Через Кордильеры - Иржи Ганзелка

Но в Паракасе было сделано еще одно открытие, современная медицина восприняла его с удивлением. Черепа некоторых паракасских мумий носили следы успешно проведенных трепанаций: вместо недостающих частей естественной лобной кости были вставлены золотые пластинки. Черепа весьма убедительно доказывают, что пациенты после операции еще долго жили. Золотые пластинки обрастали новой костью. При этом речь идет не о мелком хирургическом вмешательстве. В Паракасе были найдены и такие черепа, у которых лобная кость была заменена золотом почти на всем темени. И эти пациенты после операции жили годы, а может быть, и десятилетия, так как под золотой пластинкой у них наросла новая кость.

Единственным инструментом, который доисторические индейские хирурги применяли при столь сложных и опасных операциях, были простой нож и долото из кремня…

Мы возвращаемся к сегодняшнему поколению перуанских индейцев со странными чувствами. За тысячу лег до нашей эры их предки умели делать сложные операции, при которых даже современная наука не может гарантировать благоприятный исход. Они делали их задолго до того, как полностью развилась эллинская культура, в период, когда в европейских девственных лесах даже и в помине не было огромного большинства народов, известных нам сейчас.

Едва мы приоткрыли завесу, скрывающую предысторию сегодняшнего Перу, как нас стали один за другим преследовать сюрпризы. Но главный сюрприз ждал нас в другом месте. На окраине города Писарро в тихих стенах музея сосредоточены драгоценности всех доинкских культур, которые чудом пережили варварское уничтожение после вторжения испанцев. Здесь собраны памятники культур, которые на две тысячи лет старше первой каменной постройки инков.

Памятники тысячелетий

С того времени, когда мы ходили по затихшим залам, овеянным духом древности, прошло много лет. Со стен и из шкафов на нас недружелюбно смотрели мертвые египетские иероглифы; неподвижные изображения взирали с барельефов в пустоту единственным стеклянным глазом профиля. Казалось, будто любое малейшее проявление жизни тут подавлялось традициями фараонской гигантомании.

Да, археологический музей в Каире — это как бы одна сплошная царская мумия, щедрая и богатая только красотою форм, красок и материалов, но навеки мертвая. Все сокровища искусства древнего Египта, собранные в каирском музее, похожи на мастерски мумифицированный голос мертвого мира.

Совершенно иными ощущениями наполняют живого человека залы Национального археологического музея в Лиме. Искусство древних перуанских мастеров живет по сей день, в нем столько темперамента и силы, что умереть оно не может. За тысячи лет оно даже не состарилось.

В первом же зале глазам предстает неповторимая палитра шерстяных ковров, одежд и покрывал, украшенных искуснейшими орнаментами, оживленных изображениями людей и животных. Изображения животных отделаны до мельчайших деталей с удивительным реализмом, с изысканным вкусом и чувством цвета, формы, выражения и перспективы. С шерстяных тканей взирают также человеческие головы, насаженные на тела змей и зверей. Но и эти мифические фигуры схвачены в динамике, в живом движении. А краски тканей по прошествии двух-трех тысячелетий так свежи, словно только вчера вышли из рук мастеров. Среди цветов преобладает красный. Все краски органического происхождения.

С каждым следующим залом наше удивление непрерывно возрастает. Поражает богатое собрание ваз, расписанных орнаментами с неопровержимо китайскими мотивами. Изображенные фигурки и портреты доказывают прямое влияние китайского искусства.

Инструмент из полированного дерева сам по себе уже является делом рук мастеров. Полированные иглы, веретена как две капли воды похожи на те, с которыми еще сегодня не расстаются индейские женщины в глубине страны. Ткацкие станки из полированного дерева украшены символами богов и резными фигурками животных, точно так же как и вальки весел, рукоятки орудий земледелия и рыбачьих снастей. Это вовсе не проявление оранжерейного искусства, служившего группке избранных из храмов и дворцов. С точки зрения смысла и общего назначения это совершенно иное искусство, чем то, с которым мы сталкивались в археологическом Египте. Там мастера служили фараонам. Они украшали стены их дворцов и храмов, сносили свои творения в жилища министров и придворных, украшали их мебель, их одежду, их столовые приборы.

В лимском музее есть неопровержимые доказательства того, что перуанцы были счастливыми людьми, находили радость в художественном творчестве, оно служило на радость людям и украшало их повседневную жизнь. В их обществе искусство не угнетало, не было средством ошеломления и духовного порабощения простых людей. Простой человек созревал здесь всесторонне в ежедневном общении с таким искусством, которое он понимал, которым жил и которое наполняло всю его жизнь радостью. Художественную ценность представляют как тряпичные куклы для детей, так и искусно украшенные и разрисованные орудия земледельцев, рыбаков и ремесленников; как золотые кубки царей, так и глиняные чашки простых людей; как золотые кольца, так и обычные жемчужные ожерелья.

Самым убедительным доказательством тому служат вереницы залов в центральной части музея, где выставлены глиняные сосуды из всех археологических областей Перу, особенно из раскопок на побережье Тихого океана. Они представляют интерес с технической точки зрения своей сохранностью и зрелостью ремесла. Но больше всего они интересны своим реалистическим миропониманием.

Существует глубоко укоренившееся представление, что от древних гончаров нам сохранились только собранные в витринах музеев склеенные черепки из коричневатой и серой глины, обожженные, а иногда даже со следами орнаментов.

В залах лимского музея все обстоит иначе. Перед нашими глазами блестят ярко раскрашенные искрящиеся блюда и кувшины, чашки, глубокие и мелкие тарелки. Снова и снова перечитываем мы сведения о времени, когда они были сделаны, чтобы, наконец, поверить, что перед нами дело рук гончаров, умерших тысячи лет назад. Но это только самое начало, мы пока что удивлены лишь видом и свежестью красок.

Для подробного описания десятков тысяч сосудов понадобились бы целые недели. В первом же шкафу выставлены кувшины для воды, сделанные наподобие человеческих фигур, натуралистически воспроизведенных вплоть до мельчайших подробностей. В соседней витрине сотни сосудов в виде кошек и собак, птиц, рыб, обезьян и лягушек. Ими заполнена вся комната. В следующем помещении мыши и змеи, попугаи, скаты, осьминоги, утки, кондоры, морские звезды и грибы. Все эти сосуды созданы с реалистической, а иногда и с натуралистической точностью. Это совершенные скульптурные произведения, на которых нет и следа примитивизма. Фигуры людей и животных, тела рыб и птиц схвачены в их полной жизненности и динамике движений. Здесь есть даже и целые комбинации фигур: группы рыбаков во время лова, ругающиеся соседки, играющие дети — все это живые люди, точно схваченные в момент обычной жизни.