От Пушкина до Цветаевой. Статьи и эссе о русской литературе - Дмитрий Алексеевич Мачинский

центрального образа блоковского миросозерцания, который был свойствен самому Блоку, а также А. Белому и некоторым другим современникам.

Д. Е. Максимов обозначает отражение Ее в поэтическом слове Александра Блока — «основным мифом» Блока, его «мономифом», и говорит, что этот миф определял практически всё в жизни раннего Блока и при этом продолжал играть важную роль и в дальнейшем.

Наши уточнения и акценты таковы:

1. Не возражаем против наименования всего, сказанного Блоком в поэзии и прозе о явлении Ее и молениях Ей «основным мифом Блока». Но ввиду многозначности и неточности термина «миф» в современном словоупотреблении необходимо наряду с этим сказать, что:

а) Блок соприкоснулся весной — летом 1901 года с тем, что он не мог обозначить иным словом, как «видение». Какая бы реальность ни стояла у Блока за этим словом, необходимо подчеркнуть, что если за словом «видение» в принципе стояла какая-то реальность субъективного или объективного свойства, то у Блока узловым моментом в сложении его «личной концепции мира» было не творчество, не поэзия в слове, а мистическое видение. Более того, чем далее, тем отчетливее Блок настаивал на объективном бытии Той, которую он предчувствовал, затем видел и слышал, позднее помнил и ощущал.

Если в 1905–1906 годах Блок, по свидетельству З. Гиппиус, еще мог задумываться над вопросом, не перешел ли образ «Прекрасной Дамы» в образ «России», то в августе 1918 года он писал: «До сих пор я встречаюсь…»;

б) Точнее говорить не об «основном мифе», а о высшей сущности личной религии Блока, возникшей в результате сильнейшего религиозного и мистического переживания, кульминация которого падает на весну — лето 1901 года, когда Блок пережил дающуюся не многим вершину религиозного чувства — ощущение личного присутствия Божества и диалога с ним, диалога в других формах, уже вне «видений», продолжавшегося всю жизнь. По словам К. Чуковского, «Христос хоть и присутствовал в книге, но еле угадывался где-то в тумане, а на его месте озаренная всеми огнями сияла во всей своей славе Она» («Александр Блок как человек и поэт»).

2. Лучше говорить не о том, что «мономир» Блока «продолжал играть важную роль» в неопределенном дальнейшем, а подчеркнуть, что Та, которая царит в стихах о Прекрасной Даме, несмотря на чувство оставленности ею (в видениях) и даже некой ее смерти (в поэзии 1904–1905 годов), всегда оставалась высшей сущностью (а не образом, не идеей, не мечтой по прямому и необычному утверждению Блока) его личного мистического и религиозного миросозерцания. Признавая объективно верховенство образа Бога, он внутренне и лично чаще обращался к Той, которая в его сознании иногда заменяла образ христианского или философского Бога, временами почти сливалась с ним. Интенсивное и постоянное молитвенное обращение к ней может быть документировано свидетельствами самого Блока и его друзей для времени с 1901 по 1920 год, то есть практически от времени духовного рождения до физической смерти.

3. Более того, Она не только всегда продолжала оставаться Высшей сущностью мировоззрения Блока, но эта Сущность продолжала неуклонно развиваться в его душе, вступая в сложные соотношения с другими основными сущностями и темами его личной философии. Так, в 1908–1911 годах появляется тема соотнесенности Ее с земным путем и земными битвами («На поле Куликовом» и «Возмездие»), от коих Она была абсолютно отрешена в «Стихах о Прекрасной Даме», нарастает ее слиянность с образом высшего и Единого Бога, вплоть до подмены его («На поле Куликовом» и «Возмездие»); нарастает и получает более яркое поэтическое воплощение тема встречи с Ней в «смертный час» («На поле Куликовом» и «Шаги Командора»), тема оставленности ею на земных путях («Шаги Командора»); появляется к концу жизни отчетливое осознание, что, в отличие от всех образов, идей и мечтаний, Она обладает самостоятельным бытием…

28 октября 1980

Из рабочих тетрадей

Личности, подобные Александру Блоку и Марине Цветаевой, в истории русского и мирового духа (и души) — это глубокие индивидуализированные коаны; коаны, данные не в речении мудреца, а воплощенные в личности; коаны, сочетающие в себе несочетаемые, взаимоисключающие — с точки зрения нормативной логики — реальности, черты, качества. «Личность как коан» — сильнейший из коанов для европейца, ориентированного на Личность в человеке и Боге. Лишь при достижении особых состояний глубокой погруженности и сильной потрясенности души можно приблизиться к пониманию коанов этих великих душ.

О Марине Цветаевой

* * *

В моей жизни есть «явления Марины». Я много раз хотел их записать, но они не записались, — м<ожет> б<ыть>, так и нужно, — все равно они, как и все самое значительное и глубинное, — недоказуемы. Но они были и есть — реальнее всякой повседневной реальности, реальные, как добро и зло, как мечты и повседневность, — не более, но и не менее.

[Конец 1970-х]

* * *

Марина — дерево. Пастернак — дождь, море, лес.

1. Неприятие Мариной — моря (нужные темы — море, гора). И дерево — как ключевой образ. Потому и Пастернака ей легче было видеть деревом, хотя догадывалась, что он — дождь (а в стихах — и утверждала) и что море он дал — второе после «моря свободной стихии» и «ему равное». И в прозе — льстила ему дубом — как самым великим — богоборец, Гёте, — но который знала в рисунке его — плохо. (Дуб за прямизну.)

А он был скорее морем — и дал его в «Шмидте» гениально, и в момент наибольшего душевного потрясения, после ареста О. Ивинской, — отождествил себя с ним. Он — море, дождь, лес — собирательное. Она же — дерево, гора — единственное, но и такое единственное, как поток, полет, путь. И степень остроты боли — другая. «Ушли на дно его души его цвета и формы».

2. О преимуществе поэтов перед философами, особенно религиозными философами. Как жестко судил Флоренский — Блока, а Бердяев не разобрался в Блоке. И Шаховской — в Марине. Зато — Блок о Соловьеве. Цветаева — лично — о Шестове.

3. Блок о Пушкине — отправной пункт моих рассуждений. Отношение поэтов с Космосом — беспощаднее и честнее, чем у религ<иозных> философов. Исключение — Бердяев. О том, что культура хотя и происходит от культа, но вырастает из его законов и судится — по собственным. И с Богом и Космосом — устанавливает свои отношения. (Как человек, происходя от обезьяны, не судится по обезьяньим меркам.)

* * *

Любила морское — но не полюбила море. Любила божественное — но не полюбила Бога.

«Разлуку» можно давать только вместе с «Деревьями». В отрыве — неправда.

[Около 1979]

Сон

Сон осенью 1909 года. Он близок по времени к «Христос и бог», и выраженная там жажда смерти подкрепляется сновиденной жаждой знаков с того