Берлинский дневник (1940-1945) - Мария Васильчикова

Вторник, 6 февраля.

Юрген Герне все это время настаивал, чтобы Антуанетт уехала из Вены немедленно, пока еще не поздно. Ее родные в Вестфалии тоже очень беспокоились. Поэтому вчера она уехала к школьной подруге, живущей под Тутцингом, в Баварии. Мне так будет ее нехватать! Герне прислал своего ординарца помочь с отправкой, и вчера мы заодно упаковали и мои вещи тоже, потому что я не хочу жить одна у нашей фрау оберст (госпожи полковницы). Попробую опять перебраться в отель «Бристоль» (я останавливалась там в прежние приезды в Вену) и устроиться там на постоянное жительство в самом крошечном номере, какой у них найдется (у меня по-прежнему очень мало денег). Думаю, что получится: ведь я работаю на kriegswichtiger Betrieb.[227]

Кроме того, у меня кончились продовольственные карточки, пришлось взять их взаймы у Кристиана Ганноверского. Он живет в «Империале» и учится в университете. Его выгнали из армии, так как он тоже принц королевской крови и к тому же родственник британской королевской фамилии.

Воспользовавшись свободным от работы утром, я обсудила свои жилищные проблемы с администратором «Бристоля» г-ном Фишером; он меня обнадежил.

Среда, 7 февраля.

Сегодня утром опять был сильный налет. Я пересидела его в подвальной палате, где лежат тяжелораненые. Правда, толку от этого немного: слышишь свист каждой падающей бомбы и чувствуешь каждый разрыв. В таких случаях я взяла за правило сидеть с самыми тяжелоранеными: когда видишь, как беспомощны они, ощущаешь себя сильнее. Хорошо, что Антуанетт Герне успела уехать: разбомбило центральный вокзал.

Четверг, 8 февраля.

Опять сильный налет.

Татьяна звонила из Праги, она там проходит очередной курс лечения. Было приятно слышать ее голос.

Г-н Фишер сообщил мне, что я могу поселиться в «Бристоле» в конце недели.

Суббота, 10 февраля.

Налеты становятся все чаще. Вот уже третий за три дня. Наш главный врач распорядился, чтобы ходячие раненые и младшие медсестры не оставались во время налетов в госпитале, а укрывались в длинном железнодорожном туннеле, проходящем через Тюркеншанцпарк, — это примерно в пяти минутах ходьбы. Похоже, что все местные жители считают этот туннель наиболее безопасным местом: туда набивается ежедневно более восьмидесяти тысяч человек. Они становятся к нему в очередь с девяти утра, и к тому моменту, когда завоют сирены, у входа бурлит толпа — все хотят пробиться внутрь. Проделывать все это каждый день просто невозможно, тем более что мы обязаны оставаться в госпитале до последнего момента, а значит, приходим последними. Поэтому мы были там всего раз-другой. Должна, однако, признаться, что мои нервы (и без того надорванные теми налетами, которые я пережила в Берлине) не окрепли, и когда бомбы начинают рваться еще и здесь, в Вене, меня каждый раз бросает в дрожь.

Воскресенье, 11 февраля.

Сегодня у меня выходной, и я могу переехать в «Бристоль», где мне дали крошечную, но безукоризненно опрятную комнату. Однако администратор г-н Фишер сомневается, что мне удастся прожить в ней долго, так как отель набит эсэсовцами. Но ведь я добросовестный член общества, занятый тяжким трудом, разве мне не полагается хотя бы мало-мальски приличная крыша над головой?

Обедала с Францлем Таксисом и Хайнцем Тинти. Квартира Францла сильно пострадала, и он свез остатки своего имущества в соседний «Гранд-отель». Там нашлись два велосипеда, и мы поездили на них по коридорам отеля, прежде чем отправиться ко мне на квартиру. Мы погрузили на них мои вещи и отвели навьюченные велосипеды в «Бристоль». Там администратор сообщил нам, что когда Паул Меттерних проживал у них в последний раз, он оставил две бутылки коньяка «Наполеон». Поскольку налетов им скорее всего не пережить, мы выцыганили у него эти бутылки, как он ни сопротивлялся, и одну распили.

Понедельник, 12 февраля.

Воздушный налет.

Вторник, 13 февраля.

Воздушный налет.

Среда, 14 февраля.

Воздушный налет.

Единственное, что еще действует в Вене, — это Оркестр филармонии. После госпиталя я почти ежедневно хожу на его концерты.

Закончилось совещание союзников в Ялте. Мой маленький приемник ловит только германское радио, а оно, естественно, сообщает об этом очень мало.

Говорят, что Дрезден стерт с лица земли двумя налетами союзников подряд.

Русские вошли в Будапешт.

На этом последнем совещании «в верхах», проведенном союзниками входе войны (с 4 по 11 февраля), Черчилль, Рузвельт и Сталин договорились о стратегии завершения конфликта и фактически решили, как будут проходить границы в послевоенной Европе.

Накануне Ялтинской конференции союзники приняли решение возобновить массированные воздушные удары по центрам гражданского населения, чтобы произвести впечатление на Сталина, сломить боевой дух немцев и создать новые орды беженцев, которые затруднят передвижение войск и подвоз припасов. Дрезден практически не защищался истребительной авиацией и зенитной артиллерией, немногочисленные имевшиеся там военные объекты не входили в зону бомбежек, так же как и основные коммуникации. С другой стороны, город был сокровищницей архитектуры барокко. Серия массированных налетов британской и американской авиации, начавшаяся 13 февраля и продолжавшаяся до апреля, практически уничтожила этот старинный исторический город. В бушующих пожарах, вызванных налетами, погибло от 90 тыс. до 150 тыс. жителей и беженцев (некоторые оценивают количество жертв далее в 200 тыс.) Сознательное уничтожение Дрездена было одной из самых кровавых и не поддающихся оправданию акций западных союзников в последней войне. Даже Черчилль, сам приложивший руку к разработке тактики массированных бомбежек гражданских объектов, почувствовал запоздалые угрызения совести, и когда зазвучали колокола победы, ни слова похвалы не было сказано по адресу маршала авиации Харриса и его бомбардировочной команды.

Четверг, 15 февраля.

Заболеваю. Вчера из-за налета пришлось прервать работу на три часа, а потом наверстывать. К девяти вечера я чувствовала себя так плохо, что пока врач осматривал пациента, я измерила себе температуру: было 39,4. Весело потирая руки, д-р Тимм сказал, что это просто от усталости; завтра (то есть сегодня) все пройдет, и я смогу вернуться к работе.

К самому концу рабочего дня привезли двоих американских летчиков, сбитых вчера утром. Каждого из них с обеих сторон поддерживали немецкие солдаты. Они сильно изранены и едва передвигали ноги. У одного было обожжено лицо, оно было совершенно черное, а над ним торчком стояли светлые волосы. Сейчас у нас в госпитале около тридцати американских летчиков.