Происхождение христианства - Карл Каутский

Но особенно характерным во всем рассказе о въезде в Иерусалим Иисуса является то обстоятельство, что население приветствует Иисуса, как носителя «царства отца нашего Давида», т. е. как реставратора самостоятельности иудейского государства. В этом изображении Иисус является не только противником господствующих классов в среде иудейства, но и противником римского владычества, и в этой оппозиции перед нами раскрывается не продукт христианской фантазии, а, очевидно, сама иудейская действительность.

В евангельском рассказе следуют теперь те события, которые мы уже рассматривали: требование, чтобы ученики вооружились, предательство Иуды, вооруженное столкновение на Масличной горе. Мы видели уже, что в этом случае мы имеем дело с остатками старого предания, которое позже оказалось неудобным и было соответствующим образом отредактировано.

Иисуса схватывают, уводят во двор первосвященника и судят его: «Первосвященники же и весь синедрион искали свидетельства на Иисуса, чтобы предать Его смерти; и не находили. Ибо многие лжесвидетельствовали на Него, но свидетельства сии не были достаточны… Тогда первосвященник стал посреди и спросил Иисуса: что Ты ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют? Но Он молчал и не отвечал ничего. Опять первосвященник спросил Его и сказал Ему: Ты ли Христос, Сын Благословенного? Иисус сказал: Я; и вы узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник, разодрав одежды свои, сказал: на что еще нам свидетелей? Вы слышали богохульство; как вам кажется? Они же все признали Его повинным смерти» (Мк. 14: 55–64).

Действительно, странный суд! Он собирается сейчас же после ареста обвиняемого, в ту же ночь и не в здании суда, которое расположено было, вероятно, на храмовой горе, а во дворе первосвященника.

Против Иисуса выступают лжесвидетели, но хотя никто не подвергает их перекрестному допросу, а Иисус не отвечает на их обвинения, они ничего не могут сказать такого, что дало бы повод к его осуждению. Иисус сам обвиняет себя, признав, что он мессия. Но тогда для чего же нужны лжесвидетели, если достаточно было этого признания, чтобы осудить Иисуса? Единственная цель его — демонстрировать все коварство и злобы иудеев.

Смертный приговор произносится без всяких колебаний, сейчас же. Но это было нарушением всех предписанных форм, которые иудеи того времени соблюдали особенно щепетильно. Суд имел право произнести сейчас же только оправдательный приговор, осудить же он мог только на другой день после разбора дела.

Но мог ли синедрион произносить тогда еще смертные приговоры? Сангедрин говорит: «Уже за сорок лет до разрушения Иерусалима у Израиля отнято было право суда над жизнью и смертью».

Подтверждение этого мы находим в том, что синедрион не подвергает Иисуса казни, а, по окончании процесса, передает его Пилату для нового суда по обвинению в заговоре против римлян, в том, что Иисус хотел сделаться царем иудейским, стало быть, освободить Иудею от римского владычества. Недурное обвинение со стороны иудейских патриотов!

Возможно, впрочем, что синедрион имел право произносить смертные приговоры, но что они в то же время нуждались в санкции прокуратора.

Как же происходило дело перед лицом представителя римской власти?

«Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он же сказал ему в ответ: ты говоришь. И первосвященники обвиняли Его во многом. Пилат же опять спросил Его: Ты ничего не отвечаешь? видишь, как много против Тебя обвинений. Но Иисус и на это ничего не отвечал, так что Пилат дивился. На всякий же праздник отпускал он им одного узника, о котором просили. Тогда был в узах некто, по имени Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство. И народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них. Он сказал им в ответ: хотите ли, отпущу вам Царя Иудейского? Ибо знал, что первосвященники предали Его из зависти. Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варавву. Пилат, отвечая, опять сказал им: что же хотите, чтобы я сделал с Тем, Которого вы называете Царем Иудейским? Они опять закричали: распни Его. Пилат сказал им, какое же зло сделал Он? Но они еще сильнее закричали: распни Его. Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие» (Мк. 15: 2-14).

У Матфея Пилат заходит так далеко, что умывает руки перед народом и говорит: «Невиновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:24).

Лука, наконец, ничего не говорит о том, что синедрион осудил Иисуса. Синедрион фигурирует только как доносчик перед Пилатом. «И поднялось все множество их, и повели Его к Пилату, и начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем. Пилат спросил Его: Ты Царь Иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь. Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке. Но они настаивали, говоря, что Он возмущает народ, уча по всей Иудее, начиная от Галилеи до сего места» (Лк. 23: 1–5).

Ближе всего к истине подошел Лука. У него Иисус обвиняется перед Пилатом прямо в государственной измене. И с гордым мужеством он не отрицает своей вины. Спрошенный Пилатом, он ли царь иудейский, следовательно вождь в борьбе за независимость, Иисус заявляет: «ты говоришь это». Иоанн сознает, насколько неудобен этот остаток иудейского патриотизма, и у него Иисус поэтому отвечает: «Царство Мое не от мира сего: если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня». Евангелие от Иоанна является позднейшим. Прошло, следовательно, много времени, пока христианские писатели решились на это изменение первоначального «состава преступления».

Для Пилата дело, очевидно, было вполне ясно. Когда он, как представитель римской власти, казнит мятежника Иисуса, он только исполняет свою обязанность.

Напротив, масса иудейства не имела никакого основания негодовать на человека, который восставал против римского владычества и призывал к тому, чтобы не платили податей кесарю. Если Иисус действительно делал это, то он поступал в духе зелотизма, доминировавшего тогда в Иерусалиме. Следовательно, если мы считаем отмеченное в евангелиях обвинение правильным, то иудеи должны были относиться к Иисусу с симпатией, а Пилат, напротив, должен был осудить его.

Что же говорят евангелия? Пилат не находит никакой вины за Иисусом, хотя последний сам признает ее. Все снова повторяет прокуратор, что обвиняемый невиновен, и спрашивает, что сделал он злого.

И это уже довольно странно. Но еще более странным является другое обстоятельство: несмотря на то, что Пилат не признает вины Иисуса, он не освобождает его.

Иногда случалось, что прокуратор находил данное политическое дело слишком запутанным, чтобы самому принять решение. Но возможно ли, чтобы представитель римского императора, желая выпутаться из затруднительного положения, спрашивал собравшуюся около его дома толпу, что делать ему с обвиняемым? Если он не хотел сам присудить к смерти бунтовщика, то должен был отослать его на суд к императору в Рим. Так поступал, например, прокуратор Антоний Феликс (52–60). Вождя иерусалимских зелотов, предводителя разбойников Елеазара, двадцать лет державшего всю страну в постоянной тревоге, Феликс заманил к себе обещанием полной безопасности и, арестовав его, отправил в Рим. Что же касается сообщников Елеазара, то прокуратор многих из них распял.

Так и Пилат мог отправить Иисуса в Рим. Зато роль, которую заставляет его играть Матфей, просто смешна: римский прокуратор, представитель императора Тиберия, господин над жизнью и смертью, просит народное собрание в Иерусалиме, чтобы оно разрешило ему оправдать и освободить обвиняемого, и в ответ на отказ заявляет: «Ну, убивайте его, я не повинен в этом», — такой прокуратор действительно представляет странное явление.

Роль эта очень мало подходит историческому Пилату. В письме к Филону Александрийскому Агриппа I называет Пилата «человеком с непреклонным характером и беспощадно жестоким». И упрекает его в «лихоимстве, хищениях, насильственных действиях, злоупотреблениях, оскорбительном обращении, непрерывных казнях без всякого суда, бесконечных и невыносимых жестокостях».

Жестокость и беспощадность Пилата вызвали такое возмущение, что даже римская центральная власть принуждена была обратить на это внимание и отозвать его (в 36 г. после Р. X.).

И именно этот изверг должен был выказать такую исключительную справедливость и мягкость по отношению к простому пролетарию Иисусу.

Евангелисты были слишком необразованные люди, чтобы заметить это противоречие, но они все же смутно чувствовали, что приписывают римскому прокуратуру слишком странную роль. Поэтому они искали какой-нибудь предлог, чтобы сделать ее более достоверной. Они сообщают, будто бы иудеи ожидали, что Пилат отпустит в честь пасхи одного преступника, и, когда он предложил им отпустить Иисуса, они закричали: нет, отпусти нам лучше разбойника Варавву!