Как рушатся замки (СИ) - Вайленгил Кай

Он сидел на койке, поглядывая на развеселившихся подчинённых, и изо всех сил пытался шевелить пальцами на левой ноге. Те подчинялись неохотно, и от каждого усилия боль простреливала до скрежета зубами. «Повезло, что не ампутировали», – напоминал он себе всякий раз, когда от беспомощности вспыхивало раздражение. И правда – повезло. Собрали по кусочкам, склеили, перебинтовали. По-врачебному немилосердно обнадёживать не стали: ходить будешь, но бегать больше не придётся, да и вряд ли хромота пропадёт. Новость он воспринял стоически и не отчаялся, поэтому, как только появилась возможность взяться за костыль, заставил себя прогуливаться по палате. Через пять минут рубашка была насквозь мокрой, пот катился по лицу и шее крупными каплями, тело трясло, как в лихорадке – и всё же это казалось более привлекательным, чем отлёживаться на матраце, вздыхая о тяжкой судьбе. Осгюр, к которому Элерт при солдатах почтительно обращался «доктор Илхами», после первого инцидента устроил ему выволочку: сказано лежать – лежи смирно. Правда, подчинённые и другие раненые посмотрели с ещё большим уважением, а служивые из военных частей, стягиваемых к отвоеванному рубежу, жадно выслушивали истории о так называемом Тарманьском прорыве. Катлер и прежде был легендой: о карающей длани Его Величества, о командире, не проигравшем ни одной битвы, о мальчике без рода и племени, которому повезло оказаться в нужном месте в нужное время. Теперь – эта перемена ощущалась явственно – в рассказах он приобрёл человеческие черты. И, став для них живым, из плоти и крови, он вдруг обзавёлся тем, что не мог предугадать, – безраздельным авторитетом в глазах десятков тысяч солдат.

Байки быстро расходились по округе, слова летели с письмами, рассказы перемещались на многие-многие мили ногами взводов и рот. С ними кралось ещё кое-что – часовая бомба, запущенная им намеренно: «Командующий Элерт Катлер будто бы на стороне антимонархистов». В итоге слухи доберутся до столицы, осядут на ушах и языках – очередное полено в пожар, очередной нож в спину империи.

Он знал, что за этим последует, – после известия об объявлении «Призраков» в розыск даже не сомневался, – и с наслаждением ловил весёлое улюлюканье парней и беззлобное подтрунивание над ними девушек – счастливые минутки затишья.

Осгюр, тоже одетый в белый халат, в очках, добрался до середины палаты. Его хмурость чувствовалась издалека, и, перехватив взгляд Элерта, он покачал головой, что-то прошептал Гиль, молоденькой ассистентке полевых хирургов, и та поторопилась к койке командующего.

— Генерал Партлан приехал, – сказала она шёпотом.

— Мне выйти его встречать? – приподнял он брови.

Девушка смутилась.

— Он справлялся, где вы.

— Для него – умер. Мы все тут умерли по его приказу. Госпиталь-привидение.

Густо покраснев, она запротестовала:

— Что вы такое говорите, командующий? Какие-то у вас плохие шутки.

— Не принимай близко к сердцу, Гиль. Меня с утра на чёрный юмор тянет.

Он переложил костыль к изголовью койки. Солдаты, рубившиеся в карты по соседству, прервались и тяжело уставились на единственный вход в палату. Послышалось злобное: «Сукин сын! Я б ему зубы выбил, да под трибунал неохота – генерал же!». Кое-кто сжал кулаки. Элерт их прекрасно понимал. Он проверил приказ на тумбе. Штампы, подписи – всё, как надо.

— Вот что, Гиль, – сказал он бодрым тоном, – у меня нога разболелась. Я к нему не доковыляю. Захочет обстановку выяснить – найдёт.

С ближних коек донеслись одобрительные смешки. Он с судьбой заигрывал. Партлан от ярости фуражку сожрёт. И накажет. Как пить дать велит под стражу взять, но Элерт с ним церемоний разводить не собирался. Не после стольких месяцев мясорубки.

— Передай: командующему доктора ходить подолгу запретили.

Девушка неуверенно стиснула ткань передника. Она осознавала то же, что и остальные: генерал из него душу вытрясет, как только доберётся.

— Хорошо. Я передам.

Лис моргнула, мгновенно «вынырнув» в реальность. В затылке кольнуло – от него расползалась неприятная пульсация. Она же отдавала в районе бедра – побочный эффект видения.

Девушка помассировала мышцы. Дар наконец-то поддавался ей. Как ребёнок привыкал держать ложку, она приноравливалась контролировать «походы» в прошлое. Слабовато, с натяжкой – да, зато не увязала в нём, будто слепой котёнок в дёгте.

Обдумать увиденное ей не дали. Из коридора долетел непонятный гомон. Она обратилась в слух. Разбуженный руганью Катлер сел и, надев сапоги, тоже прислушался.

— Которое купе? Показывай!

Он вынул пистолет из кобуры ровно в тот момент, когда дверь распахнулась и в проходе возник человек с винтовкой. Выстрел толкнул «визитёра» назад. Он сполз по стене, дёрнулся и затих. Истошно завопили женщины. Заплакали дети. На погибшем была старая поношенная форма полицейского. Имперские нашивки оторвали. Вместо них нацепили красно-чёрные звёзды.

Опасность Лис, скорее, почуяла, чем увидела, и дёрнула канцлера вниз, на пол, одновременно со стрёкотом винтовочной очереди. Засвистел воздух – пробило стекло. За шумом она лишь через пару мгновений разобрала болезненный вдох. Сбоку от неё возникло напряжённое, бледное лицо Катлера. Потом прозвучал второй выстрел, чей-то крик – и оно пропало в темноте. От неожиданности девушка решила, что задело её, что она теряла сознание, – от груди, под мышкой, растекалось тепло, – но это поезд зашёл в туннель. И ранили не её.

Она наощупь нашла его плечи. Через сжатые зубы рванулся стон.

— Вы убили его? Куда попала пуля?

— Наверное. Надо проверить, – процедил он приподнявшись. – В руку. Порвите простынь на повязку, я…

Его оборвал грохот. Заложило уши. Огромная махина поезда содрогнулась, заскулила диким зверем, заскрежетала. Их подкинуло, бросило в разные стороны – и Лис увидела перед собой потолок вагона. Боль оглушила её. Она погрузилась в неё. Отдалась.

— Лис! Тише! Не шевелись.

Откуда-то проникал яркий свет. Девушка зажмурилась и невнятно замычала. На секунду ей представилось, что она погружается на дно океана и никак не может утонуть: лёгкие не заполнялись, воздух не заканчивался. Тело не подчинялось. Оно было неподъёмным. Во рту сохло.

— Ч-что?..

— Не шевелитесь, – повторили строже. – Я вас высвобожу.

Она подчинилась. Кое-как приоткрыла глаза. Темнота пропала. В пустой проём заливалось солнце. Они лежали на боку. Точнее, не они – часть состава.

Канцлер склонялся над ней. Разорванная рубашка свисала лоскутами, под ней обнажались старые травмы, и девушке примерещился звон цепей из тюремной камеры, тяжёлая поступь надсмотрщика… Слёзы потекли против воли – эмоции внезапно заключили в кокон, как если бы её саму приковали к полу перед палачом.

Мужчина откинул осколок, вывалившийся из оконной рамы, и наваждение сгинуло.

По плечу текла кровь. Он отодвинул сломанный столик, аккуратно толкнул искорёженную, вылетевшую из пазов дверь. Вагон как будто подвывал. Или то стонали пострадавшие, заваленные металлоломом пассажиры.

Девушка покосилась на груду обломков, плотно зажавших её тело. Живот скрутило от страха.

— Мои ноги…

— Потерпите.

По его виску сошла крупная капля пота. Он отбросил выломанную форточку и, с мучительным хрипом приподняв полку, застыл. Металл загудел громче.

Выпустив груз, Катлер обеими руками вцепился в Лис. Как через вату, издалека, донёсся вскрик – она догадалась, что это её: конечности ныли, горели. Её переломало вместе с поездом.

Вагон качнулся. Заскользил. Быстрее, быстрее. Вокруг кричали. Мужчина навалился на неё, подмял под себя, прижал её голову к груди, не проронив ни звука. Она вслушивалась в его надрывное дыхание и ощущала его запах – кровь и пот. Разбитое тело состава с силой тряхнуло. Даже тогда, подпрыгнув с ним – легко, подобно игрушке, – Катлер не выпустил девушку. В купе трещало и сыпалось. Он накрывал её собой.

Воняло пожаром.

— Я подниму, а вы попробуйте выползти, хорошо? – Она кивнула, не пропустив мимо слабое дрожание его голоса. – На раз, два..!