Подари себе рай - Олег Бенюх

Рассказ Матреши

— Че тут было! Че было! Маша прям в двери встренулась с Ленкой. Ага. Стоять и смотрять друг на дружку. Маша сняла со спины эту, ну, военную торбу, говорить:

— Значится, вот ты какая есть из себя!

Ленка говорить:

— Да, такая я и есть. Что, завидки беруть?

— Ах ты, гнида тыловая. — Маша говорить. — Мы там всю кровь свою отдаем, вшей кормим, а ты тута в крепдешинах да меховых польтах прохлаждаисси. И ищо нашинских мужьев блядками завлякаишь!

— А хоть бы и так! — Ленка ногу свою вперед выпятила, сама из себе как буряк малиновый стала.

— Тода я те щас по-свойски, по-фронтовому пояснению покажу.

И ты знаишь, я чуть в оморок не сподобилася. Достаеть Маша из торбы револьверт.

— Я, — говорить, — тебя, курва бессовестна, смерти предам.

Ага. Прям так и сказываеть. Ленка таперича заместь буряка молоком подернулась.

— Я, говорить, беременна. Двоих, значится, жисти решишь.

Цельных пять минут был молчок. И вот Маша командоваит:

— Даю те, крыса поганая, ноги отселева унесть четверть часа. Апосля того стрыляю. Все, стрелка побегла.

Ленка завсегда така надута, делат все важно. А здеся куды оно все подевалося? Глядь, она уж из двери шмыг на лестницу. Два чемодана еле тащить. А ить пришла в одном платьишке, и то штопано-перештопано. Маша ищо ее одежку найшла, с лестницы ей вдогон как швырнеть. И как крикнеть:

— Как тебя из эвтой фатеры, так и фашистов с нашинской земли-то турнем так, что кишки вон.

А соседи, выскочимши на лестницу, назло Ленке радоваются. Приговаривають:

— Поделом шлюшке-страмнице. Другим неповадно будеть. На чужой каравай рот не разявай!

Когда мы с Матрешей вернулись на кухню, Костик все еще сидел за столом. Поднял голову, сказал сонно, обращаясь ко мне:

— Как ты думаешь, Лелик, Ленка где-нибудь сейчас плачет?

— Не знаю. Может быть.

— Вот ее мне не жаль. Ни капельки!

«…И ОСТАВИ НАМ ДОЛГИ НАШИ…»

У Сергея появились друзья в Белом доме. Собственно, это были соклассники Элис по школе в Чикаго. Однако Сергей неукоснительно следовал советам Аслана Ходжаева: воздерживаться от активных контактов с работниками администрации, особенно близкими к ФДР. У него были веские на то причины. Агенты-нелегалы, клерк в госдепартаменте и высокопоставленный чиновник в департаменте юстиции, сообщали, что Сергеем и Элис с недавнего времени всерьез заинтересовалось Федеральное бюро расследований. Его глава Эдгар Гувер не скрывал своей неприязни к лучшему другу отца Элис и ее крестному Фрэнку Ноксу, убежденному республиканцу, за то, что тот активно поддерживал внешнюю политику «нашего розового Франклина». Особенно Гувера бесило улучшение дипломатических отношений с большевистской Россией. «Признание беса есть откровенный шаг к отрицанию Бога». Когда в сороковом году Фрэнк Нокс, республиканец, отважившись на неслыханный прецедент, стал министром военно-морского флота в администрации президента-демократа, «железный Эдгар» в кругу близких друзей сказал: «Этот король вшивых репортеров у меня еще попляшет. И дочь его дружка-банкира, агитатор Кремля, московская подстилка!» Но одно дело — грозные словеса, другое — действия. Гувер и ненавидел, и боялся Рузвельта. А Нокс был с президентом на дружеской ноге. И отец Элис тоже — это он вкупе с приятелями-ньюйоркцами и бостонцами (как они с гордостью о себе говорили — «Мы — ого-го! Сила — двенадцать миллиардов!») разработали для ФДР хитроумную механику ликвидации страшного банковского кризиса.

Теперь же, в марте сорок первого, когда полыхавшая в Европе война придвинулась вплотную к границам Советского Союза, Сталин хотел иметь постоянно перед глазами политическую картину всего Старого и Нового Света со всеми ее нюансами и оттенками, цветами и тенями. И к главной задаче Сергея — информировать Центр о разработке сверхоружия — добавилось поручение, как его в шифровке сформулировал Ходжаев, «стратегического характера: какова будет позиция правящих кругов США в случае агрессии Германии против СССР?». Сергея перевели из «Известий» в ТАСС, и он стал шефом бюро в Вашингтоне. Этим особенно довольна была Элис. Именно здесь, в Вашингтоне, была политическая кухня страны и процветали ее школьные дружки-подружки. Первый же выход в высший столичный свет был на редкость удачным. Эрни Бейлиз, помощник одного из заправил «мозгового треста» Гарри Гопкинса, и Сара Уитни, секретарь вице-президента Генри Уоллеса, познакомили Сергея и Элис со своими боссами на приеме в Белом доме. Прием этот, широкий, веселый, представительный (полторы тысячи гостей) — как, впрочем, большинство приемов Рузвельтов, — был проведен по случаю утверждения «Программы ленд-лиза». В газетах только что промелькнуло сообщение, что главой назначен Гарри Гопкинс, а президентским куратором — Генри Уоллес. О целях программы ФДР поведал нации в одном из своих еженедельных радиовыступлений «Беседа у камелька».

Когда Эрни подвел Сергея и Элис к Уоллесу, тот качал на качелях одного из внуков президента. За его движениями с настороженной улыбкой наблюдала Элеонора. Сергей, много всякого слышавший о первой леди, подумал, несколько раз взглянув на нее: «Да, пожалуй, не Венера Милосская. Но сплетни злопыхателей о ее отменной некрасивости явно преувеличены. А то, что она наделена поистине мужским умом, никто отрицать не отваживается, ибо тотчас получит достойную отповедь». Уоллес дважды поцеловал Элис, пожал руку Сергею: «ТАСС? Вы давно знакомы? Уж не под вашим ли влиянием наша девочка агитирует за колхозы и Советы? Я шучу — ее интервью с дядюшкой Джо помогло многим в этой стране лучше понять, что же в самом деле происходит в вашей загадочной России».

Элеонора саркастично улыбнулась. «Даже мои несмышленыши, — она посмотрела на игравших в «салочки» внуков, — даже они поняли бы ангажированность, допускаю — неосознанную, ангажированность того интервью. Ну, это я так, ради красного словца. Я имею в виду вдумчивого наблюдателя мировых событий. Рядовой же обыватель, как это ни прискорбно, увидел в свирепом палаче и жестоком диктаторе доброго, рачительного, мудрого отца нации».

Элеонора, гордая, независимая, проницательная племянница «несгибаемого Теодора», два срока железной рукой правившего империей янки в начале века, не любила Элис. С юности была знакома с ее отцом, саму ее знала с пеленок. Однажды, когда Элис рассказывала Сергею о семейных отношениях Рузвельтов, она походя обронила слова, его поразившие: «Элеонора — колдунья, у которой ее злые чары может действенно нейтрализовать только один человек — ФДР». — «Насколько я смог уразуметь, ты и Элеонора едва терпите друг друга. Почему?» — «Есть хорошая русская пословица, — неожиданно резко ответила она. — Будешь много знать — скоро состаришься». — «Если принять эту пословицу за аксиому, я давно уже древний старик», — вздохнув, подумал Сергей. Но допытываться не стал, зная Элис — дальнейшие расспросы будут бесплодны, более того — могут заставить ее замкнуться и ожесточиться. Позднее он смутно слышал от людей разное — то ли ФДР однажды переусердствовал в своих симпатиях к юной красавице Элис, то ли она гневно, почти публично отвергла домогательства кого-то из сыновей президента — Джеймса или ФДР-младшего. Что ж, это было на нее похоже.

— Извините, — Элеонора с деланной улыбкой обратилась к Сергею, — все, что я здесь сейчас сказала, выражает мою абсолютно личную точку зрения. И не предназначено для печати никоим образом. Не так ли?

— Да, разумеется, — поспешно ответил Сергей.

Первая леди с минуту изучала его скептическим взглядом, после чего неспешно удалилась в сопровождении английского посла и двух звезд Голливуда.

— Бьюсь об заклад, вы мало знаете о роли нашего Тэдди в укреплении американо-русских отношений. — Генри Уоллес остановил пробегавшего мимо официанта с подносом наполненных всевозможными напитками бокалов, предложил Элис и Сергею: — Шампанское и джин, напитки дня.

— Почему именно шампанское и джин? — удивилась Элис.

— Ленд-лиз призван помогать Великобритании и Франции.

— Логично, — согласился Сергей, взяв для себя напиток островитян и передавая золотистый брют Элис. — А насчет Теодора Рузвельта… Ну, почему же! Его роль в заключении Портсмутского договора девятьсот пятого года хорошо известна. Хотя… участники переговоров и добросовестные историки отмечают его прояпонскую позицию.

— Но он же поддержал Витте в вопросе о контрибуциях, и в итоге японцы отказались от требований о ее выплате.

— А Ляодун и Порт-Артур? А ЮМЖД и Южный Сахалин? Нет, что ни говорите, этот договор бередит душу каждого русского до сих пор. И в адрес Тэдди в России лестных слов вы не услышите.

— А вот мировая общественность рассудила иначе. В девятьсот шестом году Теодор Рузвельт как великий миротворец получил именно за Портсмутский договор Нобелевскую премию мира. Кстати, он первый американец, удостоенный этой премии!