Девятый - Артем Каменистый

Копыта зашлепали по воде – или ручеек чахлый, или просто после дождей влага на дне скопилась. Вверх идти труднее – ноги скользят по мокрой глине, мимо нас, будто заправский конькобежец, вниз проехала орущая от ужаса корова. Какая-то старуха вцепилась за рога, пытается остановить растерявшееся животное, – так и исчезают вместе.

Останавливаюсь, пытаюсь по звукам понять, что стало с буренкой и бабкой. Не понять…

Мимо проходит сгорбившаяся женщина – на плече тащит связку сразу из трех кольев. Стахановка, блин! Сказано было – по два брать! Или считать не умеет? Да кто их знает, местных блондинок…

Нескладная девочка-подросток шагает за матерью – вот у нее на левом плече два скромных кола. Над правым виднеется перепуганная мордочка кошки – обняв хозяйку за шею, она с ужасом косится на фыркнувшую лошадь, а затем взгляд становится заинтересованным: увидела Зеленого. Птиц тоже узрел биологического врага – злобно гавкает, будто цепной пес. Глаза у ошалевшей мурки вырастают до размера рекордных арбузов.

Девушка с чудесной фигуркой – даже мешковатое грязное платье не может это скрыть. Тоже два кола на плече – все правильно. Проходит мимо – хоть уставшая и перепуганная, но глазки не забывает строить. Пользуюсь я здесь популярностью…

Стоп, а почему так прекрасно все вижу? Ведь когда выходили, пальцы на руке с трудом различал. Ведь ночным зрением не владел ни на Земле, ни здесь.

Подняв голову, чуть не выругался: в тучах что-то невероятное творится. Будто водоворот огненный открылся, пытаясь их затянуть, да только не получается у него ничего. Бледные сполохи закручивает по часовой стрелке, уводя за горизонт. Не зарницы далекие, и не северное сияние – вообще непонятно что. Первый раз вижу такое. Но, судя по равнодушию толпы, явление обыденное – лишь я один удивлен.

Прячу удивление глубоко в карман. Я вам не лопух растерянный – я всевидящий и всезнающий страж. Эх… даже не спросишь ни у кого – и так уже раз сто попадался на мелочах подобных. А интересно ведь…

Из мрака вырастает всадник, позвякивая железом, приближается. Арисат – по силуэту уже узнаю.

– Сэр Дан, Аршубиус говорит, что сейчас спуск должен начаться. До самого брода вниз и вниз будем идти – редко когда вверх.

– А далеко до брода еще?

– Говорит, к рассвету вряд ли поспеем – слишком медленно идем. Но это, может, и к лучшему – не представляю, как по такой темени переправляться. Брод там, говорят, плохой, а после дождей вода должна подняться – еще хуже станет.

– Это хорошо…

– Чего ж хорошего?!

– Погани тоже трудно будет, если за нами на другой берег сунется.

– Там вроде замок есть или крепость – за стенами укроемся, и гарнизон поможет отбиться.

– Уверен, что есть? Может, там головешки одни уже давно остались…

– Может, и так – из наших давненько здесь никто не бывал. Да и зачем нашим сюда ходить – по найму много не заплатят, а добычи богатой на границе не взять. Если кому и везет сердце добыть, так это раз в сто лет, да еще и делиться со всеми придется. Зато голову сложить тут вообще легко – забесплатно. А скажите, сэр Дан, – свесившись вниз, Арисат еле слышно заканчивает вопрос: – Тогда, в первый день, когда вы только пришли… Погань когда напала и сэра Флориса убили, помните? Тогда в бане вы были, говорят, Йена к вам приходила. То есть не Йена, а тварь перерожденная, что ее тело забрала. У вас там что-то было с ней… ну… такое… или так, просто разговор вели какой? Продолжая шагать вперед, отвечаю с каменным лицом:

– Пусть это останется нашей маленькой тайной.

– Господи, – охает Арисат, растворяясь во мраке. Похоже, обо мне скоро пойдут скабрезные легенды. Если выживем.

* * *

Первый раз на нас напали, когда на востоке только-только наметилось просветление. До рассвета еще прилично, но уже заметно – он не за горами.

К тому моменту носилок у нас прибавилось. Обещанный Аршубиусом спуск давался нелегко. Теперь понятно, почему здесь нет дороги: трудно ее провести через нагромождение скал, осыпей и глубоких расселин. Даже пешему приходилось несладко: люди оскальзывались на мокрых камнях, падали на развалах валунов, потеряв равновесие, скатывались на крутых склонах.

Несколько переломов ног и рук; один позвоночник; свернутая шея; пробитая о камень голова; старик, присевший отдохнуть, да так и не поднявшийся, – сердце остановилось; неудачно упавшая мать, до смерти придавившая своего младенца.

Крепкие люди, но даже для них такой переход – очень суровое испытание. Слишком темно, слишком все устали, и слишком сильно подгоняет страх, заставляя забыть об осторожности.

Про животных и не хочется говорить: коров и лошадей существенно поубавилось; в суматохе и темноте недосчитались многих овец и коз.

Когда далеко позади тревожно закричали, я поначалу решил, что произошел очередной несчастный случай. Но встрепенувшийся Зеленый, размахивая потяжелевшими от влаги крыльями, развернулся на плече, зашипел.

– Тревога! Погань! Это без меня кто-то заорал – без попугая догадался.

Похолодев, взялся за рукоять меча. Если нас догнали те, кто поджидал в засаде у большого брода, то это все – остается только продать себя подороже. Не потянем мы серьезных сил. Убегать даже не пробовал – в такой темноте на пересеченной местности верхом не поскачешь, а пешком догонят будто черепаху.

– Не останавливаться – вперед все!

Это уже я ору, чтобы штатский народ не запаниковал, не начал рассыпаться в стороны – не собрать их потом в этом бедламе будет.

Закрадывается мысль последовать своему же совету, но отгоняю – стыдно перед Туком будет. Он замер рядом, ждет боевого приказа.

– Стоим здесь – перехватываем всех ополченцев и дружинников. Организуем из них заслон.

Конфидус сотню воинов держит в хвосте и сотню в авангарде – остальных, разбив на мелкие группы, распределил по колонне. Может, задумка и хорошая, да только в темноте люди из слабых отрядов почему-то рассосались, перемешавшись с женщинами и безоружными иридианами. Не привыкли воины с гражданскими идти вместе – по старой привычке всех воспринимают как равных, способных прикрыть в строю при случае. Вот таких заблудившихся мы и начали останавливать, пытаясь создать крепкий кулак.

Место узкое: с одной стороны глубокая промоина с почти вертикальными стенками, с другой – обрывистый склон поджимает. Расстояние между этими препятствиями шагов тридцать-сорок: хватит сотни воинов, чтобы перекрыть тройной шеренгой.

Шум приближается: крики ужаса и ярости, вой и отрывистое кваканье тварей, удары по шкурам и доспехам, женский визг, детский плач. Что бы там сейчас ни происходило – скоро это доберется до нас. Заметив, что среди пробегающих мимо людей начали встречаться раненые, понял – больше подмоги оттуда не будет. Все, кто способен держать оружие в руках, остались в арьергарде, с епископом.