Экспансия — II - Юлиан Семенов

…В отеле было пусто, ни одного человека, даже портье куда-то ушел из-за стойки. Обычно этот креол сидел, не отлучаясь, сосредоточенно ковыряя в носу, если в холле никого не было, а когда заходил случайный посетитель, лениво, но в то же время пристально его разглядывал, чтобы вечером было о чем поговорить с друзьями.

Ресторанчик был вынесен на улицу — столики стояли под соломенными крышами, вместо стульев — пни красного дерева, совершенно неподъемные; прейскурант был довольно скудный, печатали, видимо, в типографии сеньора Игуэраса, потому что под названием отеля «Сэнт Джордж» красовались строки: «Пьющий „Натураль де колониа“ не знает ни подагр, ни аллергии!» Сегодня давали пиво «Шнайдер де Санта-Фе», сопа негра,[37] карнэ эн салса, арроз и эн салада,[38] карнэ асада[39] и хуго наранха[40] — вот и все, не густо.

— Хорошо кормят в парижже «Пилинчо», — заметил Райфель, — хозяин дон Педро Рохо раньше был немцем, — он улыбнулся. — Забыл, бедняга, как делаются айсбайны, но прекрасно жарит мясо на огне. Если хотите, заглянем вечером.

— Спасибо, я не знаю еще, как у меня сложится вечер. Вот, это вам, — и Роумэн положил на стол конверт. — Если там есть что-то такое, что может наследить, — сожгите, об этом попросил тот, кто передал послание.

Райфель кивнул, вскрыл конверт, быстро прочитал письмо, снова кивнул, словно бы соглашаясь с написанным, и подвинул листок Роумэну.

— Зачем? Это же не мне адресовано, а вам, — Роумэн пожал плечами.

— Там указано, чтобы я и вас ознакомил с текстом.

— Да? Вообще-то я этого не люблю, знаете ли. Я получаю за свою работу деньги, выполняю то, что предписано, — и все. Чем меньше знаешь, тем лучше. А?

— Верно, — Райфель посмотрел на Роумэна иначе, чем раньше, глаза ожили, в них появился несколько недоумевающий, но, тем не менее, плохо скрываемый интерес к этому человеку: письмо Ланхера давало к тому основания.

Роумэн прочитал письмо и, так же как Райфель, недоумевающе пожал плечами: «Дорогой друг! Податель этого письма уполномочен проверить, как идет наш бизнес в регионе. Его рекомендации следует учесть. Человек компетентен в сфере бизнеса и деловых связей. По прочтении ознакомь его с текстом. Затем надлежит сделать то, что положено. Передай с ним отчет о работе филиалов фирмы по пути следования товаров к границе. Полное доверие! Эрнесто Ланхер, генеральный директор „Бытовая химия, краски и лаки“. Лиссабон».

Роумэн положил письмо в карман, снова закурил и, попросив появившегося портье принести два скотча, спросил:

— Ну?

— Почему вы не сожгли послание?

Роумэн усмехнулся:

— Здесь? На глазах у всех? Для чего же тогда строят сортиры в отелях и ресторанах?

— Давайте я пойду и сожгу в туалете.

— Я это тоже умею делать. Если я таскал письмо в кармане не один день и пока что ничего не случилось, оно полежит у меня еще полчаса.

— Тогда вы были один. А сейчас мы сидим вместе, сеньор Ниче.

— У вас есть какие-то основания для опасений? За вами смотрят?

— Нет… Мне так, во всяком случае, не кажется. Да и потом я пока в резерве, не за чем смотреть…

— А дело с Шибблом? Кто передал вам сообщение о необходимости срочно напечатать объявление?

— Киккель. Он позвонил мне из Рио.

— Это он дал вам указание расклеить объявления без согласования с местным муниципалитетом?

Райфель усмехнулся:

— Что, возникли какие-то осложнения? Я бы узнал, у меня тут хорошие связи.

— Если я задаю этот вопрос, значит, у меня есть к тому определенные основания.

— Значит, тем более необходима осторожность. Давайте-ка я сожгу этот листок.

«Не может быть, чтобы Спарк не сделал нотариальных копий, — подумал Роумэн. — Хотя вряд ли такое возможно в Португалии, фашизм, все нотариусы на крючке, текст — при всей его деловитости — тем не менее хранит в себе нечто непривычное, значит, лучше — от греха — поставить в известность тайную полицию. Но Спарк мог и обязан был сделать фото; в конечном счете графологическую экспертизу можно работать и по негативу».

— Валяйте, — Роумэн протянул Райфелю конверт, — если вам так будет спокойней.

— Нам, — поправил его Райфель. — Обоим.

Сунув конверт в карман, он отправился в туалет, там прочитал текст еще раз — в высшей мере внимательно. «Точки поставлены, запятые на месте, значит, все в порядке. Случись какой провал в цепи, Ланхер был бы обязан пропустить хоть одну из точек. Предпоследняя точка, правда, очень легкая, одно касание, но, тем не менее, это явная точка, и чернила те же. Странно, почему я должен писать отчет? Такого еще не было, — подумал Райфель (штурмбанфюрер СС Гуго Лаурих, рожден в Линце, до аншлюса Австрии работал в „пятерке“ Эйхмана с правом выхода на руководителя подполья НСДАП доктора Кальтенбруннера). — Я могу изложить этому Ниче на словах то, что его интересует, но зачем писать? Неужели снова начинается канцелярская мука? Разве мыслимо? Не может быть, чтобы мы уже так окрепли; архив — это риск; впрочем, фюрер организовал архив партии, когда мы были еще в подполье, ибо он верил. Посмотрим, как пойдет беседа, но что-то я не хочу ничего писать, не знаю почему, но к себе все же стоит прислушиваться».

Он вернулся; на столе стояли два высоких стакана со скотчем; лед уже растаял, жарища декабрьская, под сорок, вот-вот рождество, будут посыпать пальмы ватой, снега здесь никогда в жизни не видели. Зимой, в июле, температура падает до тридцати, это здесь называют холодом, температура воды всего двадцать четыре градуса, кто ж в такой ледяной купается?!

— Все в порядке, — сказал Райфель. — Теперь можно спокойно разговаривать.

— И раньше можно было спокойно этим заниматься, — усмехнулся Роумэн. — Пейте виски, пока оно не закипело.

«А если рискнуть и связаться с Лиссабоном, — подумал Райфель. — Что-то мне не очень нравится эта просьба Ланхера: почему я должен писать то, что храню в голове? Но я не имею права к нему звонить, это нарушение конспирации, только связник может осуществлять контакт; положение не из приятных; посмотрим, как этот Ниче — впрочем, какой он к черту Ниче, псевдоним, ясно, — станет вести разговор, надо постараться его открыть».

— Это местное виски? — спросил Райфель.

— Нет. Я попросил шотландское.

— Так и дадут! Конечно, это здешнее пойло, — Райфель понюхал стакан, — сразу можно отличить.

— Какая разница? И то, и другое — дерьмо. Если бы мы пили с вами в Шотландии, в деревенском доме — одно дело, а так… В какое время вам позвонил Риг… Киккель?

Райфель усмехнулся:

— Можете не поправляться, настоящая фамилия Киккеля мне знакома, как и вам…

— Разве вы тоже из Линца?

— Да. Кто вам сказал?

— Я прочитал объявление в газете, — усмехнулся Роумэн. — Воскресный выпуск аргентинской «Кларин»: что, мол, в Игуасу проживает штурмбанфюрер СС Лаурих, работающий ныне под фамилией Райфель, а к нему на связь едет член заграничной организации НСДАП Пол Ниче, он же Пауль Найджер, наделенный функциями инспектора, — по согласованию с центром.

Райфель расслабился — впервые за время всего разговора:

— Если вы знаете мою настоящую фамилию, мне легче разговаривать. Согласитесь, просьба нашего с вами общего друга написать сообщение о проделанной работе выглядит несколько странно.

— Каждый уровень к делу конспирации относится по-своему, — ответил Роумэн, посмотрев на портье; тот медленно выплыл из-за своего бюро и отправился к бару наливать новую порцию скотча. — Вы обязаны бояться слова написанного, а мне, увы, с ним только и приходится иметь дело… Так вот, о Штирлице, Ригельте и Шиббле. Центр интересует это дело. Расскажите мне подробно, желательно по часам: когда позвонил Ригельт из Рио, что он произнес, почувствовали ли вы в его голосе волнение? Панику? Растерянность?

— Волнения не было… Особого волнения, так будет точнее…

Портье поставил два стакана, сказав при этом обязательное «сеньорес». «В Испании бы непременно сказали „кабальерос“, — подумал Роумэн, — врожденное преклонение перед всадником. Действительно, на английский это слово переводится как „всадник“ или „наездник“; смешно, если бы в Нью-Йорке в кафе мне говорили, передавая тарелку с сандвичем, не „мистер“, а „всадник“! Сюжет для юмористического скетча».

— Принесите мне пива, — сказал Райфель, не глядя на портье, — только холодного.

— Да, сеньор.

Проводив взглядом его сутулую спину («Странно, такой молодой парень!»), раздраженно заметил:

— Обязательно принесет теплое. Они слышат только себя или же оратора на площади, все остальное проходит мимо них.

Роумэн посмотрел на часы; Райфель понял его:

— Нет, я бы не сказал, господин Ниче, что Киккель был особенно взволнован. Он просто очень настаивающе сказал, чтобы я немедленно, прямо сейчас, напечатал объявления о возможности уйти в сельву на охоту — с запоминающимся адресом — и развесил их в самых броских местах аэропорта.