Безжалостное обольщение - Джейн Фэйзер

— Ваша супруга сегодня очаровательна, Делакруа, — услышал он за спиной ровный голос Жан-Люка Леграна.

— Я передам ей ваш комплимент, Легран, — ответил капер с вежливой улыбкой. — Если, разумеется, вы не предпочтете высказать его сами.

— Она немного занята в настоящий момент. Мадам Делакруа очень популярная личность.

Капер замер, нервы у него напряглись до предела — он безошибочно уловил назревающую опасность. Мужчина, соблазнивший жену другого мужчины, не станет поддевать обманутого мужа, если нет на то веской причины. Тем более в данном случае, когда таковой муж достаточно ясно дает понять, что шалости жены его ничуть не волнуют. Но нужно что-то ответить на замечание, которое нельзя не счесть оскорбительным для дамы, а следовательно, и для ее мужа.

— Как мило, что вы это заметили, Легран. — Бирюзовые глаза сверкнули в свете ламп, губы изогнулись в улыбке, не предвещавшей ничего хорошего.

Легран натянуто улыбнулся в ответ:

— Вам это должно быть лестно, Делакруа. «Зачем он дразнит меня, — недоумевал Доминик. — Ведь не хочет же он спровоцировать дуэль? Или хочет? Но зачем, черт возьми?» Он не может ничего иметь против Доминика — человека, который сквозь пальцы смотрит на то, как Легран соблазняет его жену. Или собака зарыта именно здесь? Эта мысль мелькнула где-то в его сознании, мелькнула и подхлестнула то неопределенное чувство опасности, которое нес с собой Легран.

Доминик широко дружелюбно улыбнулся собеседнику и откланялся:

— В высшей степени лестно, Легран. Прошу извинить меня. — Он зашагал через комнату, оставив француза теряться в догадках.

Может быть, они ошиблись, и Делакруа действительно плевать на эскапады собственной жены? Хотя был момент, когда Легран почувствовал опасность, он чуть не отскочил назад от этих внезапно ставших зловеще-ледяными бирюзовых глаз. Но это чувство так же быстро прошло, как и возникло. А может, ему и просто все только показалось.

Легран отправился в игорную комнату, чтобы поделиться своими неопределенными впечатлениями с другими заинтересованными участниками небольшой партии охотников выяснить кое-что насчет Делакруа и его обещающей и ускользающей супруги.

— О, Доминик, ты так подкрался, что напугал меня! — Женевьева со смехом обернулась к возникшему у нее за плечом мужу. — Знаешь, нужно быть осмотрительнее — ты можешь ненароком услышать что-нибудь нелестное в свой адрес. Не так ли, господа? — Глаза ее озорно блестели, и на щеках появились ямочки — она приглашала Фуше и молодого де Граси посмеяться над фривольной шуткой.

Фуше только снисходительно улыбнулся и бросил на месье Делакруа оценивающий взгляд. Даме следовало бы быть поосторожнее, решил он. Ее муж, судя по всему, не в настроении разговаривать в столь рискованном тоне. Молодой де Граси зарделся, испугавшись, что Делакруа может подумать, будто он сказал нечто непозволительное.

Женевьева похлопала его по руке:

— Не смущайтесь. Мой муж прекрасно понимает шутки, правда Доминик? — И посмотрела на него, требуя подтверждения, но тут улыбка сошла с ее лица: неудивительно, что де Граси так смутился.

— Ни у кого, насколько мне известно, пока не было оснований жаловаться на отсутствие у меня чувства юмора, мадам, — проговорил он медленно. — Но все когда-нибудь случается впервые.

Женевьева оцепенела. Что, черт возьми, не так? Точнее, что она сделала не так? Капер явно был разгневан, и, как всегда, это выражалось в неподвижности взгляда, который приковывал к себе собеседника. Она чувствовала себя такой восхитительно искушенной, была в восторге от того, что удалось привлечь внимание и заинтересовать таких разных мужчин, как месье Фуше и сын хозяев, наслаждалась легким флиртом, которым занимались здесь все и в котором она оказалась столь искусна. И вдруг Доминик заставляет ее почувствовать себя смущенной и подавленной, словно расшалившуюся маленькую девочку, которую строго одернул взрослый.

— Нам пора домой, — сказал Доминик, прискорбно игнорируя требования вежливости.

Женевьева вспыхнула, но на сей раз скорее от досады, чем от неловкости. Короткое замечание Доминика прозвучало словно приказ, и она никак не могла понять, чем навлекла на свою голову такое публичное унижение.

— Еще рановато, — проворковала она, однако голос звучал твердо. — Но если ты устал, конечно, поезжай. Я скоро тоже приеду.

Фуше закашлялся и взял под локоть вытаращившегося де Граси. Наконец молодой человек понял, чего от него хотят, пробормотал извинения и ринулся прочь.

— Пошли, — сказал капер и предложил Женевьеве руку.

— Я еще не собираюсь уезжать, — злобно прошипела она. — Ты не имеешь права ставить меня в такое неловкое положение.

— Это ты ставишь меня в неловкое положение, — категорически заявил он. — И если не хочешь усугубить его еще больше, то без дальнейших споров возьмешь меня под руку.

— Что я сделала? — спросила Женевьева, отнюдь не собираясь подчиняться.

— Ты сама прекрасно знаешь. — Доминик взял ее руку и просунул себе под локоть. — Я достаточно долго наблюдал, как ты по-идиотски кокетливо жеманничаешь и флиртуешь, так что мы откланиваемся.

К своему великому огорчению, Женевьева почувствовала, от такой грубой несправедливости слезы наворачиваются у нее на глаза.

— Я не жеманничала, — тихо возразила она, смахивая слезу. — И почему это мне нельзя немного пофлиртовать? Здесь все флиртуют.

— Ты, кажется, забыла, что твое главное и опасное достоинство состоит в том, что ты не похожа на других, — огрызнулся он. — Я тысячу раз говорил тебе, что манерность Элизы тебя делает просто смешной. У тебя внешность неподходящая.

Женевьева была раздавлена и опустошена обрушившейся несправедливостью. Она вовсе не хотела жеманничать, как Элиза. Женевьева достаточно хорошо знала себя и была уверена, что даже неумышленно не могла подражать сестре. Так что оставалось, держа под руку «мужа», с приклеенной улыбкой на лице, расточая направо и налево банальные любезности, пройти сквозь анфиладу комнат, чтобы найти хозяев.

— О, дорогая мадам, не хотите же вы сказать, что так рано покидаете нас? — запротестовал виконт, замысловато кланяясь, видимо, вспомнив о лучших днях, проведенных при Версальском дворе. — Делакруа, вы не можете быть столь жестоки, чтобы увезти от нас лучшее украшение вечера. Клянусь, это все равно что задуть свечи.

— В таком случае, боюсь, вы обречены провести остаток бала в кромешной тьме, — парировал Доминик. — У мадам болит голова. — Он с искренней озабоченностью взглянул на грустное лицо стоявшей позади него жены. — Разве не так, та chere?

— Слишком много волнений, виконт, — пробормотала Женевьева. — Я в отчаянии, что приходится уезжать так рано.