Чёрная маркиза - Олеся Луконина

— Tabarnac de calice d'hostie de christ! — зачарованно произнёс Дидье, переводя широко распахнутые глаза с Грира на Фиону. — Ну если только вы начали выходить на сцену в утробе своей матушки, мадам!

— Ты дамский угодник, сладенький, — звонко рассмеялась та, поддевая его веером под подбородок. — Господь наделил тебя даром понимать женщин, и это воистину чудесный дар. Но чтоб понять нас до конца, надо понять нас нутром и сердцем. Это редко удаётся мужчине. Я хочу посмотреть, удастся ли это тебе!

«Ну чистая же ведьма!» — подумал Грир со злобой и восторгом.

Дидье наверняка подумал то же самое, потому что явственно скрипнул зубами и сжал кулаки, отворачиваясь от Морана.

А чёртов Арно, повинуясь требовательному жесту Фионы, взмахнул своим треклятым смычком.

И в каюту хлынула музыка, заполняя её до краёв, чаруя и обещая, дразня и ликуя.

В эту колдовскую музыку, будто мало было её одной, тут же вплёлся низкий бархатный голос Фионы.

Губы Дидье опять шевельнулись, — Грир готов был поклясться, что в очередном замысловатом ругательстве, а зелёные глаза уставились Гриру прямо в душу — с вызовом, смехом и мольбой.

И не в силах устоять перед этим смятенным взглядом и перед музыкой, вскипевшей у него в крови, Грир повелительно развернул Дидье к себе за локоть… развернул и церемонно поклонился.

Глаза Дидье вспыхнули, и, на мгновение закусив губы, он тоже склонился перед Гриром в таком плавном и уверенном реверансе, как будто полжизни до этого провёл в придворном платье на паркете бального зала, а не на палубе пиратского брига с мушкетом в руке!

Всевышний Боже, этот сорванец не переставал поражать Грира в каждой своей ипостаси. И как же отчаянно Грир желал заполучить его — в любой ипостаси!

Но пока пела эта виола, разжигая огонь в крови, он мог только вести его за собой, подчиняя себе, с ликованием чувствуя, как откликается это стройное тело на каждое его движение, повинуясь ему, склоняясь перед его волей, отдаваясь музыке, отдаваясь… ему.

Голос Фионы взлетел ещё выше и оборвался яростным крещендо.

Грир замер, всё ещё крепко сжимая запястье Дидье под кружевными манжетами и совершенно утонув в его изумлённо раскрытых глазах.

Он потряс головой, будто выныривая на поверхность из океанской пучины, а Дидье мягко, но решительно высвободил руку из его пальцев, плотно сжал губы и отвёл взгляд, не проронив ни слова.

— Ди, а если тебе не поверят? — в очередной раз с тоскливой тревогой спросил Моран, но Дидье лишь беззаботно присвистнул и терпеливо отозвался:

— Поверят, nombril de Belzebuth! Я уж постараюсь!

Грир проворчал, — не менее мрачно, чем Моран, — вновь придирчиво оглядывая Дидье от кудрявой макушки до носков туфель:

— Не перестарайся, а то тебя завалят, не доведя до коменданта…. конь ты троянский.

Дидье расхохотался, тряхнув своей русой гривой. Глаза его возбуждённо сверкали, и Грир едва не застонал. Невыносимо было отпускать мальчишку на столь опасное предприятие одного, без прикрытия, да ещё в таком виде, чёрт подери!

Грир сто раз успел проклясть тот миг, когда предложил Дидье эту авантюру, но отступать было уже поздно.

— Не переборщи, — проронил он почти умоляюще. — Слышишь?

— Да слышу я, слышу, — со всей убедительностью отозвался Дидье, дурашливо тараща глаза.

— Когда снадобье сработает, подашь сигнал!

— Да понял я, понял!

Понял он, как же…

— Пузырёк не потеряй! — напомнил Грир почти безнадёжно.

Не так давно Марк с Лукасом, экспериментируя с разными травами, изобрели некую настойку, нескольких капель которой было достаточно для того, чтобы лишить человека всякой воли и сделать послушной игрушкой в чужих руках. Пузырёк с этим зельем Дидье деловито упрятал в карман юбки.

— Vertudieu! — парень досадливо поморщился. — Кэп, ну ты прямо как мамаша-наседка!

Актрисы вновь залились русалочьим хохотом.

Грир на миг прикрыл веки, изо всех сил подавляя желание немедленно прекратить балаган. Дидье так рьяно рвался валять дурака, вернее, дурочку, что взывать к его рассудку было бессмысленно, как и напоминать о первоначальных яростных протестах против этого маскарада.

Оставалось только положиться на волю Божию.

Эдвард Грир не привык этого делать.

— Постой-ка, сладенький, — теперь в локоть Дидье вцепилась Фиона, и тот тяжко вздохнул, но тут же расплылся в искренней улыбке:

— Мадам?

— Дай-ка сюда свои губки, сладенький.

Фиона притянула парня за затылок к себе и аккуратно намазала ему губы приторно пахнущей, розовой, как леденец, помадой, которую вынула из своего кармана и так же деловито сунула в карман бирюзового платья Дидье. А потом сердито погрозила ему пальцем:

— И не смей кусать их и облизывать! Быстро заживут.

Дидье невольно выпяти ставшие невообразимо заманчивыми пухлые губы и едва дотронулся языком до лопнувшей нижней. Смешливо сморщил нос и пропел:

— Tres bien! Вку-усно…

Фиона ещё раз пригрозила ему, уже кулаком, и снова властно потянула его за светлые кудри, в которые усилиями Морана превратились его всегдашние растрёпанные вихры. В руке у неё, как по волшебству, возникла крохотная чёрная коробочка, щедро расшитая серебром, с зеркальцем на крышке.

Дидье попятился, так настороженно воззрившись на коробочку, словно это была ядовитая змея-мамба:

— Это ещё что такое, palsambleu?!

— То, что надо! — отрезала актриса, опять подтаскивая его поближе. — Стой спокойно, сладенький, и не вертись! Это мушки — последняя парижская мода, все кавалеры при дворе без ума от неё!

Мгновенно раскрыв коробочку и не дав Дидье ни минуты на возражения, она ловко прилепила маленькое сердечко из чёрного муара над верхней губой парня. Потом проворно опустила коробочку в тот же карман на платье, куда прежде упрятала помаду, и удовлетворённо заявила:

— Это означает: «Я жажду поцелуев»!

— Че-го? — так и взвыл Дидье, тщетно пытаясь вырваться из цепких пальцев Фионы. — Каких ещё поцелуев, scrogneugneu! Я что, целоваться туда иду?!

— Цыц! — скомандовала Фиона, одним этим словом усмирив как Дидье, так и своих девиц. — Ты слишком разборчив, сладенький. Ну-ну, не злись. — Она снисходительно потрепала Дидье по затылку и, ловко отцепив мушку, наклеила её теперь уже на его правый висок. — Это означает: «Я страстная особа». Так лучше?

— Ненамного, vertudieu! — хмыкнул парень, наконец освободившись и торопливо шагнув прочь. — Merci beaucoup!

Фиона вдруг спохватилась и поспешила следом:

— Самое главное забыли придумать! Имя! Как тебя будут звать, сладенький?

Дидье, который уже лихо спрыгнул в пришвартованную у борта шлюпку, озадаченно глянул вверх, на палубу, с которой свешивалась вся команда «Разящего» и вся театральная труппа. Всё ещё держа обеими руками подол бирюзового платья, он на миг опустил голову, а потом на его лице вновь расцвела озорная, хмельная и нежная улыбка: