Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение - Бен Кейв

Эгделл оказался в подобном положении. Его попросили осмотреть пациента В. в охраняемой больнице и сообщить, можно ли его выписать или, по крайней мере, лечить в другом, не так строго охраняемом месте. Пациент примерно десятью годами ранее выстрелил в четырех членов соседней семьи, выстрелил в другого соседа, который пришел на шум, а позже в тот же день выстрелил в еще двух незнакомцев. Пятеро из его жертв погибли.

Доктор Эгделл тщательно изучил историю болезни и обнаружил, что В., даже будучи ребенком, химичил с самодельными взрывчатыми веществами, набивал химикаты в трубку и поджигал их с помощью фитиля. Преступник не понимал, что болен, и рассказал, что всегда возил в своей машине несколько бомб, которые он называл «фейерверками».

Неудивительно, что в результате беседы с ним доктора Эгделла обеспокоило понимание, насколько опасным может быть В., и врач сделал вывод, что пациент не готов к переводу в больницу с легким режимом.

По-моему, звучит вполне логично.

Адвокаты отозвали отчет для комиссии, но не сообщили об этом доктору Эгделлу, который, будучи прилежным человеком, позвонил в офис комиссии по УДО, чтобы убедиться, что его отчет получили.

– Какой отчет? – последовал ответ.

Затем доктор Эгделл позвонил в больницу, в которой тоже отчета не видели, но сказали, что будут рады любой новой информации. Затем он позвонил адвокатам, чтобы попросить разрешения отправить отчет, но сторона защиты отказалась. В этот момент я хотел бы думать, что доктор Эгделл воскликнул: «К черту все!». Но он отправил свой отчет в больницу, а больница отправил его в Министерство внутренних дел. Затем, когда дело В. в конечном счете дошло до суда, В. и его адвокату стало ясно, что почти все видели отчет доктора Эгделла.

Вот тогда-то и взорвался пресловутый фейерверк. В. решил подать в суд на всех, кто находился в радиусе километра от него, и все это дошло до апелляционного суда.

С самого начала было очевидно, что доктор Эгделл нарушил врачебную тайну, поделившись отчетом, но вопрос заключался в том, было ли это неправильно с точки зрения закона.

Как и в случае с Тарасовой, судья пришел к выводу, что доктор Эгделл в долгу не только перед своим пациентом, но и перед всем обществом.

В. проиграл дело. Было установлено, что доктор Эгделл действовал в рамках закона. Его действия были «…необходимы и предпринимались в интересах общественной безопасности, а также для предотвращения преступлений», – заявил суд.

Неделю спустя, тщательно ознакомившись с делом Эгделла, я перезвонил адвокату, который представлял интересы мистера Смита.

– Послушайте, – сказал я, – я тут кое о чем подумал и обсудил это с парой коллег. Я действительно думаю, что мой отчет должны заслушать на комиссии по условно-досрочному освобождению.

И снова адвокат настоял на том, чтобы я соблюдал свой долг по сохранению врачебной тайны.

– Мне кажется, что тут есть много общего с делом Эгделла, – начал я, выкладывая свои карты на стол, – и что мистер Смит находится в тюрьме за насильственное преступление. Мой отчет касается причин его преступления. Комиссия по условно-досрочному освобождению должна принять обоснованное решение о риске, а эксперты не смогут этого сделать без моего отчета.

Я хотел бы, чтобы все было именно так и я бы под присягой сказал, что разговор продолжался около часа, мой собеседник вел себя крайне раздражительно и у меня в ушах звенело слово «судебный процесс».

Потом я позвонил Милтону.

– Эгделл, – сказал он прежде, чем я закончил рассказывать ему историю.

– Это дело я и привел в пример.

– Что ж, ты прав, – сказал он, – это было легко.

И, поскольку я лишь ненамного превосходил его в искусстве светской беседы, разговор закончился вскоре после того, как мы спланировали наш следующий велосипедный маршрут. Я перезвонил адвокату.

– Я подумал, что должен сообщить вам, что отправляю свой отчет в комиссию по условно-досрочному освобождению.

Просто для пущей убедительности я отправил его еще и в тюрьму.

Я встретился с адвокатом примерно год спустя, когда он представлял моего пациента, которого я считал слишком опасным, чтобы отпускать на свободу.

– Как поживает мистер Смит? – спросил я.

– Он все еще в тюрьме, – сказал он без всякого выражения.

Я посмотрел на него, ожидая большего, – он знал, чего я добивался, и пожал плечами.

– Мне не всегда нравится моя работа. Вы можете действовать в интересах пациентов. А я должен действовать по указаниям своих клиентов.

– М-м-м, это, должно быть, тяжело…

Адвокат посмотрел вниз, и на его лице появилось встревоженное выражение.

– Что с вами? – спросил я.

– Как вы думаете, откуда я родом?

– Я не знаю, – сказал я. – Из Греции?

– Все так думают. Моя мама из Гуджарата. Ее фамилия Патель – очень частая в наших кругах. Она такая же распространенная, как и Смит – в Великобритании.

Хомяки и убийство

Если мне станет плохо и я почувствую, что «безумные хомячки» крадут мой мозг, то я отправлюсь в больницу в отделение общей психиатрии. Может быть, меня и закроют на замок. Но уровень безопасности там немногим выше, чем в домах большинства людей.

Если я ударю медсестру в этом отделении, потому что решу, что это гигантский хомяк, меня отправят в психиатрическое отделение интенсивной терапии, где будут давать много лекарств, пока я не признаю, что хомяки ненастоящие, а если и настоящие, то меня они больше не очень-то беспокоят.

Если я ворвусь в местный зоомагазин, чтобы убить хомяка-злодея, который пытается украсть мой мозг, то я попаду под арест и окажусь в малозащищенном отделении судебной психиатрии.

Если в процессе я ударю владельца зоомагазина и это приведет к травме головы, когда он попытается остановить меня, я отправлюсь в отделение средней степени безопасности. А если я убью его, то отправлюсь в больницу повышенной безопасности, такую как Брэмворт.

На самом деле это не совсем так. Становится все труднее и труднее попасть в учреждения высокой степени безопасности, и в наши дни подразделения со средней степенью безопасности имеют дело с очень опасными людьми. У вас было бы больше шансов попасть в больницу с высоким уровнем безопасности, если бы хомяк, которого вы пытались убить, являлся знаменитостью или у вас были политические или религиозные мотивы.

За последние двадцать лет в Англии и Уэльсе ежегодно совершалось в среднем 672 убийства. В Шотландии – около 60, а в Северной Ирландии – около 25. Могло быть и хуже. В Южной Африке ежегодно происходит 20 000 убийств, а в Мексике – ошеломляющие 35 000.

Из числа убийств в Англии и Уэльсе около 11 %