Ночная смена. Остров живых - Николай Берг

— А ты?

— Что я… предупредили золотозубые, чтоб и думать забыла. По документам — хрен проймешь, вроде папашкина подпись. А у них все схвачено и куплено — и у ментов и в суде… Отчего папашка умер — тоже так и не известно… По причине далеко зашедших гнилостных изменений тканей…

Ирка вздохнула и вспомнила все это дикое время, когда от нее на улице шарахались — запах мертвого отца не смывался и не выветривался… А уж в помещениях…

— Так что Валентин — не взыщи. Водка для тебя — амба. По печенке тебе стукнуть, или так обойдемся? — Ирка подпустила в голос задушевности. Вроде — получилось.

Хозяин мастерской предпочел обойтись без стука в печень. И пока сливал из бака УАЗа бензин в канистры и затаскивал их в погреб "замка" — сопел и думал.

Очень не ко времени начинает крутить живот. Вот только этого не хватало. Неужели все так плохо, что у меня наконец начинаются, как говаривала старшая медсестра отделения желудочно — кишечных инфекций " месячные монструации"?

Оживает рация раненого в бедро. Голос Ремера интересуется — телимся мы или уже отелились? В ответ злобный Ильяс выдает длинную невнятную речугу и кивает мне на рацию. Вскорости обмотанный дымящейся курткой и еще какими — то мокрыми тряпками капитан скатывается большим комом вниз, о чем мы слышим заранее — по дороге он чем-то пересчитывает прутья перил.

Ну вот, все живые в сборе. Негусто осталось.

Капитан тут же забирает себе с раненого автомат, находит еще пару рожков у того в разгрузке — и не то, чтобы веселеет, а как-то оживает. Сбрасывает с себя парящее тряпье — шторы вроде из чьей-то квартиры.

— Ты и ты — снимаете дверь с петель, организуете вытаскивание раненого, мы с вашим разговорчивым другом прикроем. Патроны у тебя еще есть? — он поворачивается к Ильясу.

Ильяс отвечает своим хуххахуехаханьем.

— Мовчан что? — смотрит на меня Ремер.

— Умер. Оставили в ванне.

Хорошо, что створка двери из подъезда узкая и легкая — не носилки, но все же вполне годится. Приматываем раненого теми самыми шторами, что Ремер на себя намотал для проскакивания по задымленной раскаленной лестнице — в пожаре ведь чем выше, тем жарче и находится на лестнице, когда внизу горит — самоубийство. Вот он и выбил дверь в ближайшую квартиру, переждал, разжился там тряпьем, намочил и тем спасся.

— Большая часть беспокойников еще на нашу машину горящую любуются. Но она уже догорает, так что надо отсюда уносить ноги.

— Куда?

— Выполняй приказы — отвечает мне Ремер.

— Ага. Что-то сегодня твои приказы не в тему. Да и подчиненных у тебя, капитан, не осталось. Ильяс — что делать будем? — раскомандовался блин тут, нафиг, нафиг.

Ну, собственно оно все равно так и вышло, как Ремер бы и сказал — они с Ильясом прикрывают, мы с Тимуром тащим импровизированные носилки. Кто как — а я не удивлен вовсе. Когда идем мимо воткнувшегося в фонарный столб нашего автобусика, Ильяс начинает возбужденно квохтать.

— А ведь действительно, двери-то закрыты — удивляется капитан.

Не понимаю, к чему это. Конструкция с раненым неудобна, раненый тяжелый и тяжелеет с каждой минутой, а мы что-то тормозим.

Потом до меня доходит — мы выскочили из автобуса в открытые двери, Ильяс же и открыл — остался в автобусе труп водителя, выжить ему там было никак не возможно — но сейчас двери закрыты. Значит кто-то их закрыл. Логично.

— А уехать на этой чертопхайке мы не можем? — с неприкрытой надеждой спрашивает наш салобон.

— Куда? Он же въехал от души, не получится, колесико то вон каким ибуком вывернулось — мрачно отвечает капитан, и мы дергаем дальше, стараясь обходить к счастью очень редких тут мертвяков. Вот у буханки их — точно толпа. За нами увязывается пара дохляков, но идут они с такой же скоростью, как и мы, так что пока охранители воздерживаются от пальбы.

Руки от неудобной ноши устают куда быстрее, чем от нормальных носилок. Все внимание уходит на то, чтоб не запнуться — а двор захламлен капитально, чего только не валяется, вплоть до мебели. И хорошо бы, чтоб тот стенолаз, которого уже пристрелили, оказался единственным морфом в этом районе. Черт, чуть не упал, зацепившись за раскрытый чемодан с вывалившимся оттуда шматьем. Сзади возмущенно верещит Тимур.

Ага. Мы уже у подъезда. Парочка прикрывающих проскальзывает вовнутрь, тут же хлопают выстрелы из ПБ — нифига он не бесшумный, он просто гораздо тише, а лязгает достаточно громко. К нам идут несколько зомби стоявших неподалеку, трое вроде всего.

Нет, четверо, один вон у стенки полулежал, а сейчас начал подниматься. Все, пора в домик.

Дверь в подъезд закрываю с несказанным облегчением.

Квартира на третьем этаже — хозяева тут были, но мы их оттащили на лестницу — пожилая пара, пенсионеры видно.

Раненого уже привычно размещаем в санузле. Почему-то это помещение кажется самым безопасным. Места остается еще для одного человека — и остается молодой. По-моему он здорово опасается, что мы его там и оставим, а сами улепетнем — но заботливость Ремера по отношению к последнему из его группы и наставительное хахеахуание Ильяса, пытающегося втолковать салабону, что надо делать — немного успокаивают нашего новичка.

Я заглядываю в комнату и мои ноги взлетают вверх, я хряпаюсь спиной и башкой об пол — какая-то круглая фигня раскатилась под башмаками, чудом не убился. Оказывается — на полу рассыпано два десятка стеариновых свечей. Вот это — замечательно, очень к месту. Во всяком случае — мне так кажется, работать с раненым при освещении десятком свечек — куда как приятнее. Да и пришедший в себя раненый отмечает это. А я отмечаю, что перешел парень из первой стадии шока в торпидную.

Можно перевести дух. Только ненадолго — я уже понял, что мы остались без связи и потому вызвать на себя помощь не можем. Ильяс видно надеялся на легкую и вкусную халтурку и потому не потащил с нами ботана-связиста, а рация Ремера так и осталась в сгоревшей машине. Значит, надо выкручиваться самим.

Прикидываю, что у меня в наличии один патрон в калаше, обойма в пистолете — да в "Малыше"[44] пяток патронов. О, а в сумке находится еще пара пачек к пистолету. Спрашиваю Тимура — что у него. У него — шесть патронов. Нет, определенно с пакистанским ТТ какая-то чертовщина творится — как ни доходит до него дело — так в нем шесть патронов.

Стрелки прикидывают, что у них. Кошачьи слезы получаются. По паре магазинов на ствол. Ильяс еще находит у себя несколько самоделок-зачинок. Грустно хыкает.

Перетряхиваем все карманы. В стыренной мной у Молчуна разгрузке — три пустых магазина к его "Валу" и один полный. Толку-то от этого — сам "Вал" неведомо где.