Русская фантастика 2010 - Людмила Белаш

— Здесь легко дышать, — сказала она, не оборачиваясь. — Здесь пахнет будто ароматным дымом… Чувствуешь?

Он ничего не чувствовал, кроме вони подступающих испарений.

— Оставайся здесь! Куда ты идёшь? Там темно!

— А я вижу, — она удивлённо засмеялась. — Я всё вижу, представляешь? Там росписи на стенах, статуи мужчин и женщин… Героев, паломников, учёных… И там чистая вода. Свечи горят.

— Там темнота! Ничего нет!

— Отпусти меня, — сказала она другим, трезвым и даже сварливым голосом. — Ты синяки оставил. Не надо так хватать.

Он чуть разжал пальцы, но не выпустил её плечо. Тогда она резким движением вывернулась.

— Успокойся, Саундер! Бежать некуда — снаружи дождь, в тамбуре уже нечем дышать. Пережди здесь — с тобой ничего не случится! И дальше будешь жить, катиться, вертеться, делить свой дёрн, распределять отпуска… По инерции.

Он растерялся.

Ирина вложила ему в руку слабо светящийся маячок:

— На.

Он ничего не ответил.

Ирина посмотрела на него и вдруг засмеялась:

— Ты бы видел своё лицо… Спасибо тебе, Саундер.

— За что?

Она улыбнулась. Перевела взгляд в глубь храма, в темноту.

Саундер запаниковал:

— Ни шагу от меня ты не ступишь! Только попробуй…

Ирина посмотрела грустно:

— Ты, может, сам когда-нибудь поймёшь.

И она пошла вперёд, а он рванулся, чтобы её остановить, — но вдруг замер. Ирина шла в темноту, которая редела вокруг неё, как если бы женщина была факелом. Ирина шла, освещая собой высоченные стены, покрытые резьбой и фресками, и тонкие пьедесталы, босые ноги и края длинной одежды, изваянные из камня, — а сами статуи терялись в темноте. Дымились курильницы, горели свечи вдоль стен; Ирина шла в глубь анфилады залов без потолка, её длинная прядь соскользнула с плеча и обвилась вокруг шеи. Она шла беззвучно, иногда вытягивая руку и касаясь стены либо пьедестала, а они отбрасывали тени — от неё.

— …Основную ответственность, в том числе за материальные убытки, комиссия возлагает на губернатора станции Ирис-46 Горбунова Игоря Самсоновича, в том числе: нецелевое использование транспортных средств, поселение на территории планеты лиц, не состоящих в штатном расписании, несанкционированную торговлю, неконтролируемые геологоразведывательные работы…

Губернатор сидел с лицом беспечным и белым: ещё несколько дней назад, когда прояснилась его судьба, он перестал бояться и вздохнул с облегчением. Определённость лучше страха. К тому же у губернатора наверняка готовы были пути отступления и запасной аэродром.

— …Комиссия полагает действия Григорьева Саундера Антоновича своевременными и компетентными. Комиссия принимает объяснения Григорьева С. А., полагая, однако, что в заключительной их части имеет место описание галлюцинаций, возникших под действием ядовитых испарений либо неучтённых факторов. Комиссия полностью снимает с Григорьева С. А. обвинение в преступной небрежности, повлёкшей за собой человеческие жертвы.

Саундер повернул голову. Инспектор, вернее, бывший инспектор, сидел постаревший, с зеленоватыми тенями вокруг глаз, ни на кого не глядя. В последние три дня инспектору ничего так не хотелось, как крови Саундера; в какой-то момент Григорьев был почти уверен, что муж Ирины его добьёт.

— …Поисковые работы в районе объекта «Чёрный храм» будут вестись столь долго и в таких объёмах, как это решит специальная комиссия…

Сессионный зал административного корпуса Ириски был переполнен; Арбитражный суд помещался на экране, и движения губ говорящего чуть-чуть не совпадали с речью из динамиков.

— …До вынесения такого решения постановляем считать Ломакину Ирину Дмитриевну без вести пропавшей.

Саундер оставался на месте несколько минут после того, как заседание окончилось и экран погас. Подходили люди, жали ему руку, говорили, что переживали за него, что он, конечно, ни в чём не виноват, и теперь это всё ясно; Саундер равнодушно кивал. На другом конце зала, так же равнодушно, сидел инспектор. К нему никто не подходил.

Вышел из зала губернатор, сопровождаемый редкой толпой. Саундер встал.

Инспектор нехотя повернул голову.

— Она ещё кое-что сказала, — сообщил ему Саундер. — Кое-что специально для вас.

— То есть вам померещилось, что она что-то сказала.

— Или так. Внутри моей галлюцинации ваша жена сказала несколько слов для вас.

— Вы уверены, что мне это интересно?

— Как хотите.

Саундер повернулся к двери.

— Скажите, — раздражённо выплюнул инспектор.

Саундер помедлил.

Он пришёл в себя на твёрдом песке, ярко-жёлтом, золото-багровом. Острыми языками тянулись к небу барханы, неподвижно застывшие до следующего катаклизма.

Пёс и Щенок поднимались над горизонтом. Длинная сдвоенная тень тянулась от храма на запад, и Саундер лежал на краю этой тени.

— Всё хорошо, — Ирина улыбалась.

— Что там? — прохрипел Саундер. — Кого ты там нашла? Что ты ему сказала?

Ирина улыбнулась шире:

— Всё просто. Мы привычно твердим: Господи, дай мне, Господи, помоги мне! Я пришла к Тому, кто живёт в этом храме, испросила: Господи, чем тебе помочь?

— Ты видение, — догадался Саундер. — Я брежу.

— Может быть, — Ирина кивнула. — Передай моему мужу, что я однажды любила его. В Альпах, три года назад. Он вспомнит.

— В Альпах?.. — Кожа на лице инспектора сделалась желтоватой, как выбеленная солнцем кость. — Три года назад? Она…

— Больше она ничего не сказала.

— Надеюсь, её никогда не найдут, — тяжело проговорил инспектор.

Он встал и тяжело зашагал по проходу, повернувшись к Саундеру спиной.

Лёгкий разведывательный катер опустился на каменный выступ, похожий на причал. Поисковая партия свернула работы позавчера: песок был истоптан, заезжен колёсами и гусеницами, кое-где темнели круги, оставленные экспресс-утилизаторами.

Саундер спрыгнул с трапа на камень. Золотые прожилки на скальной породе складывались в узор; новый губернатор носился с идеей покрыть слоем золота крыши всех помещений станции. Кто-то сказал ему, что в случае непогоды золото надёжнее силовых экранов. Новый губернатор ещё не видел ни одного дождя на Ириске, а уже урезал Саундеру жилищный бюджет в пользу «мер предосторожности».

Губернаторы меняются, подумал Саундер. Я остаюсь. У меня двадцать пять рабочих вакансий, которые не будут заполнены до следующего квартала, неисправная теплотрасса и нехватка учебников в школе. Всё это я должен исправить, улучшить, решить до завтра, а завтра окажется, что буровая установка шестьсот три не прошла в положенное время техосмотр, из ангара пропал грузовой флаер и футбольная команда проиграла первенство.

Он вошёл в тамбур. Вдоль стены помещался теперь железный шкаф, где хранились стеклянные бутыли с водой, аптечка и заряженные фонари. Саундер выбрал фонарь на длинной ручке, похожий на факел.

Пологая лестница вела вверх. Пахло тонко, еле уловимо — дымом, благовонием, духами. Из темноты мерещился взгляд — или взгляды, многие сотни.

— Я пришёл, — сказал Саундер. — Чем тебе помочь, Господи?

Наталья Резанова

Крутые парни ездят на трамваях

На линии создавался тяжёлый затор. А шофёр всё так же трусил по рельсам впереди меня и никуда не сворачивал.

Я неистово трещал, высовывался, ругался, но шофёр только попыхивал в ответ табачным дымом из кабины… я пришёл в отчаяние и решил действовать. На спуске к Самотёке я выключил мотор и с оглушительным треском, делая вид, что у меня отказали тормоза, ударил сзади автомобиль с его нахалом шофёром.

Что-то выстрелило. Автомобиль осел на один бок. Из него повалил белый дым. Я увидел, как со стороны Самотёчной площади бегут к вагону, придерживая шашки, околоточный надзиратель и городовой.

Лучше всего после наступления темноты на улицу не выходить. Это и недоумку понятно. Но как быть зимой, когда сумерки начинаются уже с двух часов дня, а после трёх — хоть глаз выколи? А зимы в этих краях долгие, снег по полгода лежит, благо его в нынешние времена и не убирает никто. Это очень важное обстоятельство — снег. И лёд. Пешком при заносах передвигаться трудно. На такое решаются только в крайности.

Бабка скользила и падала, поднималась и снова брела, опираясь на палку. Её целью была черневшая под снегом груда камней — разрушенная баррикада, обозначавшая трамвайную остановку. Обычно вагоны в тёмное время ходили по оговорённому бригадами пассажиров маршруту, не останавливаясь по пути. Но те бедолаги, которым выпало оказаться на тёмной улице, старались проходящие трамваи задержать. Насколько хватало сил. Самый безобидный способ был — завалить рельсы снегом, на такое и ребёнок был способен. Конечно, детей об эту пору стараются из дому не выпускать, но в жизни всякое случается, и не у всех детей есть дом. Однако, ежели трамвай катит на полной скорости, он этот снежный завал разнесёт и даже хода не замедлит. Иное дело — преграда посерьёзней. Камни и кирпичи от разрушенных домов, вывороченные обломки асфальта. Плитку, коей в начале века в добровольно-принудительном порядке мостили улицы, вернее, то крошево, что от неё осталось, вынесли в первую очередь, благо её и выковыривать-то не приходилось — сама отлетала. Правда, современные вагоны снабжены таранами, но, как правило, тормозить всё равно приходилось. Тут-то и наступал момент истины. Потому что часто завалы были не следствием действий отставших от рейса пассажиров, а ловушками. И редко представители бригады выходили разбирать завалы в одиночку.