Соломон. Забытая нежность - Слава Доронина

Я молча поднялся, положил снимок на стол и направился в прихожую. Накинул на себя куртку, взял ключи от машины и спустился вниз. Нет, никто и ни в чем не виноват, но... черт подери, меня разорвало на части от боли! Тяжесть в груди была такая сильная, что мне показалось, что в эту минуту на меня обрушилась Вселенная. И почему я не взглянул в документы и отчёт ещё раньше – на работе? Но я даже и представить такого не мог. Даже в самом страшном сне предположить... 

Не помню, как оказался внизу, как сел в машину и сколько времени сидел в холодном салоне. Но когда от холода зуб перестал попадать на зуб, я завёл двигатель и включил печку. Никто и ни в чем не виноват. Аня не виновата, но в эту минуту я не мог собрать себя в кучу. Мне казалось, что я исцелился и залечил все раны, но это не так... Это чертовски больно, спустя столько лет узнать, что я полюбил женщину, которая... Нет, в голове не укладывается! Это не может быть правдой! Я думал просто однофамильцы. Не может... А ведь я до последнего сопротивлялся этим чувствам и, как оказалось, не напрасно. 

Внезапно раздался стук в окно с моей стороны, я повернул голову и увидел Аню. Бледное лицо с дрожащими губами и безумными, испуганными глазами вывели меня из транса. Я разблокировал замки и открыл ей дверь. Она обошла машину, открыла дверь и забралась на переднее сидение. 

– Игорь… – дорожавшим голосом произнесла она мое имя, а мне от боли хотелось кричать на всю округу.

И лучше бы я вовсе ничего не узнавал. Ведь недаром говорят, меньше знаешь... Ничего не хотел знать! И помнить тоже ничего не хотел. 

– Я прочитала все, что было в папке на... этого человека, – только сейчас заметил, что она плакала, и поднял лицо, сжимая зубы.

Мука. Невыносимая и сплошная мука. За пределами машины кипела жизнь, люди сновали туда-сюда, а я не мог собрать себя по кускам. Как разорвало всего на ошметки, так и не знал больше, где и какая часть меня сейчас находилась. 

– Я... Это он... Да? Их убил этот человек – мамин брат? Да? Игорь? – я молчал, а Аня впервые повысила голос.

Но я не знал, что ей сказать. Точнее хотел сказать, но все слова застряли в горле, и я по-прежнему не мог сделать полноценный вдох.

– Пожалуйста, Игорь, скажи хоть что– то!

– Аня, – сдавленным голосом произнес я. – Я не могу. Мне больно, – я больше не хотел скрывать этой боли.

Ведь недаром я говорил ей, много раз говорил, что отрезанный ломоть от жизни. Подсознательно держался до последнего и не поддавался своим чувствам, и как оказалось, не зря? Но кто знал? Внутри был полный раздрай и неразбериха. Аниной вины ни в чем нет, но и я не мог просто взять и вычеркнуть все эти годы переживаний, отчаяния и лютой ненависти к человеку, который лишил меня самого важного и ценного в жизни. Девочки ни в чем не виноваты. Вся причина во мне и в том, что я сильно сломлен. Грудь часто-часто вздымалась, я смотрел перед собой и думал, что жизнь насмехается надо мной. Макает, как нерадивого и глупого щенка, в саму гущу дерьма и ждёт от меня дальнейших действий, и как я буду выпутываться из всего этого.  Но в жизни сложно идти наощупь, не видя конечной цели. 

– Аня, иди домой, я скоро вернусь, – тихо попросил я, глядя перед собой. 

Не знаю, как, но я возьму себя в руки. Просто мне необходимо время, чтобы прийти в себя.  Дверь закрылась, и Аня скрылась из виду. Я понимал, что она переживала не меньше моего, но, черт возьми, это не она хоронила маленькое бездыханное тело любимой и обожаемой дочери! Счастливые лица Наташи и Аси снова стояли перед глазами, и я ничего не мог с этим сделать. Сколько бессонных ночей я вытравливал их образы из своего сердца и памяти? И как теперь жить со знанием, что... Как? Как оказалось возможным, что девочка, которая вдохнула в меня жизнь теперь по новой ее отнимала, не приложив к этому ровно никаких усилий? Будто кто-то свыше наблюдал за нами все это время и на самом пике нашего счастья сбросил вниз. Обоих. И не знаю как Аня, но я был сильно разбит. И не мог найти в себе силы даже на простой разговор. Я снова остался один на один со своей болью. У меня не было ровным счётом никого, кому бы я мог выплеснуть все свои переживания. 

Наверное, спустя час с небольшим я вышел из машины, меня слегка пошатывало. Щелкнул сигнализацию на ключе и пошёл наверх в квартиру. Не знаю, что взяло в итоге надо мной верх, наверное, то, что я все-таки это уже все пережил, а Аня... Аня, она чувствовала себя беспомощной и одинокой, виновной во всех бедах моей жизни и, наверное, уже ставила на себе клеймо. 

Я вошёл в квартиру и застал ее на кухне. Маша уже спала, Аня сидела на стуле, подобрав под себя ноги, и на столе перед ней лежала та самая папка, а лицо бледное-бледное, и губы дрожат. Снова напомнил себе, что все уже пережил, что прошлое осталось в прошлом и никто ни в чем не виноват. А тот подонок мёртв. И вживую она даже не видела его никогда и лишь вот на этих бумажках имела к нему какое-то отношение. 

Скинул куртку прямо на пол и присел перед ней, положил ей голову на колени и тяжело вздохнул. Аня тихо всхлипнула и запустила пальцы в волосы. Она гладила меня по голове, когда я, как маленький мальчик, уткнулся лицом ей в колени и просто дышал. Тихо, размеренно вдыхал ее аромат. Затем резко поднялся и собрал все листы бумаг, что она разложила перед собой, скомкал, часть из них порвал, открыл окно, впуская морозный воздух в комнату и выбросил все это, чтобы больше этой пакости в моей квартире и жизни не было. Всё, конечно! Аси нет. Наташи нет. Того подонка тоже нет. А мы – я, Маша, Аня, - есть! И я слишком люблю их обеих, чтобы позволить прошлому, которого уже нет, разрушить мою жизнь. Поднял Аню на руки, а она, словно тряпичная кукла, поддалась мне, обмякла в моих руках и смотрела своими синими бездонными омутам прямо в сердце, туда, где сосредоточилась вся боль. Аня и была той самой вакциной и моим исцелением. Несмотря ни на что. Моя.