлам и куча битого стекла. Мы сбавили и без того невысокую скорость, Алексей оглянулся.

— Да, сволочь! Смотри! Смотри! — страшным, сорванным голосом завопил кто-то пьяный с обочины.

На мосту к Алексею метнулась черная тень, и взлохмаченная, длинноволосая, обезумевшая девушка в коротенькой юбчонке и на каблуках повисла на коляске Гиперболоида. Она дико выла. Алексей оторопело оглянулся на неё, сбавил газ, чтобы невзначай не ударить, а когда она все же отпустила коляску, открутил рукоять, уходя вперед. Наверное, она была после аварии, иначе я объяснить это не могла.

Да уж, здравствуй, любимый город, любимая «зона»! Как ты тут без нас?

Через десять минут мы были в гараже, через тридцать — дома. Дома. Мы были дома!

Мика (2003 год, август)

Вскоре раздался телефонный звонок: к нам ехал Мика Кун, тот самый Мика Кун, с которым мы три года назад возвращались с Новосибирска. Он объехал за это время Азию, Австралию, и, если судить по письмам, сейчас должен был находиться где-то в Бразилии. И вот — надо же!

Он приехал на поезде, загорелый и похудевший. Аккуратные круглые очёчки все так же задорно посверкивали, и все так же широка была его улыбка, но все-таки он как-то неуловимо изменился за эти годы. Три года назад с нами ехал самоуверенный европеец, который чуточку барственно позволял заботиться о себе. На своей «Тенере» он был так же далек от нас, как владелец «Феррари» далек от владельца «Москвича».

А сейчас перед нами стоял свой в доску парень, улыбка у него была просто радостной, а глаза даже чуточку потерянными. Быстро выяснилось, что вернулся он в Россию с конкретной целью — ему очень хотелось пройти до Магадана и съездить на Камчатку. Какой-то японский друг подарил ему для этого старенький эндуро объемом в стакан*, и он поехал от Сковородино на север через Якутск. Где-то в тайге его остановили бандюки и потребовали плату за проезд. Он объяснил, что в наличии у него осталось двести рублей, если хотят, пусть забирают.

— Тогда мы сожгем мотоцикл! — пригрозили ему.

— Пожалуйста, — сказал Мика, и, сняв с мотоцикла нехитрый скарб, отошел в сторону.

Обескураженные таким поведением бандиты плюнули и уехали, оставив немца в покое.

До Магадана по дороге, которая была, наверное, еще хуже, чем наша «вокругбайкалка», он проехал в одиночку. Он не видел ни медведей, ни других зверей, но его поразило количество комаров. Прибыв в Магадан, он остановился в гостинице и пошел к начальнику порта, договориться о перевозе мотоцикла на Камчатку.

— А как ты сюда попал? — спросил его первым делом чиновник.

— Приехал по дороге, — ответил немец.

— До Магадана нет дороги! — взревел начальник порта и вызвал охрану.

Охрана долго рассматривала располосованный штемпелями пограничных служб всего мира паспорт иностранца, а потом обнаружила штемпель с надписью «Departo», что означало департамент, но чиновник решил, что стоящий перед ним человек был откуда-то депортирован.

— Шпион! — закричал начальник порта, пришпиливая худого Мику своим толстым розовым пальцем к красному кабинетному ковру.

В общем-то, все оказалось банально: с немца вымогали деньги. После того, как к нему в номер в течение ночи несколько раз вламывались незнакомые люди в форме и недвусмысленно давали понять, что от них можно откупиться, Мика понял, что пора сматывать удочки. Он продал какому-то мальчишке мотоцикл за двести долларов и купил билет на самолет до Владивостока. Теперь он ехал до Москвы, откуда должен был вылететь в Германию, а оттуда — в Бразилию, где в гараже знакомого байкера его ждал старенький, безотказный «Тенере». Он ехал и отдавал визиты вежливости всем старым знакомым.