Питер Страуб. История с привидениями. - Питер Страуб

— Давай, братишка, — сказал звучный голос сзади.

И маленькая рука с землей, набившейся под ногти, потянулась к горлу Сирса.

Сирс сам удивился быстроте своей реакции; он отшатнулся, чувствуя боль в шее там, где ее коснулся Фенни. Машину заполнил запах мертвечины. Они сидели сзади, глядя на него горящими глазами, открыв рты.

Его наполнили отвращение и гнев. Он не мог умереть покорно. Сирс дрался в первый раз за шестьдесят лет; его кулак врезался в скулу Грегори Байта и погрузился в мягкую, гниющую массу. Из разорванной щеки полилась сверкающая жидкость.

— Так тебя можно ранить, — сказал Сирс. — Можно, клянусь Богом!

Подвывая, они набросились на него.

Полдень, Рождество

Глава 4

Рики понял, что Хардести пьян, еще в начале разговора. К концу его он знал, что Милберн остался без шерифа.

— Вы знаете, кто это сделал, — Хардести икнул. — Вы все знаете, Готорн. Скажите мне.

— Я слушаю, Уолт. — Рики сидел на диване, глядя на Стеллу, уткнувшую лицо в ладони. Она потакала, потому что отпустила Сирса и даже не попрощалась, не обняла, не благословила. Дон Вандерли сидел на полу рядом с креслом Стеллы, обхватив руками колени.

— Слушаете? Ну что ж, слушайте. Я был моряком, вы знаете это? В Корее. Три нашивки, черт возьми! — раздался треск — Хардести опрокинул стул или разбил лампу. — Три распроклятые нашивки. Можно сказать, герой. Но хрен с ним. Все, можно не ехать на эту чертову ферму. Сосед пришел в одиннадцать и нашел их всех. Элмер их всех убил. Перестрелял. А после этого улегся под своей елкой и отстрелил себе башку. Полиция штата увезла их на вертолете. А теперь скажите мне, Готорн, почему он это сделал. И скажите, как вы об этом узнали.

— Потому что я однажды одолжил машину у его отца. Я знаю, что это звучит нелепо, Уолт.

Дон оглянулся на Стеллу, но она не отнимала рук от лица.

— Нелепо.., черт! Ладно, можете искать нового шерифа. Я смываюсь, как только расчистят дорогу. Поеду куда угодно отсюда. Впрочем, куда ехать? Это, что влезло в голову Скэйлсу, оно ведь может куда угодно придти, не так ли, мистер адвокат?

Рики промолчал.

— Вы можете называть это Анной Мостин или как-нибудь еще, мне плевать. Я хочу сказать, я всегда считал вас ослом, Готорн. Можете сами расхлебывать то, что вы заварили, вместе с вашими друзьями, если кто-нибудь из них еще остался. Я буду сидеть здесь, пока не расчистят дорогу, и пристрелю любого, кто подойдет близко. Вот и все.

— А что с Сирсом? — спросил Рики, зная, что Хардести сам ничего не скажет. — Кто-нибудь видел Сирса?

— А, Сирс Джеймс! Конечно полиция и его нашла. Он врезался в снегоочиститель у подножия холма, разворотил его. Можете его забрать, если не боитесь. Уфф, — он снова икнул. — Я нажрался, Готорн. И буду жрать еще. Пока не смоюсь отсюда. И идите все к чертовой матери, — он повесил трубку.

Рики встал.

— Хардести спятил, а Сирс мертв.

Стелла начала плакать; скоро они втроем собрались в маленький кружок, обнимая и поддерживая друг друга.

— Я один остался, — прошептал Рики, уткнувшись в плечо жены. — Боже мой, Стелла. Один.

Вечером, уже в постелях, они все услышали музыку, громкую, ликующую — звон тарелок, трели саксофонов. Доктор Заячья лапка праздновал победу.

Глава 5

После Рождества даже соседи почти не видели друг друга, и те немногие оптимисты, что планировали встречать Новый год, забыли свои планы. Все общественные здания, магазины, церкви и офисы стояли закрытыми; на Уит-роу сугробы доходили до вывесок. Даже бары закрылись, и толстый Хэмфри Стелледж сидел у себя дома с женой, слушая завывание ветра и думая, что когда дороги расчистят, он окупит вынужденный простой — ничто так не гонит людей в бары, как плохие времена. Казалось, если долго слушать этот вой ветра, в конце концов можно расслышать какие-то голоса, сообщающие какие-то ужасные секреты, способные навеки омрачить жизнь. Некоторые горожане просыпались по ночам и видели одного из детей Скэйлсов у своей кровати, окровавленного и ухмыляющегося. После этого уже было невозможно уснуть и забыть этого светящегося призрачным светом Дэйва или Митчелла.

Город знал про Элмера, знал и про Сирса Джеймса и Омара Норриса, а теперь узнал и про шерифа Хардести. Двое братьев Пигрэм пробились к участку на снегоходе, чтобы проверить, правда ли шериф свихнулся. Когда они подошли, в окно высунулось испитое лицо. Хардести погрозил им пистолетом и крикнул, чтобы они убирались. Многие, проходя поблизости, слышали, как шериф дико кричит или беседует сам с собой; впрочем, они уже ни в чем не были уверены среди страшных снов и жизни, превратившейся в самый страшный сон. Многие слышали и музыку по ночам, разухабисто-веселую, но почему-то навевающую ужас, и утыкались лицом в подушку, говоря себе, что это радио или еще что-то.

Питер Берне как-то услышал эту музыку и встал с постели, думая, что пришли за ним. Но за дверью никого не было, и он лег, зажав уши руками, однако дикая музыка не стихала, двигаясь вниз по улице.

Она остановилась напротив одного из домов и стихла. Молчание было еще более зловещим, и Питер, не выдержав, опять встал и выглянул в окно.

Внизу, где он обычно видел отца, идущего на работу, в ярком лунном свете стояла шеренга людей, мертвецов, глядящих на него пустыми глазами. Он не знал, видит ли он их только в воображении или Грегори Байт с его благодетельницей в самом деле создали их точные копии и послали сюда. Или камеры тюрьмы Хардести и десяток замерзших могил раскрылись, выпустив своих постояльцев на эту ночь. Он увидел Джима Харди, страхового агента Фредди Робинсона, старого доктора Джеффри, Льюиса Бенедикта и Харлана Баутца (он умер, расчищая снег). За дантистом стояли Омар Норрис и Сирс Джеймс. Сердце Питера подпрыгнуло, когда он увидел Сирса, — теперь он понял, почему музыка зазвучала громче. Из-за его спины выступила девушка, и Питер узнал Пенни Дрэгер — теперь ее красивое лицо было таким же пустым и мертвым, как и у остальных.

За высоким человеком с ружьем стояла кучка детей, и Питер кивнул. Про Скэйлса он тоже не знал. Потом толпа расступилась, пропуская вперед его мать.

Она была уже не так похожа на себя, как тогда на стоянке, но ее лицо было так же безжизненно. Казалось, ей трудно долго притворяться живой.

Она с усилием подняла руки, протянула их и зашевелила губами. Он знал, что это не человеческие звуки: либо стон, либо плач. Они все смотрели на него, протягивали руки и просили выйти и помочь им. Питер заплакал. Ему было не страшно, а жалко их, кого не оставили в покое даже после смерти. Грегори и его благодетельница послали их, чтобы выманить его. Как их много!