Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг. - Сергей Владимирович Волков

Кремля 2-я школа прапорщиков отказалась стрелять «в своих». Школа была разоружена и заперта в подвалах Кремля вместе с 1-м батальоном 56-го запасного полка.

Алексеевское военное училище и строевые роты трех московских и Суворовского кадетских корпусов, которые квартировали в Лефортове, были заняты обороной своих зданий и прийти к нам на помощь не смогли.

Вечером узнал в штабе, что генерал Брусилов отказался возглавить наше выступление и что Всероссийский исполнительный комитет железных дорог распорядился о запрещении подвоза воинских частей к Москве.

Отказ генерала Брусилова был страшным ударом для нас, и оставалась слабая надежда, что в Москве появится кто-нибудь из крупных военачальников, который и возьмет дело борьбы в свои руки.

Тогда мы не знали сложившейся обстановки за нашими спинами, обрекавшей нас на поражение.

30 октября в училище явился бельгийский офицер русского происхождения и сказал, что в Бельгийской военной миссии имеется до 17 бронированных автомобилей, предназначенных для фронта, но задержанных в Москве. Передать эти бронемашины миссия не могла, т. к. это являлось бы актом вмешательства во внутренние дела России, но если бы явился туда наш небольшой отряд, то никакого сопротивления не встретил бы. Получить эти бронемашины для уличного боя с неорганизованным, необученным противником значило более чем вдвое увеличить наши силы и широко развернуть активные операции. Наше начальство, однако, отказалось от этого плана – мотивируя тем, что нельзя нарушать экстерриториальность бельгийской миссии.

К этому времени большевики начали проявлять уже активность. Упорно старались занять телефонную станцию, захватить на Тверском бульваре дом градоначальника и повели наступление на Никитском бульваре. Все атаки были успешно отбиты. В этой борьбе сгорел дом князя Гагарина, запиравший Тверской бульвар. В подвале этого дома после борьбы было обнаружено около 20 обгоревших трупов захвативших аптеку в этом доме и погибших от взрыва.

Было столкновение на Большой Дмитровке. Успех всюду, кроме градоначальства, был на нашей стороне, и Красная гвардия несла значительные потери.

Конец Поварской, примыкавшей к Кудринской площади, был занят большевиками. Оттуда они обстреливали всю Поварскую, но огонь их был безвреден.

За все время борьбы в моем отряде было только два легко раненных. На Смоленском рынке 4-я школа прапорщиков оставалась безучастной в своем помещении. Соседом слева у меня была рота корниловцев-ударников, и так же, как и мой отряд, она тяготилась вынужденным бездействием.

Командир этой роты сразу присоединился к моему плану занятия Брянского вокзала, но, не зная общего плана действий нашего командования, мы решили просить разрешения на эту операцию.

Я был вполне уверен, что сил у нас достаточно, и мне в голову не приходило, что у наших «вождей» если и был план, то только план выхода из борьбы.

В штабе я получил сведения от полковника Екименко, но, как оказалось, они были очень неполные; я не знал ни о присутствии в училище министров Временного правительства, ни о появлении полковника Рябцева. На мое предложение занять Брянский вокзал без усиления наших частей мне ответил начальник училища: «Мы это обсудим».

Патрули моего отряда контролировали Поварскую и переулки, прилегавшие к ней у Арбата. Иногда они попадали под обстрел красногвардейцев, но потерь не было. Видно было, что искусство умения владеть оружием сводилось к заряжанию винтовки и спуску курка. Случалось захватывать подростков и разоружать и, наградив подзатыльниками, отпускать – девать их было некуда, да и несмотря на их мальчишеский задор, они были безвредны.

Наконец красные стали обстреливать артиллерийским огнем Кремль и училище с Воробьевых гор. По результатам обстрела видно было, что он ведется опытными артиллеристами. Говорили, что стрельбой руководили военнопленные. Было несколько попаданий в собор и здания Кремля. В Александровское военное училище попало три снаряда: один в квартиру училищного священника отца Добронравова, другой в квартиру помощника инспектора классов полковника Козачкова и третий в стену главного здания училища. Человеческих жертв не было.

В ресторане «Прага» на Арбате откуда-то появился пожилой тип в форме прапорщика и стал убеждать прекратить борьбу. Я его отправил в штаб. Через несколько часов он появился снова со своей проповедью, и я лично отвел его в училище. На другое утро он снова появился у нас. На этот раз он остался у меня в одной из подвальных кладовых до самого «перемирия». В таком же другом помещении в «Праге» я устроил перевязочный пункт из 2 девушек и 2 молодых людей, начавших разговор о бесцельности борьбы с народом. Наконец я снова пошел в штаб, но, к моему великому изумлению, адъютант сообщил, что уже подписано соглашение о перемирии и прекращении военных действий. Одна из школ прапорщиков (6-я), укомплектованная фронтовыми подпрапорщиками, заявила, что она больше в борьбе не участвует, и объявила «нейтралитет». Школа эта находилась в Кремле и там же была интернирована. Очевидно, что этот факт отразился на настроении и других частей, но решающим для общей борьбы быть не мог. Деморализовало недостаточно твердых людей прежде всего бездействие власти, полное отсутствие активности и разлагающая пропаганда. «Завтра утром вы должны привести свой отряд в училище и юнкера должны сдать оружие и разойтись по домам. Господа офицеры сохранят оружие», – объявили мне в штабе.

Все это было так неожиданно, так противоречиво настроению всего моего отряда и моему лично, что я начал очень резко протестовать. Полковник Екименко отвел меня в сторону и стал подробно объяснять общее настроение, создавшееся в штабе. Не оказалось авторитетного и волевого лица, которое бы могло взять на себя ответственность командующего.

Среди некоторых частей обнаружилось желание присоединиться к 6-й школе прапорщиков: все равно большевикам у власти не удержаться и потому не стоит напрасно проливать кровь. Мягкое слово «перемирие», в сущности, означало настоящую капитуляцию, к которой привела бездарная деятельность нашего коллективного командования. Самые условия этого перемирия, столь для нас легкие, показывали всю шаткость положения захватчиков власти.

Обошел я офицерское собрание и другие помещения училища, где были незнакомые лица офицеров, и на всех их была растерянность. Сознаю полную невозможность что-либо предпринять. Думаю, что при заключении договора была возможность добиться свободного пропуска на юг или на фронт. Ушли бы далеко не все; но ушло бы много и самых ценных для продолжения борьбы.

Тяжела была короткая дорога через Арбатскую площадь до ресторана «Прага». В «Праге» новость, принесенная мною, всех ошеломила. Все притихли.

В кабинете № 17, занимаемом мною, собрались офицеры. Я подробно рассказал обо всем, что видел и слышал в училище. Осталось только исполнить полученный приказ.

Приказал отпустить арестованных, предложил имеющим родных и знакомых в Москве воспользоваться темнотой и разойтись.

Рано утром толпа «победителей» в несколько сот человек