Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

— Но, к несчастью, сэр, мое объявление слишком справедливо, — возразила взволнованная леди, — ссора происходила на моих глазах.

— Это удивительно, непостижимо, — воскликнул изумленный судья. — Моззель!

— Чего изволите?

— Послать за мистером Джинксом: пусть он немедленно придет ко мне.

— Слушаю.

Моззель удалился. Через несколько минут в комнату вошел джентльмен средних лет, бледный, остроносый, с всклокоченными волосами и в грязном платье. Это был клерк мэра.

— Мистер Джинкс, — начал судья, — мистер Джинкс.

— Сэр, — сказал Джинкс.

— Вот эта почтенная леди, мистер Джинкс, пришла с известием, будто в нашем городе замышляется дуэль.

Мистер Джинкс, не вникнув хорошенько в сущность дела, улыбнулся подобострастной улыбкой.

— Чему ж вы смеетесь, мистер Джинкс? — спросил грозный судья.

Озадаченный клерк мгновенно принял степенный и важный вид.

— Мистер Джинкс, — сказал судья, — вы глупец, сэр.

Мистер Джинкс вздрогнул и тут же закусил кончик своего пера.

— Вы, может быть, нашли комическую сторону в этом объявлении, сэр; но я вам скажу, мистер Джинкс, что вы глупец! К чему смеяться там, где ничего нет и не может быть смешного?

Голодный писарь испустил глубокий вздох и бросил на своего начальника умоляющий взгляд. Было ясно, что он сознавал свою вину. Получив приказ взять показание на бумаге, он сел за стол и принялся записывать.

— Этот Пикквик, говорите вы, главный зачинщик, — спросил судья, когда показание было взято.

— Да, сэр, — сказала мисс Уизерфильд.

— A другой буян, как бишь его — мистер Джинксон?

— Топман, сэр.

— Это второй зачинщик?

— Да, сэр.

— Потом, сударыня, один из них убежал.

— Точно так.

— Очень хорошо, — сказал судья, — дело объяснилось само собою. Два лондонских головореза прибыли с злодейскими умыслами в провинциальный город, воображая, что глаз закона задремал и правосудие умолкло за пределами столицы. Они ошибаются. Взять констеблей, мистер Джинкс. — Моззель.

— Чего угодно вашей чести?

— Груммер здесь?

— Здесь, ваша честь.

— Послать Груммера.

Моззель удалился и через минуту ввел за собою пожилого джентльмена в огромнейших ботфортах. К числу его особенностей принадлежали: нос, имевший бутылочную форму, хриплый и басистый голос, длиннополый сюртук табачного цвета и глаза, разбегавшиеся во все стороны.

— Груммер, — сказал судья.

— Я здесь, — отвечал Груммер.

— Все ли спокойно в городе?

— Все. Народное волнение немного улеглось — мальчишки ушли играть в крикет.

— Строгие меры необходимы для этих негодяев, — сказал судья решительным тоном.

— Точно так, сэр, — сказал Джинкс.

— Очень хорошо, — сказал судья, отмечая констеблей! Вы представьте ко мне этих негодяев сегодня перед обедом. Приказываю вам арестовать их в гостинице «Большого белого коня». Вы помните, какие распоряжения были мною лично сделаны относительно кулачных бойцов?

Мистер Груммер поспешил заметить с подобострастным поклоном, что он никогда не забудет этого замечательного факта.

— Дуэли запрещены законом, мистер Джинкс?

— Запрещены.

— Очень хорошо. Груммер, возьмите стражу и арестуйте немедленно этих негодяев. — Моззель.

— Что прикажете!

— Покажите дорогу этой леди.

Мисс Уизерфильд поклонилась и вышла, преисполненная глубоким уважением к обширной учености городского мэра. Мистер Нупкинс пошел завтракать, повторив еще раз свои грозные приказания относительно лондонских головорезов.

Между тем невинный мистер Пикквик и его друзья, не предчувствуя грозы, собиравшейся над их головами, спокойно сидели за обеденным столом и разговаривали дружелюбно о разных житейских предметах назидательного свойства. Уже мистер Пикквик начал рассказывать о своих забавных похождениях в продолжение предшествующей ночи, как вдруг дверь отворилась, и в комнату весьма невежливо заглянула какая-то фигура. Глаза, принадлежавшие этой фигуре, остановились прежде всего на особе ученого мужа и, казалось, вполне были удовлетворены результатом своих наблюдений, потому что вслед за тем туловище сказанной фигуры ввалилось в комнату, к великому изумлению всех находившихся в ней джентльменов. Само собою разумеется, что это был не кто другой, как сам мистер Груммер.

Мистер Груммер любил везде и во всем систематический порядок, бывший необходимым следствием способности углубляться в свой специальный предмет. Первым его делом было запереть дверь изнутри, вторым — выполировать свой лоб и щеки шелковым платком, третьим — поставить свою шляпу вместе с шелковым платком на ближайший стул, и, наконец, четвертым — вынуть из кармана коротенький жезл и устремить его на особу президента Пикквикского клуба.

Мистер Снодграс опомнился прежде всех и поспешил прервать всеобщее молчание. Он пристально взглянул на мистера Груммера и произнес выразительным тоном:

— Это не общая комната, сэр. Вы ошиблись. Это наша, частная комната.

— В глазах закона нет ни общих, ни частных комнат, — отвечал с важностью мистер Груммер.

Пикквикисты с изумлением взглянули друг на друга.

— Кто здесь мистер Топман? — спросил мистер Груммер.

О мистере Пикквике не было надобности осведомляться: прозорливый констебль угадал его с первого взгляда.

— Мое имя Топман, — сказал проворный пикквикист, носивший эту достославную фамилию.

— A мое имя — закон, — подхватил мистер Груммер.

— Что? — сказал мистер Топман.

— Закон, — повторил мистер Груммер, — власть гражданская, судебная, исполнительная — вот мои титулы. Все обстоит благополучно, и я арестую вас, Пикквик и Топман, именем закона, как виновных в нарушении общественного спокойствия и против короля.

— Что вы под этим разумеете, сэр? — сказал мистер Топман, быстро вскакивая с места.

— Эй! — закричал мистер Груммер, приотворяя потихоньку дверь на два или на три дюйма. — Доббли!

— Здесь я, — отвечал басистый голос из коридора.

— Войдите сюда, Доббли, — сказал мистер Груммер.

И в комнате господ пикквикистов появилась новая фигура исполинского размера, с грязным лицом, опухлыми щеками и багрово-красным носом.

— A другие остались там? — спросил мистер Груммер.

— Все за дверью, — отвечал Доббли.

— Примите команду и ведите их сюда, — сказал мистер Груммер.

И не далее как через минуту в комнату вошло полдюжины молодцов с коротенькими жезлами, завершенными медной короной, эмблемой королевского правосудия. Немедленно все они приняли грозную позицию и, по данному знаку, обратили свои жезлы на господ Пикквика и Топмана.

Ученый муж и верные его ученики быстро вскочили со своих мест!

— Что значит это вторжение в мое помещение? — спросил мистер Пикквик. — Разве вы не знаете, что дом англичанина неприкосновенен.

— Кто велел арестовать меня? — сказал мистер Топман.

— Что вам здесь надобно? — сказал мистер Снодграс.

Мистер Винкель не сказал ничего, но устремил на Груммера такой огненный взор, который мог бы просверлить его насквозь, если бы в грудь этого человека могло зарониться какое-нибудь чувство; но мистер Груммер остался непоколебимым, как гранит.

Ожидая сильного сопротивления, исполнители закона засучили рукава своих сюртуков, подняли их кверху и обнаружили полную готовность приступить к сильным мерам. Такая демонстрация не ускользнула от очей ученого мужа, и он быстро сообразил, что всякий гражданин, руководимый внушениями совести и чести, обязан во всех случаях повиноваться законным властям. На этом основании мистер Пикквик, шепнув пару слов на ухо мистеру Топману, изъявил немедленно свое согласие идти по доброй воле в дом городского мэра, заметив предварительно, что в скором времени, по прибытии в Лондон, он призовет на помощь высшую юридическую власть и начнет процесс против тех, кто осмелился оскорбить в лице его права свободного английского гражданина. Всеобщий хохот исполнителей закона послужил дружным и единодушным ответом на речь ученого мужа. Один только Груммер сохранил спокойствие, приличное его сану.

Но лишь только мистер Пикквик изъявил готовность покориться законам своего отечества, вдруг возникло затруднение, которого сначала никак нельзя было предвидеть. Уже перед самой дверью комнаты пикквикистов сформировалось целое полчище трактирных слуг, мальчишек и служанок, сбежавшихся смотреть на веселый спектакль в стенах «Большого белого коня». Не оказывалось ни малейшего сомнения, что полчище превратится в необозримый легион, стоит процессии переступить за порог этого жилища. Принимая в соображение такое обстоятельство, мистер Пикквик, при всем уважении к британской юриспруденции, отказался наотрез выступить под караулом на улицу в качестве преступника, окруженного полицейской стражей. Мистер Груммер в свою очередь никак не соглашался идти в стороне, по другую сторону улицы, полагая, что арестанты могут ускользнуть и исчезнуть в толпе народа. Было бы, конечно, весьма удобно отправиться к жилищу мэра в почтовой карете; но ни Топман, ни мистер Пикквик не соглашались платить за издержки. Поднялся жаркий спор, продолжавшийся около получаса. Неизвестно, чем бы кончилась эта весьма неприятная тревога, если бы к счастью не припомнили, что в конюшне этой гостиницы стояла без всякого употребления какая-то колымага, сооруженная первоначально для одного джентльмена, страдавшего подагрой. Решено было, что мистер Пикквик и мистер Топман могут с большим комфортом поместиться в колымаге, которую немедленно и принесли в коридор. Отыскали четырех носильщиков, согласившихся поднять на свои плечи этот походный экипаж, и когда, наконец, мистер Пикквик и мистер Топман, прикрытые с обеих сторон огромной кожей, заняли в нем свои места, процессия в стройном порядке двинулась с места. Полицейская стража, как и следует, окружила кузов колымаги; Груммер и Доббли с триумфом пошли впереди; мистер Снодграс и мистер Винкель, под руку друг с другом, пошли сзади. Арьергард, как и следует, замкнули праздные зеваки города Ипсвича.