Это был просто сон... - Ната Чернышева

Не было никаких препаратов, никаких уколов, гипноза, электрошока, — ничего из того, чего так боялась Ирина поначалу. Несколько тестов и пара разговоров с ак-лиданом. Удивительно, но на душе сразу стало легче.

"Вы не можете изменить мир, — говорил Лилайон ак-лидан. — Но вы можете изменить свое отношение к нему".

Ирина не спорила. Но ей все больше и больше казалось, что этот мир поймал ее в ловушку. В западню. И захлопнул крышку. Так, что уже не выбраться…

И частью этой западни оказался Алавернош. Пусть он сам не подозревал об этом. Но Ирина нередко ловила себя на том, что думает о садовнике гораздо чаще, чем следовало бы. Это раздражало. И, хуже того, пугало…

Ирина была бы рада вовсе не встречаться с садовником. Но он постоянно попадался ей на глаза. А поскольку парк Ирина не покупала, требовать от Алаверноша работать в другом месте и ходить по другим дорожкам, причем так, чтобы с ней, Ириной, не пересекаться, было по меньшей мере глупо.

Приходилось терпеть. Ведь не пошлешь же на три буквы того, кто обращается с тобой корректно и вежливо? Некрасиво это. Не по-человечески. Вот и приходилось терпеть.

Дни шли один за другим. В своем движении по орбите Анэйва вновь вошла в пылевое облако, и звезды исчезли, утонули в ровным золотисто-оранжевым тусклым сиянием. Иногда всходили луны, но редко больше двух-трех сразу. Сезон затмений завершился.

Первая неприятность случилась из-за Ойнеле. Девочка упорно звала Ирину мамой, и это, конечно же, дошло до начальства. Сэлиданум вызвала Ирину на ковер и начала сушить ей мозги. Ирина терпела, терпела…

Потом не выдержала:

— Правильно, это же я из беды ее вытащила! Вот она и привязалась ко мне. Что, пинать ее теперь за это?! И вы же сами определили ее в мою группу!

— Вы ограничены в правах, — сухо указала сэлиданум. — Вы не имеете права на усыновление. А раз так, то зачем вы внушаете ребенку ложную надежду? Вы не сможете удочерить ее!

— Не смогу? — яростно спросила Ирина. — А если ограничение в правах с меня снимут? Тогда — смогу?

Сэлиданум улыбнулась и напомнила:

— Вам еще понадобится получить постоянное гражданство Анэйвалы. У вас ведь оно пока временное, верно?

— И гражданство получу! — заявила Ирина в запале.

— Вот как? Но вы вроде бы собираетесь вернуться домой, в свой отсталый мирок, отрезанный от цивилизованной галактики культурным эмбарго.

Ирина задохнулась: это был удар ниже пояса. Ах, ты ж тварь! — подумала она бешено:-Ревнивая… кошка! Тварь бесхвостая!

— Вот когда получите права и полноценное гражданство, — сурово выговорила Раласву сэлиданум, — тогда мы разговор и продолжим. А пока будьте добры воздержаться от подобных выходок. Все, свободны.

Она отвернулась и включила терминал. Ирина вылетела в коридор. В свое время она убила прорву вечеров, пытаясь докопаться до сведений о той женщине, любовь к которой по словам сэлиданум принесла главе клана Дорхайонов лишь горе и муки. Как удачно, что подобие желтой прессы оказалось и здесь! У Итэля Бэйль Дорхайона было четыре официальных жены и без счета любовниц. Ни одна из этих дам ничем на Ирину не походила. Все они принадлежали к расе Оль-Лейран.

Ирина попыталась взять себя в руки и успокоиться. Получалось у нее плохо. И это спровоцировало вторую проблему.

Лилайон ак-лидан заметил ее нервозное состояние и ловкими вопросами выведал причину. Ирина едва не выболтала ему то, о чем болтать было никак нельзя — правду о происхождении Ойнеле. Она испугалась до ужаса. А потом, осознав, что для ак-лидана такой испуг все равно, что для быка красная тряпка, испугалась еще сильнее.

Но пути назад уже не было.

— Мы ведь договаривались, — укоризненно сказал ак-лидан. — Вы мне не лжете.

Ирина стиснула руки. Сама виновата, дура!

Не врать… Соврешь, он сразу заметит. Такой вранье похлеще детектора джи видит. А правду как сказать? Если цена правды — жизнь ребенка. Лилайон — Оль-Лейран. Он не поймет…

— Не могу, — выдохнула Ирина честное. — Не могу я! Не спрашивайте даже.

Лилайон помолчал. Потом сказал:

— Я хочу вам помочь. Дать вам возможность стать уравновешенным, уверенным в себе человеком. Человеком, который способен отвечать за свои поступки и не нуждается в ограничении прав личности и гражданина…

— А что, ограничение в правах можно снять? — спросила Ирина.

— У вас онраничение частичное. Не зря же вам позволили работать в Детском Центре! Я думаю, после курса терапии можно будет подумать и о том, чтобы снять ограничение. Скорее всего, вам оно уже не понадобится.

Вот и Раласву говорила о том же. Когда получите права и полноценное гражданство… Да. И тогда можно будет удочерить Ойнеле. Может быть, это оградит ее от наследия отца. Нельзя же судить ребенка только по одному родителю! Если у малышки будет мать, ее могут и не тронуть…

— Но все зависит только от вас, — сказал Лилайон. — От вашего добровольного сотрудничества. Я не смогу вам помочь, если вы сами не захотите этого. Эта тайна мучит вас, причиняет боль. Разъедает вашу личность подобно кислоте, уж простите мне такое пафосное сравнение. И чем дольше вы ее скрываете, тем хуже вам будет. Неврозы — вещь опасная, знаете ли.

Ирина долго молчала. Думала.

— Скажите, ак-лидан, — решилась она наконец. — А что вы делаете, если вдруг в ходе ваших сеансов обнарживается, что ваш пациент преступник? Например, что он убийца. Или бандит? Вы донесете властям?

— Вы забыли о психокоде.

— Отчего же, помню. Но… тогда вы сами станете преступником. Потому что скроете преступление! Разве не так? Если вы лечите убийцу…

— Давайте говорить конкретно, — предложил ак-лидан. — Вы — убийца?

— Что вы, нет!

— Тогда какое преступление вы могли совершить?

— Я скрыла… информацию, — сказала Ирина. — Не спрашивайте какую. Она способна погубить… человека.

— Ребенка, — уточнил ак-лидан.

— Да, — Ирина закрыла лицо ладонями и расплакалась.

Лилайон не мешал ей плакать. Он терпеливо выждал, пока поток не иссяк. Потом предложил Ирине воды. Та взяла и стала пить.

— Раскрывать преступления — не моя работа, — сказал ак-лидан задумчиво. — Вообще-то, я должен их предупреждать. — он помолчал, и добавил мягко:- Законы, карающие детей за преступления родителей, справедливы только для моего народа из-за нашй наследственной памяти. Отец-преступник непременно передаст искаженную память своему ребенку. И — да, это очень мощный сдерживающий фактор. Прежде, чем нарушать закон, любой из нас крепко задумается, как и чем расплатятся за его проступок его собственные дети…