Дочь палача и ведьмак - Оливер Пётч

Магдалена с отчаянием и в то же время с надеждой смотрела на мужа. Онемение постепенно проходило, но достаточно ли быстро, чтобы Симон успел ей помочь? Магдалена сомневалась. Она и не знала толком, чего ждала от мужа. Чтобы тот щелкнул пальцами и дверь открылась сама собой? Но ведь раньше лекарь всегда что-нибудь придумывал… Вот и теперь Магдалена молилась, чтобы к нему скорее вернулась способность двигаться и говорить. При мысли об их общей незавидной участи на глазах выступили слезы.

Задохнуться перед дверью в цветущий сад.

— Мам, когда мы уже выйдем?

Магдалена вздрогнула от неожиданности и с печальной улыбкой взглянула на сына:

— Мы… мы не можем выйти, Петер. Папа заболел, а я не знаю, как открыть эту дверь.

— Так ведь нужно просто нажать на камень.

— Что?!

Магдалена вскочила. Она и не подумала о том, что Петер с Паулем здесь уже были. Возможно, мальчик увидел, каким образом отпиралась дверь!

— Какой камень, Петер? — Она схватила сына за руки и посмотрела ему в глаза. — Послушай, это очень важно. Какой камень нужно нажать?

Петер молча показал на квадратный булыжник; величиной с кулак, он немного выступал из стены, и Магдалена не заметила его среди остальных камней. Зато теперь он буквально бросался в глаза. Нацарапанная на его поверхности едва заметная рожица, казалось, насмешливо улыбалась над Магдаленой.

— Этот камень?

Петер кивнул, и Магдалена осторожно надавила на квадрат.

Булыжник бесшумно вошел в углубление. Раздался щелчок, и тяжелая дверь немного приоткрылась. Снаружи лил дождь, прогремел гром, и туннель на мгновение осветила молния.

— Петер, ты… ты просто чудо! — рассмеялась Магдалена. — Можешь потом конфет съесть, сколько в тебя поместится! Но сначала нужно вынести отсюда папу… Идем, свежий воздух наверняка пойдет ему на пользу.

Они повернулись к Симону, и Магдалена увидела с радостью, что тот уже поднялся на колени. Лекарь раскачивался, как тростник на ветру, но хотя бы не падал. Он тяжело дышал и тянул руки к жене.

— Сааам… ммогуу… идтиии… — прохрипел он. — Сааам… ммоогу…

Но Магдалена решительно подхватила его под руки.

— Это тебе так кажется, — ответила она, подняла мужа и осторожно дотащила до двери; полностью распахнула дверь и…

Они оказались в искусственном гроте, который два дня назад ей показывал настоятель. Посередине находился пруд со статуями греческих богов, а дверь, которая вела в пещеру, была покрыта серым гипсом и потому ничем не отличалась от каменных стен вокруг.

Петер уже выбежал в сад и с восторженным криком забрался на одну из перегородок. Ливень вымочил его с ног до головы и смыл сажу с лица. Мальчик радостно помахал матери: видимо, пережитый недавно ужас никак на нем не отразился.

У Магдалены кольнуло сердце при мысли о младшем сыне. Куда Маттиас мог увести маленького Пауля? И жив ли он вообще?

Что-то сдавило ей плечо, и она вскрикнула. Это Симон пытался за нее удержаться.

— Сааам… ммогуу… идтиии… — протянул он в очередной раз.

Лекарь отцепился от жены и заковылял, словно кукла, по саду. Со стороны он походил на ожившего мертвеца, ищущего родную могилу.

Не успел Фронвизер пройти и нескольких метров, как воздух сотрясло оглушительным грохотом. Первое, о чем подумала Магдалена: гром. Но тут земля под ногами задрожала, и с потолка на нее посыпались камни. Особенно тяжелая глыба рухнула в пруд прямо перед ней и погребла под собой греческую статую.

Из глубины туннеля донесся рев, а затем гул, словно разверзлись врата в преисподнюю. Магдалена инстинктивно бросилась вперед, на мокрую лужайку, и небольшой грот за ней обрушился окончательно.

Hic est porta ad loca inferna…

Огонь добрался до подземной канализации.

Человек приближался по скрипучим ступеням к платформе. Виргилиус и Куизль затаили дыхание. Шаги были медленные и размеренные: поднимавшийся явно не торопился. Или же был слишком стар и слаб.

Наконец в проеме показался черный капюшон, владелец его словно вырос из пола. Он держал в руке факел, и по стенам колокольни заплясали отсветы пламени. Тонкие, костлявые пальцы стянули капюшон, скрывавший лицо.

Виргилиус вскрикнул от изумления. Перед ними стоял настоятель.

Лицо его, словно пересохшую землю, избороздили морщины, редкие волосы поседели. За какую-то неделю Маурус Рамбек состарился на несколько лет.

— Маурус! — прошипел Виргилиус, узнав старшего брата. — А ты что здесь делаешь?

— Пытаюсь спасти тебя, — ответил настоятель твердым голосом. — Если такое еще возможно. Отпусти ребенка, сейчас же. — Он указал на плачущего Пауля и медленно шагнул к брату.

— Никогда! — крикнул Виргилиус, подскочил к сломанному парапету и вытянул мальчика на руках. — Стой, где стоишь, Маурус! Даже ты не помешаешь мне вернуть мою Аврору!

— Ты болен, Виргилиус, — тихо сказал брат Маурус. — Очень болен. Пойми, что это конец. Вверься Господу и не взваливай еще один грех ни на себя, ни на монастырь.

— Но… ты же помогал мне! — взмолился Виргилиус. — Ты же сам хотел, чтобы Аврора вернулась ко мне…

— Никогда я этого не хотел! — В голосе настоятеля прозвучала угроза. — Я хотел, чтобы это сумасшествие наконец закончилось. Да и чтобы тебя спасти, но в первую очередь во благо монастыря! Хотя теперь понимаю, что ошибался.

Куизль выступил из темноты, и настоятель только теперь его увидел. Он изумленно вскинул брови и смерил палача усталым, но рассудительным взглядом.

— И вы здесь? — спросил он с некоторым удивлением в голосе, но быстро подобрался, и по обветренному лицу его скользнула легкая усмешка. — Этого следовало ожидать. Этот ваш бургомистр прав. От вас и в самом деле не отвяжешься. Хотя теперь-то что… Все равно все закончилось.

— Вы все это время знали, не так ли? — спросил Куизль. — Знали, что ваш брат стоит за всем этим.

Настоятель устало покачал головой:

— Не с самого начала. Но признаю, кое-что я подозревал. Виргилиус целую неделю выпрашивал у меня эти облатки. Мол, возьмет их совсем ненадолго, а потом вернет. Разумеется, я не стал его слушать.

— Будь ты проклят, Маурус! — взвизгнул Виргилиус; он шагнул к брату, и теперь их разделяло всего несколько шагов. — Все эти… препятствия, их бы не было, отдай ты мне облатки! Я просто заменил бы их на другие, никто и не заметил бы ничего. И Элизабет давно была бы со мной…

— Забудь свою Элизабет! — закричал Маурус. — Пойми же ты наконец, что тебе ее не вернуть, Виргилиус. Она умерла больше тридцати лет назад!

Настоятель грозно двинулся на младшего брата.

— Останки Элизабет давно истлели на каком-нибудь кладбище в Аугсбурге; ее плоть, алые губы, мягкая грудь, которой ты так восхищался, — все это превратилось в прах! Только душа жива по сей день, но и ее ты вернуть не в силах, это во власти одного только Господа!

— Нет! Этого… не может быть! Она… должна ко мне вернуться, должна!

Виргилиус топнул ногой, как ребенок. При этом он изо всех сил встряхнул Пауля, и тот снова заревел. Палач ринулся было в их сторону, но монах опять отскочил к парапету и вытянул мальчика над пропастью.

— Прочь! Все прочь! — завизжал он. — Будем ждать, пока с небес не ударит молния и не вернет мне мою любимую!

Часовщик высунул голову под дождь и раскрыл рот, словно пытался напиться каплями. Он закрыл глаза, и вода заструилась по его лицу.

— Элизабет была любовью всей его жизни, — попытался объяснить настоятель, с грустью глядя на сумасшедшего брата. — В то время его еще звали Маркусом. Он был умным, начитанным и очень ранимым. Смерть Элизабет стала для него сильным ударом. Родители, да и я сам, думали, что все пройдет, но становилось только хуже. В конце концов брат мой перестал вставать с постели, почти не пил и ничего не ел. Врач посоветовал куда-нибудь отослать его, где он мог бы забыться. — Он вздохнул. — Поэтому наш состоятельный отец дал ему денег, и брат отправился в путешествие. И со временем ему действительно стало лучше. До нас доходили обнадеживающие вести из Африки и Вест-Индии, они дышали надеждой. Но нам следовало предположить, что безумие в нем так и не угасло…

Виргилиус между тем затянул тихую песенку. Это была мелодия его автомата, и ей вторым, расстроенным инструментом аккомпанировал детский плач. Куизль раздумывал, как ему одолеть монаха, но Пауль по-прежнему висел над пропастью.

— Когда Маркус приехал в Андекс и постригся в монахи, я думал, что он исцелился, — продолжил настоятель, покачав головой. — Но потом он смастерил это… этого монстра! — Брат Маурус с отвращением показал на улыбчивую куклу. — Он одевал ее, как Элизабет, даже прозвищем тем же называл! Должно быть, это проклятая книга о големах довела его сумасшествие до предела. С тех пор даже я не мог до него докричаться. Он перестал отвечать на мои письма, а когда я вернулся из Зальцбурга и занял место настоятеля, то только тогда понял, как далеко все зашло. Но было уже поздно. Он не думал ни о чем, кроме облаток.