«Если», 1996 № 09 - Мириам Аллен де Форд

Другое дело, что у автора несколько идеализированные представления о монархии, особенно там, где речь идет о династийности, престолонаследии и тому подобных материях. Тот набор граничных условий, которые задает Трускиновская, предполагает не абсолютистский режим, а вполне «мягкую» княжескую власть в маленькой уютной стране, когда монарх — первый среди равных, первый дворянин, как говаривал Атос. При этом смена династии — самая обычная вещь, даже если страна проходит через годы смуты, катастроф и социализма. Кроме того, представляется чрезмерным авторский упор на кровь. Во-первых, невольно вспоминаешь героиню «Мастера и Маргариты», и тогда непонятно, зачем в романе упоминается история Жанны д’Арк в версии Р. Амбелена? Во-вторых, возникает вопрос, знает ли автор, на каких фундаментальных идеях базировалось пресловутое «Общество Туле» и некое учреждение под названием «Аненэрбе»? Скорее всего, Трускиновской двигало желание показать, насколько плоха принудительная уравниловка, но она немного погорячилась, промахнулась, и ее чуть-чуть занесло в первозданный расизм. Впрочем, несколько запоздалый антикоммунистический пафос автора вполне понятен. Лет десять назад этому роману цены бы не было! Не исключено, что через четыре года он может стать злободневным.

Олег ДОБРОВ

-----------------------------------------

Ант СКАЛАНДИС

КАТАЛИЗ

Москва — Санкт-Петербург: ACT — Terra Fantaslica, 1996.- 480 с.

(Серия Далекая Радуга») — 11 000 экз. (п.)

=============================================================================================

Роман Скаландиса (автор, как следует из послесловия, оказался москвичом Антоном Молчановым) вышел с изрядным опозданием. Наверное поэтому в аннотации он стыдливо именуется «последним романом советской фантастики». Да к тому же в ход пошла и тяжелая артиллерия — в предисловии Борис Стругацкий уговаривает нас прочитать этот роман.

Ну, прочитали. Итак, человечество получило в свои хищные лапы что-то вроде волшебной палочки и распоясалось. Весь роман сводится к нехитрой формулировке, изложенной на 23-й странице одним из героев: «Изобилие… делает человека свиньей». А дальше все это свинство расписывается долго и в неаппетитных деталях.

Но изначальная посылка нам представляется ложной, а потому и в последствия не верится! Дело в том, что изобилие есть относительная величина, и то, что голодному «совку» не так давно казалось пряничным раем, нынешнему россиянину представляется убогим ассортиментом коммерческого ларька. Роман, законченный в 1987 году, кажется всего лишь бледным отражением «Хищных вещей века» Стругацких. Но если книга Стругацких поднимала серьезные для того времени проблемы, то «Катализ» почему-то навевает воспоминания о басне Эзопа «Лиса и виноград». Что-что, а с изобилием проблем у нас не будет. Проблемы возникнут при отсутствии изобилия.

Роман перегружен наукообразными рассуждениями, диалоги часто звучат неестественно. Но это не самый худший образец «советского фантастического романа». Такого добра немало и в западной фантастике, порой заигрывающей с левыми идеями. Утопия равноправия еще долго будет кружить головы людям. И поэтому пусть издатели не обольщаются: последний советский роман никогда не будет написан…

Павел ЛАЧЕВ

Андрей Столяров

«Я НАДЕЮСЬ НА БЛИСТАТЕЛЬНОЕ ПОРАЖЕНИЕ…»

*********************************************************************************************

Творчество известного петербургского писателя Андрея Столярова порой вызывает неоднозначную реакцию критиков и читателей. Его новая книга так же неизбежно станет точкой столкновения мнений.

Мы обратились к автору, надеясь прояснить некоторые аспекты его творчества.

Насколько это удалось, судите сами…

— Андрей Михайлович, из всех писателей так называемой «четвертой волны» вы, наверное, первый «ушли» в профессионалы. Чем это было обусловлено в те, как сейчас говорится, застойные годы? Неужели позывы к творчеству были столь необоримы?

— Никаких позывов не было. И писателем я стал совершенно случайно. Я закончил биофак ЛГУ, но перед распределением выяснилось, что эмбриология никому не нужна. В хорошую лабораторию очередь была на годы, а прикладной тематикой заниматься не хотелось, хотя тогда, да и сейчас, платят за нее неплохо. В общем, я три года отбарабанил в сытом и спокойном «ящике». Меня даже собирались выдвигать на премию Ленинского комсомола, но к этому времени я уже решил, что с меня хватит. Годы идут, а человек живет не только для того, чтобы зарабатывать деньги. Скучно… И я сжег корабли: сначала уволился, а потом стал думать, чем может заняться умный (как мне казалось), образованный (как мне тоже казалось) и способный (в чем я не сомневался) человек, если он хочет, чтобы жизнь его имела какой-то смысл. Мне почему-то мнилось, что у нас легче всего заниматься литературой. Ученому нужны приборы, помещение, разрешение начальства. А в литературе — чернила, бумага и ты сам. Более никого. Написал хорошо — напечатали. Опять написал хорошо — опять напечатали.

— Наверное, это был юношеский идеализм?

— Нет, это был полный идиотизм, объяснимый разве лишь молодостью. Однако приняв решение, я взялся за дело по-научному: решил выяснить, что нынешние писатели пишут. Пошел в библиотеку и там обнаружил стенд: «Писатели-лауреаты Государственных премий СССР и РСФСР». Вот их всех я добросовестно и прочитал.

— Жестокий эксперимент…

— Ну, во-первых, там были Федор Абрамов и Виктор Астафьев. Это уже сильное противоядие. Во-вторых, как исследователь я получил обнадеживающий результат — понял, что могу написать не хуже всех этих лауреатов. А то и лучше. Купил толстую тетрадь, три склянки чернил и начал работать. Написал сорок рассказов, четыре повести и роман. И стал носить свои произведения по редакциям.

— И с тех пор вас стали издавать?

— Ничего подобного! Мне везде однообразно отвечали: вы, мол, пишете хорошо и талантливо, но печатать мы этого не будем — сами понимаете почему.

— Интересно, почему?

— Знаете, я тогда этого не понимал, да и сейчас это для меня загадка. Словом, продолжались мои хождения долго, пока я не наткнулся на писателя Александра Житинского. Он мне сказал, что печатать меня никто не будет, «сам понимаешь почему», и единственный мой шанс подать свою прозу как фантастику. Дескать, с фантастикой легче. Я тогда еще не знал, что пишу именно фантастику, однако мысль показалась интересной. Житинский направил меня в семинар, которым руководил Борис Стругацкий. Так я, сам того не ожидая, сделался фантастом, каковым, если честно, не считаю себя до сих пор.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});