Цена Рассвета - Татьяна Апраксина

Потом он просто перестал чувствовать, думать, быть…

Обычная ежеутренняя медитация, назначенная себе еще год назад. Он был виновен, виновен в страшном преступлении, наказан, но еще не искупил свою вину. Только каждодневное испытание могло его спасти.

Как всегда после сеанса наказания, на коже выступила испарина, а щеки были солоны от слез. Фархад отер лицо и отвесил себе пару пощечин. Тело было слабее духа, оно сдавалось под натиском мысленного испытания. Роняло слезы, плакало потом, иногда пыталось прервать медитацию, отзываясь тошнотой или головной болью, мешавшей сосредоточиться… Но хозяин тела был упрям.

Пара минут в душевой кабине, полчаса на неспешное одевание. Мускулы постепенно пробуждались ото сна. Онемение покинуло шею и плечи, оставшись лишь неприятными отголосками в мышцах, шедших вдоль позвоночника. Здесь мог помочь только массажист, но времени на него уже не было — до завтрака оставалось всего лишь полчаса.

В одиночестве принимая пищу, Фархад составлял план сообщения для Мани-рану. Нужно приложить не только обработанную Дзиро запись, но и оригиналы — их подвергнут экспертизе. Сделать нарезку из вчерашних диалогов в переговорной. Все эти улыбки и соглашательство кайсё Белла, его последующий вызывающий поступок — ничто не должно укрыться от глаз Верховного жреца. Совет Обороны и Синрин Кайдзё Дзиэтай будут протестовать, ох, как они будут протестовать, особенно последний. Будут пытаться выгородить своего ставленника, оправдать его любой ценой… нельзя оставлять им шансов.

Фархад отодвинул пустую тарелку, которую тут же забрал стюард, и принялся за взбитые сливки с клубникой. Любимое лакомство, которое в последний год доставалось ему слишком редко — натуральные продукты не входили в рацион младших офицеров, — почему-то горчило на языке.

Он знал, почему. Огонь обманул его, не сжег дотла все лишнее. В том, как светловолосая шлюха обнимала напарника, было слишком много искренности, желания и безотчетной готовности доверять, принимать и дарить. Фархад хотел оказаться на его месте. Но — с другой женщиной, с той, что заставила ненавидеть себя с первого взгляда, с первой минуты. Он ненавидел черноволосую, но хотел, чтобы она его любила. Хотел взять ее за волосы, поставить на колени перед собой, и — чтобы она благодарила за каждое прикосновение, за каждую минуту, проведенную рядом…

Вазочка с недоеденными сливками полетела в стену.

Все шло прекрасно, просто прекрасно — вот уже второй час подряд. Вчерашнее позорище, дикая даже для столь далеких от дипломатических сфер переговорщиков вереница ошибок, осталась позади. Секретари потрудились как миленькие, особенно Щапов. В тексте мирного договора, самого главного на сегодня, не было ни единой ошибки. Безупречные, хоть и нестерпимо тяжеловесные формулировки, полная идентичность текстов на обоих языках. Никаких досадных глупостей, не за что зацепиться.

Даже торговля по принципиальным пунктам — сроки действия мирного договора, процент сокращаемых с обеих сторон мощностей, условия разрыва, — протекала гладко и мирно. У каждой стороны был свой предел, за который отступать нельзя, и в этих границах можно было договариваться об уступках, проявлениях доброжелательности и искренности намерений.

Пожалуй, эти переговоры проходили куда лучше, чем те, в которых в прошлый раз участвовала Аларья. Тогда всего-то решали вопрос о взаимном ненападении на ряд гражданских объектов обеих планет, а скандала было… Высокие договаривающиеся стороны то и дело устраивали друг другу сцены, поливая оппонентов изысканными и не очень помоями. Здесь же ничего подобного еще не случалось, даже забавы Фархада Наби казались невинными шалостями.

— Шесть месяцев Вольны нас никак не устраивают. Только шесть наших месяцев, — сказал Бранвен. — То есть, двести сорок суток на консервацию этих производств. Здесь уступить мы не можем…

— Хорошо, но первый этап начнется через декаду после подписания договора. Это вас устраивает? — сверившись с инструкциями, ответила сестра.

— Да, вполне… взамен мы мо…

Оглушительное чваканье; за долю секунды заполонившая комнату аммиачная вонь. Стена за спиной секретаря Щапова вспухла гигантским черным пузырем. Одновременно вскочили оба охранника, доселе беззвучные и совершенно незаметные в своих серо-стальных, под цвет отделки стен, комбинезонах. Аларья рефлекторно втянула голову в плечи и задержала дыхание.

Пузырь еще больше выпятился вперед и прорвался по центру. Края его пенились; из темного овального туннеля высотой в пару метров шагнули два человека. В руках оба держали черные продолговатые предметы. Впереди шла полуобнаженная рыжеволосая женщина. Она подняла черную трубку на уровень груди…больше ничего Аларья разглядеть не успела.

Охранники отреагировали мгновенно. Две бело-лиловые молнии перечеркнули фигуры.

Тела гостей покрылись глянцевой чернотой. Женщина поймала обе молнии на ладонь, сделала небрежный жест, словно подкидывала мячик, потом сжала кулак. Из щелей между пальцами ударили белые лучи, дотянулись до охранников, и те упали. Как заметила Аларья, оба лишились голов.

Рыжеволосая сделала еще пару шагов вперед. Черное блестящее трико сменилось прежним платьем, белой туникой, открывавшей одну грудь. Ее спутник остался в глянцевом облегающем костюме, видимо, игравшим роль защитного.

К запаху аммиака примешалась горелая плоть. Аларья покосилась на лежавший рядом безголовый труп. Кажется, неведомое оружие в долю секунды сожгло голову и шею охранника, оставив ровную линию плеч. Черное пятно на месте шеи еще дымилось. Женщина поняла, что ее тошнит — от вони, от омерзительного, противоестественного зрелища, от бессмысленной смерти… а вот страха нет. Ни капли. Пара пришельцев ее не испугала, но уже успела разозлить.

Остальные сидели неподвижно, словно успели обратиться в камень. На лицах у всех читалось изумление, близкое к тому, что вгоняет в ступор.

— Хорошее начало, — сказала Аларья.

— Поднявший оружие на разумного недостоин жить! — провозгласила рыжая.

Аларья не сообразила, на каком языке говорит пришелица. Вроде и не вольнинский, и не синринский, но все ее прекрасно поняли. Бранвен встряхнул головой и слегка развернулся на стуле. Арья склонила голову, словно собралась боднуть рыжую, пододвинула стул поближе к столу, так, чтобы сестра не загораживала ей картину. Только Фархад так и сидел, не шевелясь.

Контур черной пены на стене исчез, не оставив по себе следа. Щапов, за плечом которого стояла парочка, вжался в спинку стула и пытался одновременно не шевелиться, чтобы не привлекать внимания, но как-нибудь оказаться под столом.