Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры - Кларк Эштон Смит

– Они – выродившиеся потомки йорхов, древней марсианской расы, которая населяла планету до айхаев. Все считают, что они давно вымерли. Руины их городов до сих пор встречаются в пустыне Чаур. Если я правильно их понял (теперь я умею говорить на их языке), племени пришлось спуститься под поверхность Марса из-за обезвоживания пустыни и последовать за убывающими водами озера на дно этой пропасти. Сейчас они немногим отличаются от зверей и поклоняются странному монстру, который живет в озере… Хозяину бездны… тому, кто поднимается по утесу. Маленькая статуя на алтаре – его изображение. Они сейчас будут проводить очередную религиозную церемонию и хотят, чтобы вы приняли участие. Мне полагается вас наставлять… и так вы приобщитесь к жизни йорхов.

Земляне слушали странные речи Чалмерса в изумлении пополам с отвращением. Незрячее белесое создание с грязной бородой несло признаки вырождения, замеченного ими у пещерных обитателей-марсиан. Едва ли его можно было считать человеком. Впрочем, неудивительно, что долгое заточение во тьме среди представителей чуждой расы сломило его. Со всех сторон землян окружали омерзительные тайны; а пустые глазницы Чалмерса рождали вопрос, который никто из них не отваживался задать.

– Что за церемония? – спросил Беллман после паузы.

– Идемте, я покажу.

Странная горячность слышалась в неразборчивых словах Чалмерса. Он схватил Беллмана за рукав и уверенно начал взбираться на пирамиду, явно проделывая это не в первый раз. Словно во сне, Беллман, Чиверс и Маспик последовали за ним.

[После абзаца, который начинается словами: «Нечистый звероподобный идол, порождение некоего атавистического безумия…»]

– Эта тварь действительно существует? – Беллману казалось, будто он слышит собственный голос сквозь пелену дремоты, словно кто-то чужой заговорил и разбудил его.

– Это Хозяин, – пробормотал Чалмерс. Он потянулся к идолу, и его вытянутые пальцы дрожали, пока он водил ими по воздуху, словно желая погладить белый кошмар. – Йорхи давно его отлили, – продолжал он. – Я не знаю, как они это сделали… Металл непохож ни на какой другой… Новый элемент. Делайте, как я… и тьма вам будет не страшна. Глаза вам тут ни к чему, и утрата зрения вас больше не будет заботить. Станете пить гнилую озерную воду, есть сырых слизней, слепую рыбу и червей, и вам будет вкусно… И если Хозяин придет за вами, вы об этом не узнаете.

Еще не умолкнув, Чалмерс принялся поглаживать статую, водя руками по выпуклому панцирю и плоской, как у рептилии, голове. Его незрячее лицо мечтательно затуманилось, точно у курильщика опиума, голос обратился невнятным бормотанием, напоминающим плеск густой жидкости. Все в нем отдавало странной, недочеловеческой порочностью.

Лабиринт чародея

Озаряемый четырьмя ущербными карликовыми лунами Циккарфа, Тильяри преодолел бездонную топь Сурм, где не обитала ни одна рептилия, на зыбкую поверхность не рисковал опуститься ни один дракон и лишь черная как смоль трясина жила своей жизнью, беспрестанно вздымаясь и ворочаясь. Воспользоваться высокими мостками из корунда, соединявшими берега болота, он не осмелился и потому с опасностью для жизни пробирался с одного поросшего осокой островка на другой, ощущая под ногами отвратительное дрожание студенистой массы. Выбравшись на твердый берег и нырнув в заросли высоких, точно пальмы, тростников, он не пошел к бледно-порфировой лестнице, что через головокружительные ущелья, раскалывавшие земную твердь до самой ее сердцевины, вела вверх вдоль зеркальных обрывов к загадочному и страшному дворцу Маал-Двеба. Мостки и лестницу охраняли те, с кем встречаться ему не хотелось, – безмолвные железные слуги Маал-Двеба, чьи руки заканчивались длинными серповидными лезвиями закаленной стали, грозно занесенными вверх и неумолимо поражавшими любого, кто дерзнул вступить во владения их господина без его дозволения.

Обнаженное тело Тильяри было с головы до пят умащено соком растения, которое отпугивало все живые существа на Циккарфе. Таким образом охотник надеялся беспрепятственно пробраться мимо свирепых обезьяноподобных тварей, что привольно бродили по утесам в пышных садах и по коридорам во дворце тирана. С собой Тильяри нес моток сплетенной из волокнистых корней веревки, легкой и крепкой, с медным шаром на конце, при помощи которой собирался взобраться на гору. На боку у него в ножнах из кожи химеры в такт шагам покачивался острый как бритва нож, смазанный смертоносным ядом летучей змеи.

Многие до Тильяри, вдохновленные той же благородной мечтой убить тирана, пытались пересечь болото и взобраться по отвесным скалам. Назад не вернулся ни один, и о судьбе тех, кто достиг дворца Маал-Двеба, оставалось лишь гадать, ибо никто больше не видел их ни живыми, ни мертвыми. Но Тильяри, искусный охотник, знавший джунгли как свои пять пальцев и не раз выходивший победителем из схваток с самыми лютыми и коварными зверьми, не дрогнул перед более чем ужасающими перспективами, которые обещал этот путь.

Даже в ярком свете всех трех солнц Циккарфа это восхождение было бы в высшей степени рискованным. Остроглазый, как ночной птеродактиль, Тильяри накидывал свой канат на узкие уступы и углы отвесного утеса. С обезьяньей ловкостью карабкался он от одной зыбкой опоры до другой, пока не добрался наконец до крохотного пятачка у подножия последнего утеса. Оттуда он без труда закинул веревку так, что она обвилась вокруг скрюченного дерева с листьями, похожими на ятаганы, что с обрыва свисало в бездну из сада Маал-Двеба.

Увернувшись от острых полуметаллических листьев, едва не исполосовавших его, когда дерево гибко склонилось под тяжестью его тела, Тильяри выбрался на плоскую вершину легендарной зловещей горы и, предусмотрительно пригнувшись, некоторое время стоял неподвижно. Здесь, как говорили, полудемонический волшебник один, без чьей-либо помощи, превратил горные вершины в стены, купола и башни, а оставшуюся часть горы сровнял, так что вокруг дворца образовалась большая площадь. Равнину эту он посредством магических чар покрыл суглинистой почвой и засадил диковинными смертоносными деревьями из далеких миров за солнцами Циккарфа и цветами, которые, вероятно, прежде произрастали в каком-нибудь изобильном аду.

Об этих садах известно было не слишком многое; но говорили, что растения, окружавшие дворец с северной, южной и западной сторон, менее опасны, нежели обращенные к восходу трех солнц. Мифы гласили, что многие из этих последних были посажены и подстрижены таким образом, что образовывали опасный хитроумный лабиринт, в котором путника на каждом шагу подстерегали коварные ловушки и чудовищные напасти, изобретенные жестоким Дедалом. Памятуя об этом, Тильяри приблизился к дворцу со стороны тройного заката.

Запыхавшись и ощущая, как ноют после долгого и полного опасностей подъема руки, он затаился во мраке сада. Вокруг тяжелые гроздья цветов склонялись в ядовитой истоме, льнули к нему, раскрыв