Дочь Льва - Лоретта Чейз

Сэр Джеральд пристально посмотрел на письмо, потом поднял глаза на Вариана.

— Шантаж. Вы не лучше, чем этот мерзкий иностранец. Вариан молчал.

— Исмал кое-что знает обо мне, — злобно сказал баронет, — и у него есть вредоносное доказательство. Он требовал денег, а у меня не хватало, и он нацелился на шахматы. Он знал, что черная королева у Персиваля или у Эсме. Все, что я сделал, — это заверил Исмала, что он сможет легко и безопасно забрать сегодня весь набор шахмат. К пропаже девушки я не имею никакого отношения. Если бы он попросил, я бы ему помог. — Он враждебно взглянул на Вариана. — Он не попросил. Может быть, ему не нужна была моя помощь. Может, он с ней сговорился. Они спокойно могли найти королеву без меня.

— Не важно, как они ее нашли, — сказал Вариан. — Я только хочу знать…

— А мальчишка им помог. Он все время плетет против меня интриги. Шпионит, вмешивается. И вами манипулирует, разве нет? Ни он, ни ваша верная жена не сказали вам, что у них есть эта фигура.

Персиваль, который с жалким видом молча сидел у стола, обрел голос:

— Я не мог ему сказать, папа. Тогда бы он узнал, что ты сделал.

— Действительно. Ты защищал мою честь, не так ли? Как будто ты проявил хоть искру преданности за всю свою жизнь.

— Сэр Джеральд, — начал Вариан.

— Да я и не ожидал преданности, — продолжал баронет. — Мой брат тоже ее не проявлял, когда он сделал тебя с лживой шлюхой, твоей матерью.

— Хватит! — Вариан кинул на Персиваля беспокойный взгляд, но мальчик ничуть не расстроился. Наоборот, его лицо осветилось, а зеленые глаза зажглись интересом.

— Боже мой, папа, какую любопытную вещь ты сказал. Даже я знаю, что такой замысел требует очень близкого контакта, а период беременности у людей составляет девять месяцев.

— Персиваль, — торопливо вмешался Вариан, — сейчас не время для научных теорий.

Мальчик нахмурился:

— Я не могу придумать, как бы дядя Джейсон мог это сделать. Он сопровождал полковника Лика по Албании с конца тысяча восемьсот четвертого года вплоть до одиннадцатого января тысяча восемьсот шестого года, когда я родился. — Он покачал головой. — Папа, то, что ты предполагаешь, физически невозможно.

— Невозможно?! — закричал сэр Джеральд. — Так тебе сказала твоя дура-мать?

— Не совсем, папа. Она только дала мне прочесть письмо, которое полковник Лик написал дяде Джейсону. Когда мы прошлой весной были в Венеции, дядя Джейсон показал маме свидетельство о браке и прочие документы, которые он там хранил в сейфе. Как вы знаете, полковник Уильям Лик — антиквар-топограф. Он собирался опубликовать отчет о своих путешествиях и написал дяде Джейсону, спрашивая разрешения упомянуть его имя. Он знал, что дядя Джейсон занят некоей секретной работой, и не хотел нечаянно подвергнуть его опасности.

Сэр Джеральд покраснел, потом побледнел и плюхнулся в кресло.

— Я хочу, чтобы ты скорее это понял, папа, — сказал мальчик. — Я бы предложил тебе написать полковнику Лику.

Сэр Джеральд шевелил губами, но ни одного внятного слова не слетело с его губ.

— Папа всегда меня пленял, — тихо и доверительно сказал Персиваль Вариану. — Увлекательный пример человеческой натуры, правда?

Вариан облокотился о стол.

— Давай изучать чью-нибудь другую натуру. Персиваль, если бы ты был Исмал, куда бы ты направился?

Эсме потерла ноющие запястья и посмотрела в окно кареты. Хотя рядом сидел один Исмал, очевидно, невооруженный, она знала, что побег исключается. Фонари кареты освещали огромную фигуру Мехмета, который ехал верхом рядом с каретой. Она знала, что с другой стороны едет Ристо. Если она хотя бы повысит голос, они ее убьют. Перспектива смерти ее не смущала, но она не хотела умереть, не отомстив Исмалу.

Это было непросто. Помимо охранников, Исмал обладал документами, подтверждавшими его дипломатический статус. Он был одет как английский джентльмен. Только самое изощренное ухо смогло бы уловить акцент, который он легко объяснит долгим пребыванием за границей. Он запросто выдумает, чем объяснить присутствие Эсме, — что она шпионка или сбежавшая служанка, что угодно.

Он ее не боялся. Когда они ненадолго остановились в гостинице сменить лошадей, он развязал ей руки, чтобы она прошла в дамскую комнату, не вызывая вопросов. Эсме задумалась было о том, чтобы сбежать, но не надолго. Трудность была не в том, что Исмал сопровождал ее и стоял рядом. Она наконец внимательно посмотрела на Ристо и увидела, что тот кипит от ненависти. Между ней и его кинжалом стоял только Исмал.

Отвернувшись от окна, Эсме увидела, что Исмал смотрит на ее запястья.

— Я вижу, веревка натерла тебе руки, — сказал он по-английски. До сих пор она не слышала от него ни одного слова по-албански. — Кажется, Ристо завязал их слишком туго.

— Я уверена, он охотнее завязал бы ее на шее, — ответила она. — И куда туже.

Исмал согласно кивнул:

— Это было бы мудрое решение, но мне отвратительно насилие. Я очень расстроился, когда мне пришлось ударить тебя пистолетом по голове. — Он посмотрел ей в лицо. — Голова еще болит?

— Только когда я пытаюсь соображать.

— Я советую тебе не пытаться, поскольку ты хочешь думать о неприятных вещах. Будешь строить планы, как мне навредить, но последствия тебя огорчат. Очень.

Он говорил, как всегда, ласково. Он не способен честно проявлять чувства. Наверное, таким же медоточивым голосом он приказал убить ее отца.

Эсме заметила, что ногти впились в ладонь. Она приняла свою привычную позу — со скрещенными ногами — и положила руки на колени.

Исмал, прищурившись, следил за ее движениями, бдительно ожидая внезапного нападения. Когда он понял, что она просто устраивается поудобнее, он продолжал:

— Я тебе рассказал, зачем приехал. У меня не было никаких планов на твой счет. Наоборот, я пообещал себе, что ничего тебе не сделаю.

— Тогда надо было оставить меня лежать в саду без сознания, — сказала она. — Ты взял у меня набор шахмат. Ты знал, что никто за тобой не погонится. А я даже не поняла бы, кто на меня напал.

— Да, это было трудное решение. Возможно, неправильное. Когда ты попала мне в руки — а я для этого ничего не сделал, — я решил, что такова воля Аллаха.

— Или сатаны. Исмал обдумал ее слова.

— Возможно. Я не могу с уверенностью сказать, кто из них мной управляет.

— Зато я могу.

У него появилась странная улыбка. Про любого другого Эсме сказала бы, что это смущенная улыбка, но смущение и Исмал — вещи несовместимые.

— Ты думаешь, что я орудие дьявола? — спросил он.

— Ты пытался разрушить мою страну, погубил моего отца, ты не только украл мое приданое, но и меня, покрыв позором мою семью. — Она заметила, что повысила голос. Уже тише она добавила: — Для тебя нет никаких оправданий.