Свиток 2. Непобедимый - Егор Дмитриевич Чекрыгин

нашего дристуна. Вернее, уже Дрис’туна. Парнишка, да и его мама очень гордились тем, что сам Великий Шаман дал ему Имя в столь юном возрасте. А тот факт, что этот самый Шаман отказывается сообщать, что имя сие означает, — делали его еще более загадочным и таинственным, давая дополнительный повод для гордости. (Сколько раз уже зарекался болтать языком, не думая! А потом приходится мучиться, соображая, что же соврать восьмилетнему пацаненку, необычайно гордому своим именем, о его значении.)

С начала основания племени ирокезов Дрис’тун был самым частым гостем у моего костра. Настолько частым, что его уже почти перестали замечать или, вернее, воспринимать как чужака.

После всех последних битв, погонь и потрясений страдающие от морской болезни бабы то ли привыкли к постоянной качке, то ли устыдились своей болячки, видя толпы раненых вокруг меня, то ли вылечились от недомогания под воздействием стресса. Но так или иначе, а на нашей лодке стало намного просторнее, когда эти болящие туши перебрались на лодки мужей. А вот как их место умудрился занять Дрис’тун? Это как-то выпало у меня из внимания. Но так уж получилось, что после смерти своего приемного отца он фактически перебрался на нашу лодку. Может, потому, что в семье нового мужа матери пришелся не ко двору, может, еще почему, но вот он, сидит и лупает от страха глазами под пристальными взглядами окружающих.

Хм, пришло мне в голову. А ведь с тех пор, как он у нас поселился, его вечный дрист прошел! Может, секрет в стряпне его мамаши? И, блин, как же это я умудрился лишь только что обратить внимание, что фактически обзавелся новым членом семьи? До сих пор этот хитромудрый Дрис’тун как-то умудрялся оставаться незаметным. Нет, я, конечно, его видел и даже частенько гонял с мелкими поручениями, но почему-то не замечал. Воспринимая чем-то вроде вечно задвинутой под стол колченогой табуретки у нас Дома, которой никто никогда не пользовался, но почему-то и не выбрасывали. Или третьим щенком. И лишь сейчас, когда он столь эффектно и неожиданно влез в дела возвышенно-шаманские, я вдруг сообразил, что уже почти три недели в моей лодке плывет новый член экипажа!

Он и до этого частенько плавал с нами, Сати’тху не возражал, мне тоже было не до этого, места мальчонка занимал всего ничего. А вот последнее время Дрис’тун фактически не отходил от нашей банды. «Может, стоит поговорить с его матерью и ее мужем?» — подумалось мне. Хотя на фига? Оно, конечно, рановато, но Дрис’тун уже подходит к тому возрасту, когда детишки фактически уходят из семьи, чтобы примкнуть к какой-нибудь молодежной группировке. Оно, конечно, ему с этим еще годика два-три погодить бы стоило. Но, видно, так сложились обстоятельства. Хотя с матерью все равно поговорю.

— Эй! Так не честно! — естественно, сразу начала орать Осакат, вообще не терпевшая, чтобы кто-то брал над ней верх. — Ему нельзя это знать!

Вот ведь мерзавка. Сама этого Дрис’туна едва ли не пажом своим назначила, нагружая разными работами и гоняя с поручениями куда чаще, чем я. А тут видишь ли, «нельзя».

— Эй, там, цыц! — одернул я сестренку, готовую, кажется, в порыве праведного гнева вышвырнуть мальчонку из лодки. И, поощрительно подмигнув Дрис’туну, добавил: — Запомните, нерадивые ученики Великого Шамана. Знание — это такая добыча, которая никогда не дастся недостойному ее охотнику. Мыши не охотятся на кроликов, кролики — на хорьков, хорьки — на оленей, а волки — на медведей! Коли кто-то смог получить Знание, то он его достоин, а значит, ему это знать Можно. Так что, шесть плюс восемь.

Опять все надолго зависли, давая мне время обдумать сложившуюся ситуацию. То, что Дрис’тун считает лучше, было неудивительно. Мозги молодые, свежие, впитывают все легко и не загромождены лишним мусором. А постоянно ошиваясь возле моего костра, их обладатель явно слышал все уроки, что я давал ученикам, и усвоил, наверное, даже побольше, чем они. Но вот что с ним делать дальше? Брать третьим учеником? С одной стороны, почему бы и нет? А с другой — у меня и с этими двумя крыша едет, а еще и с мальцом возиться?!

Опять же, взять его сейчас к себе и плотно взять в оборот, вбивая в его детские мозги весь имеющийся у меня объем знаний, означает неизменно испоганить мальцу жизнь и сломать психику.

Парень должен пройти через все положенные циклы. Жизнь с родителями, жизнь в мальчишеской стае, прохождение испытаний, статус воина. Короче, Дрис’тун должен вырасти полноценным дикарем, знающим, как выжить в степи или на море, как выследить добычу, всадить копье в брюхо врагу и как содрать скальп. Если вместо этого я выращу математического гения с навыками стихосложения, умеющего размышлять о философии и читать, участь парнишки будет весьма печальной. И не только потому, что ботаников никто не любит. Он просто не выживет в этом мире с тем объемом знаний, что смогу дать ему я. А с другой стороны — жалко, что такой сообразительный малый вырастет обычным дикарем.

— Двенадцать; шестнадцать; десять и пять, — последовали три ответа.

— Неправильно. Думайте еще.

Хотя, если посмотреть объективно, никто из ирокезов, наверное, уже не останется обычным дикарем. Хотя бы тот факт, что дети разных прародителей живут одним племенем, сотрудничая, обмениваясь знаниями и сражаясь вместе, уже большой шаг в сторону от «обычного дикаря». Да и психика с судьбами у них, один черт, уже изломаны дальше некуда.

Вон тот же Тов’хай. Выслушал я его историю. Оказывается, племя парнишки разгромили аиотееки. Его захватили в качестве добычи и определили на работы в свой лагерь, откуда он сбежал с несколькими прибрежниками. Те смогли дойти до берега моря, вырезать каких-то других прибрежников, забрать их лодки и двинуться на восток. Потом примкнули к известным нам пиратам и добрались до Реки. Надо сказать, что Тов’хай все это время продолжал находиться фактически на положении раба, причем, по его словам, даже жалея, что сбежал от верблюжатников.

Но тут случились мы и разгромили пиратов. И снова Тов’хаю пришлось стать добычей и менять хозяев. Причем к нам он попал вместе с наложницей своего бывшего хозяина, проканав за ее брата. И что характерно, это, опять же, была его инициатива. Когда он увидел рожи нескольких наших «забритых», знакомые шрамы пробудили в нем