Тени Шаттенбурга - Денис Луженский

– И если пойду я долиною смертной тени, да не убоюсь зла…

Справа к твари подступал Девенпорт: в одной руке влажно поблескивающая сабля, в другой – длинный гвоздь стилета. Слева замерла в необычной боевой стойке Ульрика. На этом поле боя Микаэль не будет одинок.

– Глупс-сы! – издевательски прошипела тварь. – Он вас брос-сил! С-сбежал! Такой же глупес-с, как и вы! Бессполезно противитьс-ся неис-сбежному!

Дыра в плече уже исчезла, осколки разбитой пластины сошлись воедино и заросли – даже следа не осталось. Рука, несколько дней назад отсеченная странником, тоже была на месте.

– И ты дашь нам уйти, если мы оставим тебя в покое? – Николас встал рядом с Микаэлем, огнестрел в его руках сменил обнаженный меч.

– Отпус-стить? – Ворг как будто озадачился, но тут же его челюсти сдвинулись, приоткрывая ряды острых зубов в омерзительном подобии улыбки. – Чуш-ш-шь! Вс-сдор!

– Тогда у нас нет выбора, – клинок министериала поднялся, и лишь по едва заметной дрожи острия угадывалось, чего стоит Николасу каждое усилие. – Придется тебя убить.

Вибрирующий скрежет – точно ржавым железом скребли по выщербленному камню – меньше всего походил на смех, и все же Микаэль не усомнился: чудовище смеялось. И смех его длился, и длился, и длился…

… оно смеялось, отбивая удар Девенпорта…

… смеялось, уворачиваясь от клинка Ульрики…

… смеялось, скрещивая черные когти с мечом Микаэля…

… а когда упал француз, вскрикнула баронесса и отступил нюрнбержец – смех Ворга превратился в ликующий хохот.

8

– Оливье!

– Жив! – Человек поднялся на одно колено, его перекошенное от ярости лицо заливала кровь. – Mon dieu, да заставьте же его заткнуться!

Ворг лишь расхохотался громче. Теперь-то он понимал, зачем люди делают это – содрогаются всем телом, закатывают глаза и исторгают из себя нелепые скрежещущие звуки. Слабые, жалкие создания… Но даже у них есть чему поучиться. И столь многое можно забрать! Поглотить личность – совсем не то же, что осушить тело. Это как пить вместо воды изысканное вино, как жевать вместо сырого мяса нежнейший паштет. Удовольствие несравнимо!

Этих он не убьет так же быстро, как прочих. Страхом Ворг успел пресытиться и почти не испытывал сожаления, обрывая переполненные ужасом жизни. Совсем другое дело – эти четверо. Да, они тоже боятся, но страх для них – лишь одна из эмоций, вовсе не самая важная. Интересные! И значит…

Близкий росчерк клинка заставил его отступить. А человек быстр! Самый могучий и самый ловкий из четверых, он уже трижды доставал Ворга своим оружием. Острая сталь почти не причиняла вреда, и все же он старался избегать жалящих прикосновений – даже его изменчивое, мгновенно исцеляющееся тело умело испытывать боль.

Женщина снова атакует… Чем-то она не похожа на остальных, что-то прячется в ней – особенное, неповторимое, смутно знакомое. Ну-ка, ну-ка… след Междумирья! О да! Изменение! Не такое, как у глупых мошек, что слетелись к Провалу и стали рабами его зова, – совсем иное! Эта изменилась, но не подчинилась, не утратила воли! Как интересно!

О да-а-а!!! Этими он будет наслаждаться до-о-олго! Заодно выяснит, куда подевался мальчишка, именуемый Кристианом: теперь, когда Идущий трусливо скрылся, юный вкусный человечек поможет ему получить нужное знание. А Провал откроет путь на Тропу. Выследить Идущего, настигнуть, поглотить, стать Единым… Так забавно: люди ведь верят в Единого! В бессмертного и всемогущего, всеведущего и безжалостного! Они называют его Богом!

Смех Ворга изменился – теперь в нем звучало предвкушение. Когда он станет чем-то большим, то непременно вернется сюда. Этот мир, где ему суждено было воплотиться, достоин того, чтобы стать для него началом. Здесь он даст людям то, о чем, едва перестав быть ребенком, грезит каждый из них. Здесь он явится им как Бог!

9

Междумирье – как ледяной кипяток, как слепящая тьма, как нечто, сделанное из ничего. Оно подобно толпе нищих на городской площади: хватает за руки, вцепляется в одежду, тянет во все стороны разом. И ему мало одежды, мало живой плоти, серая пустота протягивает липкие пальцы к самой душе, хватает все, что может забрать. Нет, не тронь, это мое!..

Он знает: всего не удержать, что-то отдать придется, и старается защитить лишь самое дорогое. Знает: от потерь останутся лишь призраки воспоминаний, смутные отголоски пережитого. Именно поэтому отдает худшее, что накопилось после прошлого выхода на Тропу: боль и неприязнь, гнев и отвращение… Ешь, ешь, ненасытная утроба! Плоть от плоти моей, кровь от крови. Ограбь меня… и очисти!

Что ты наделал!

Пока неясно. Нужно оглядеться…

Вокруг – знакомое серое ничто: слой промежуточный, слой-привратник, полная мороков живая мгла. Тропа… нет Тропы! Как необычно…

В кисельно струящемся мареве – будто сеть из тонких нитей. Черные и багровые проволочки сплетаются в сферу; тысячи и тысячи их переплетены меж собой столь тесно, что нет никакой возможности просунуть в самый широкий из промежутков хотя бы палец. О, Серая Пустота, прилегай эта сеть ближе к Провалу, и он уже влип бы в нее, точно комар в паутину! И тогда… Его передернуло от мысли, что он может хотя бы на миг коснуться текучих, почти прозрачных нитей.

Здесь не пройти!

Но ведь ему и не надо проходить. Теперь, когда сеть видна отчетливо, нужно отыскать уязвимое место черного кокона, придумать способ его разорвать, уничтожить. Уже ясно: эта сеть – единственное, что не дает Провалу схлопнуться, самостоятельно зарасти. Возможно, сосредоточенный удар сможет решить проблему. Вот только это – не какая-то каменная стена, здесь нужно больше, много больше энергии… Кристиан? Слишком трудное дело для мальчика, еще не вставшего на Тропу. Впрочем, сейчас он все равно обессилен, и пройдет несколько дней, прежде чем сможет хоть чем-то помочь. А еще впереди – схватка с Воргом…

Впрочем, есть и другой способ – правда, быть может, худший из возможных. Там, в пещере, потоки сил стягиваются к Провалу, бурлят вокруг него могучим незримым водоворотом. Грязные, мутные, отравленные потоки, зато один-единственный человек, научившийся использовать их мощь, творил в Ротшлоссе настоящие чудеса. Если погрузиться в это бурное течение, пропустить его сквозь себя… Грязная сила, темные, жестокие чудеса… Нет, скверная мысль!

Кроме того, для удара, подобного пробившему им путь в подземелья, нужен контакт. Как быть с тем, что придется коснуться нитей? Скверна, пропитавшая их, стократ опаснее питающей Провал ядовитой реки. Разорванные души погибших людей – их боль, отчаяние, предсмертный ужас, материализованные в черно-багровую сеть: в нечто агрессивное, способное мгновенно убить, растерзать, поглотить…

Что ж, теперь ты хотя бы знаешь, куда следует бить. У тебя будет время для поиска подходящего инструмента, когда… если уничтожишь Тень.

Так не медли, возвращайся! Надеюсь, ты знаешь, как?

Сложный вопрос. Из Междумирья никогда не выходят тем же путем, каким попали в него. Да, Тропа петляет и однажды может привести в уже знакомое место, но идут по ней – только вперед. И это закон. Ты – странник, вечный посыльный вселенной, маленькое колесико в ее громадном механизме. Ты приходишь, собираешь, несешь дальше… дальше, дальше! Только вперед, никогда обратно! Да и как это проделать в Междумирье: обернуться? Такое привычное движение в месте, где под ногами – земная твердь. Но когда вокруг – лишь липкое серое ничто, когда время и пространство кажутся лишь плодом паникующего воображения…

Он едва не растерялся, осознав, что заперт в темном коконе и путь на Тропу закрыт. Пережил всего лишь миг колебания, стоивший ему потери еще одной частички себя…

Нет же, нет, ты – не бесстрастное колесико в мертвом механизме! Вселенная – чем бы она ни была – оставила тебе способность чувствовать, сопереживать, принимать решения! Зачем-то этой бесконечно многообразной, этой живой прародительнице всего сущего было нужно, чтобы ты отличался от бездумно вращающейся детали. И если уж речь зашла о возвращении… Вовсе ни к чему крутить головой, чтобы увидеть нужный проход прямо перед собой!

Закон… нет, всего лишь правило. Которое можно использовать так, как здесь и сейчас нужно тебе самому.

Уже открывая проход и чувствуя, как Междумирье берет с него последнюю дань, он внезапно подумал: «Может, в этом-то и беда? Мы всегда оставляем ему худшее. Не платим справедливую цену: обманываем, избавляем души от мусора. И после ужасаемся, когда в глаза нам заглядывает Ворг…»

10

Крик рвался из груди, кипятком клокотал в горле, а она все пыталась удержать его там, внутри, не пускала наружу… тщетно…

– А-а-а-а-ах!

Стыдно! Ох, как же стыдно! Не прощу!