Иезуитский крест Великого Петра - Лев Анисов

В царствование Анны Иоанновны Елизавета Петровна оставалась в тени. В прежнем ничтожестве пребывал и лейб-хирург.

В летнюю жаркую пору, когда императрица отбывала на жительство в подмосковное село Измайлово, двор Елизаветы перебирался в подмосковное же село Покровское.

Впрочем, живали и зимой в Покровском. Не чувствуя близости императрицы, улавливая явное пренебрежение придворных, цесаревна по возможности долее не являлась в Москву. С тех-то пор и явились легенды о тогдашнем житье-бытье Елизаветы в Покровском, любившей летом «водить хороводы с сенными девушками на лугу, распевать с ними старинные песни или собственноручно прикармливать щук и карпов в пруду, а зимою — учреждать катанья с гор или по улицам в пошевнях».

Быв в отдалении от двора Анны Иоанновны, не имея возможности видеть изблизи многих пружин быта двора императрицы, Лесток не мог заводить отныне коротких сношений с придворными. Впрочем, он не отказывал себе в удовольствии половить рыбку в мутной воде, «На него, — замечает М. Д. Хмыров, — падает подозрение в скрытной интриге, приготовившей внезапное несчастие шталмейстера цесаревны, известного Шубина, поведение которого могло набросить тень и на особу самой цесаревны, что вовсе не соответствовало далеким видам предусмотрительного Лестока. Полагают, что последний успел разными путями довести до сведения всемогущего Бирона вещи, потребовавшие разбирательства, и Шубин был без суда сослан в Камчатку, откуда, много лет спустя, возвратился заклятым, хотя и неопасным врагом Лестока». Взойдя на престол, Елизавета вспомнит свою первую привязанность и прикажет немедленно возвратить его из Камчатки. Но сосланного, без имени и с запретом под угрозою смерти произносить его имя, — нелегко было найти в далекой Камчатке.

Около двух лет посланный на розыски офицер искал следы заключенного. Ездил по острогам, заглядывал во все далекие юрты, и нигде не слыхали о Шубине. Отчаявшись, — искать было более негде, — в одной захудалой юрте офицер устало заговорил о Шубине. Никто из арестантов и здесь не слыхал о нем. Нечаянно офицер упомянул имя императрицы Елизаветы Петровны, и лицо одного из заключенных выразило удивление.

— Разве Елизавета царствует? — спросил вдруг арестант.

— Да уж другой год как восприяла родительский престол, — отвечал офицер.

— Но чем вы удостоверите в истине? — спросил арестант.

Офицер показал ему подорожную, другие бумаги. Стало ясно, царствует Елизавета.

— В таком случае Шубин, которого вы разыскиваете, перед вами, — произнес арестант.

Несколько месяцев возвращались офицер и Шубин в столицу.

Государыня «за невинное претерпение» Шубиным мытарств произвела его прямо в генерал-майоры и лейб-гвардии Семеновского полка в майоры да, кроме того, пожаловала ему Александровскую ленту. Пожалованы были ему и вотчины, в том числе и село Работки на Волге.

Впрочем, сердце императрицы было занято другим человеком, да и у Шубина, привыкшего к аскетическому образу жизни, не было желания долго находиться при дворе. Он попросил отставки, и Елизавета, смахнув слезу и осыпав прежнюю любовь поцелуями и подарками, подписала отставку.

Отметим, однако, деталь немаловажную: чрез Шубина, бывая с ним в полку, цесаревна сблизилась с гвардейцами, осознала силу их и возможности.

За действия ли, против Шубина свершенные, за еще ли что, судьба, иногда справедливая, насылала мстителя Лестоку в лице барона Шемберга, польского камергера, приглашенного в Россию в 1736 году. Сей камергер, отвергнув, как гласила молва, любезности одной высокопоставленной дамы, увлекся прелестями Алиды Лесток, рожденной Миллер, жены лейб-лекаря, немки низкого происхождения. Лесток возненавидел барона, но прервать связь не смог.

Тогда он еще более сосредоточился на своей цели. Цесаревна более других занимала его воображение. С ее именем связывал он свои замаскированные расчеты. Ему было теперь уже под пятьдесят, и терять было нечего.

После падения Бирона, когда неопределенность власти рождала надежды на занятие престола Елизаветою Петровной, Лесток живо принялся оглядываться по сторонам. И взглад его остановился на французском после маркизе де ла Шетарди. Об этом же после, итальянце по рождению, много размышляла и цесаревна.

Искал с ними встречи и сам маркиз де ла Шетарди.

XIII

Маврутка Шепелева, любимица цесаревны, первой заметила в окно, едва покрытое морозными узорами, карету, остановившуюся у подъезда.

— Гости к нам! — крикнула она и, не отрываясь, продолжала следить, как отворилась дверца кареты и как важно ступил кто-то на заметенную снегом мостовую. Разобрать из-за узоров морозных на окне, кто приехал, не было возможности.

Подбежала к подруге цесаревна, узнала карету Шетарди и, поразмыслив немного, попросила Маврутку провести гостя к ней и оставить их одних.

Маркиз был приветлив. Поцеловал руку Елизаветы. Пальцы были у него холодные. Отступил к камину и, по приглашению Елизаветы, сел в кресло. Она устроилась напротив.

— Чудесная зима, — сказал маркиз. — Ехать одно удовольствие. Лица раскраснеются. Солнце обманчивое, не греет, да душу радует. И как-то приятно в такую пору увидеть пред собою очаровательную даму, от коей, признаюсь, трудно глаз отвести.

Цесаревна приняла комплимент и мило улыбнулась. Она знала, разговор не будет случайным, и готовилась к нему.

— На днях посетил меня Нолькен. Говорили о делах в Стокгольме. Весьма и весьма расположены король шведский и двор к вашему высочеству. Насколько могу судить, посланник вел беседу с вами и говорил о своем расположении к вам и, даже более того, о вероятии помощи, если вдруг она потребуется.

Цесаревна, как бы вспоминая разговор с Нолькеном, едва заметно, в такт словам маркиза де ла Шетарди, покачивала головой.

Гость, выдержав паузу и любезно улыбнувшись, с явным восхищением глядя на собеседницу, продолжил:

— Смею заверить вас, если король найдет возможность знать о ваших желаниях, каковыми бы они ни оказались, он всячески будет содействовать их исполнению.

— Весьма признательна его величеству, — отвечала Елизавета Петровна, — за его внимание и интерес к нашим скромным персонам. Доверие всегда трогает и вызывает, кроме уважения, желание быть искренним и доверительным…

— Поверьте мне, его величество окажет вам услугу, если вы захотите доставить ему средства к тому. Можете рассчитывать, король Франции будет содействовать успеху того, что ваше высочество может пожелать. Вам следует положиться на добрые намерения его величества. Что же касается просьб Швеции к вам, то, право слово, стоят ли они того, чтобы на них заострять внимание. Важна, как я понимаю, цель.

— Признаюсь, я долго обдумывала предложение господина Нолькена. Мне дорого внимание этого человека, и со многим, высказанным им, я согласна, но обстоятельства требуют поразмыслить над этим еще короткое время. У вас несколько усталый вид, — неожиданно перевела она разговор. — Мне, признаюсь, приятно видеть вас. В последний раз, когда вы приезжали с поздравлениями в день моего рождения, у меня было желание задержать вас, поговорить с вами. Мне приятно беседовать с вами.

— Легкая усталость всегда побуждается дорогой. Ныне же все заметено кругом. Еще немного — и наступление Нового года. Проходя к вам, невольно обратил внимание, — у вас сени, лестница и передняя наполнены сплошь гвардейскими солдатами. Думается, пришли заранее поздравлять с приближающимся праздником. Любят вас. Радеют за вас. Опора ваша?

Оба прекрасно понимали, о чем говорили. Франция торопила события, субсидировала Швецию с тем, дабы помочь сторонникам Елизаветы возвести ее на престол. Шведы просили одного: письменного заверения, что в случае прихода к власти Елизавета, за услугу, возвратит им завоеванные Петром I шведские земли. Они готовы были начать военные действия против России, с тем чтобы отвлечь внимание русского двора от внутренней жизни и дать возможность Елизавете, воспользовавшись замешательством, взойти на престол. Елизавета не отказывалась от помощи, соглашалась с условиями, но устно. Нолькен просил письменного подтверждения. О том же уговаривал цесаревну и де ла Шетарди.

У Елизаветы же было два плана достигнуть престола. Первый заключался в том, чтобы исполнить это при содействии Швеции, которой были сделаны большие обещания за помощь. Второй план состоял в том, чтобы подкупить гвардию раздачей известной суммы денег. (Она надеялась, деньги ей доставит маркиз де ла Шетарди.) За солдат гвардии ручался взяться Грюнштейн — еврей родом из Дрездена, занимавшийся ранее коммерцией, а ныне гвардейский солдат, приятель Лестока.

Слова маркиза подтвердили предположения Елизаветы о возможности оказания помощи в деле французами, но теперь ей надлежало обговорить все с Лестоком и Грюнштейном, дабы определить необходимую сумму, и еще цесаревне очень хотелось избежать разговора об условиях и требованиях, которые ставили шведы. Они не устраивали ее, ибо репутация и популярность ее среди солдат гвардии как раз и могла зиждиться только на сохранении наследия Петра.