Вечный Жид - Станислав Гагарин

К тому же блестящий знаток русского языка, говоривший на любых наречиях и сленгах! Мог и по ф е н е  б о т а т ь, и по-одесски на шипящие нажимать, о к а т ь по-нижегородски и  х а к а т ь по-южнорусски.

А анекдотчиком д р у г  д о м а таки был непревзойденным! Еврейские байки, которые вождь-гауляйтер в тайне обожал и ценил выше любого фольклора, шпарил так, что Большой Бобби икал от смеха и требовал на каждый день новый, позабористее и посвежее. Армянское радио он тоже признавал…

Впрочем, д р у г  д о м а  и был настоящим лингвистом, в миру, так сказать, подлинным доктором филологии, имел на авторском счету переводы из Чехова и братьев Ильфов энд Петровых. Даже знаменитого пародиста Иванова перевел для обитателя Белого Дома в Вашингтоне — не путать с Краснопресненской набережной. Правда, классиком Иванова д р у г  д о м а не считал, но противиться просьбе подопечного ему вождя не мог. Тому же весьма хотелось, чтоб его названный заокеанский брат узнал, какие замечательные пародисты, юмористы и сортирики — простите, оговорился! — с а т и р и к и трудятся на дерьмократической ниве, размазывая по ней навоз героических свершений Реформы.

Кстати, знаменитую русскую поговорку «Доверяй, но проверяй» подсунул Рональду Рейгану именно д р у г  д о м а. Он приобрел значительный вес с началом эпохи плюрализма и  н о в о г о мышления, ибо и сам был одним из разработчиков грандиозной антисоветской и антирусской акции.

В первый день пребывания в вынужденном о т г у л е вождь устроил широкое отмечанье, благо был повод — начало отпуска. В застолье были приехавшие с ним советники, неизменный д р у г  д о м а, который являлся негласным руководителем группы разномастных х м ы р е й, облепивших Хозяина со всех сторон, и почитался ими всего лишь за веселого, разухабистого парня, всего-то навсего заокеанского то ли приживала, то ли переводчика при е б е э н е — об истинной роли лингвиста не догадывался никто, включая и вождя.

Прибыл и неизменный участник высочайших междусобойчиков, военный к о р е ш Хозяина, мужик на прием дозы крепкий. Его участие щекотало самолюбие вождя, ибо сам он в армии никогда не служил, а ума у него понять, что в стратегическом отношении он совершенный нуль, хватало.

Но слаб человек! Кому не понравится, если сидит с тобою за столом боевой генерал, подливает в твою чарку и по-собачьи преданно заглядывает в глаза. А ты хоть и жалкая штафирка, а можешь цыкнуть на него, скомандовать «К ноге!» или натравить на соседа: «Куси его, Шарик, куси!»

Вспоминать о соседях, бывших, так сказать, его друзьях-партайгеноссен, ему всегда было тяжко. Вякнул о возможности пересмотра границ Российской империи, то бишь, Державы, когда трагикомический августовский фарс вознес его на башню броневика, пардон, т а м а н с к о г о танка, так тут же и получил по шеям из Вашингтона.

— Не балуй, — недвусмысленно дали ему понять с берега Потомака. — Стоять смирно! Не для того мы тебе власть с в а р г а н и л и, чтобы ты нам тут самостоятельность проявлял, амбициозные к о н и к и выбрасывал.

И через д р у г а  д о м а прозрачно намекнули о нежелательности каких-либо претензий к соседям — пусть нищают без помех со стороны России. Никаких объединительных союзов, разве что для б л е з и р у, а субъектам Федерации набивать глотки суверенитетом, пока не подавятся. А еще лучше, если они полностью обособятся от Москвы, хватит с него и титула Нечерноземного Короля.

Разумеется, он понимал, что попал между жерновами, порою делал попытки высвободиться, взбрыкнуть, как бывало, когда пошел во время о́но в разнос, не догадываясь, что фрондерство на октябрьском пленуме, привлекшее к нему внимание российского люда, тоже было инсценировано заокеанскими режиссерами.

— Не извольте беспокоиться, ваше величество, — убедительно говорил ему д р у г  д о м а, когда оставались наедине. — Народ вас боготворит, на полном серьезе толкует о помазаннике Божьем. Что же касается омандаченных к о з л о в, то мы их как пить дать разгоним по стойлам, дайте только срок надлежащий, момент необходимо подобрать.

В е л и ч е с т в о м тайный советник стал именовать вождя, когда тот шантажом и угрозами вырвал у омандаченных к о з л о в особые должностные привилегии. Поначалу вождь морщился, слабо протестовал, но д р у г  д о м а сводил такое величанье к шутке, перемежал высшее обращение французским с и р, и постепенно приучил подопечного гауляйтера воспринимать отнесенные к нему слова в а ш е  в е л и ч е с т в о как естественные.

Пока еще не для посторонних, разумеется, ушей, для приватного только обихода.

По расчетам советологических лабораторий штатовских антисоветских университетов каждый день правления е г о  в е л и ч е с т в а требовал в будущем не менее десятка дней на восстановление разрушенного. И коэффициент этот постепенно возрастал.

Тайному советнику вменялось в обязанность удержать Нечерноземного Короля на троне не менее пяти лет. Тогда России понадобится полвека, а то и более, чтобы достигнуть уровня хотя бы пятьдесят третьего года. А может быть, и вообще исчезнуть с карты мира как географическое понятие.

При этом надлежало избежать по возможности гражданской войны, того русского бунта, который страшен и беспощаден. Ненависть к России была заложена в тех, кто управлял нынешней Америкой, на генетическом уровне, а ненависть порождала неизбежный страх перед возмездием, которое могло обрести непредсказуемые формы, было, так сказать, ч р е в а т о осложнениями.

За океаном хорошо знали: ракеты подвижных комплексов СС-25 запросто достают до берегов Гудзона и могут ахнуть прямехонько по Уоллстриту.

Положение было далеко не таким уж и простым, как поначалу р а д у ж н о представлялось высоколобым прогнозистам. Возник синдром, который русские обозначают поговоркой: и хочется, и колется. Их в е л и ч е с т в о, нашпигованный тайным советником, был готов затеять любую драку, но подстрекатели резонно опасались неуправляемости процесса, который мог пойти вдруг в нежелательном направлении.

…На третий день вынужденного о т г у л а голову п р а в и т ь Особо Важное Лицо не захотело. Инстинктивно вождь ощущал, что нельзя бесконечно насиловать пусть и крепкий, но человеческий организм, выгонял вредные элементы затяжными банями и прыжками у волейбольной сетки. К гольфу, к которому усиленно его приобщал д р у г  д о м а, он оставался равнодушным.

Бесстрастно поковыряв вилкой в тарелках с утренними явствами, вождь залпом хлопнул чашку остывшего уже кофе без сахара, запил горечь глотком минеральной воды и спустился на прогулочную дорожку, которая начиналась от резного крыльца, выполненного в стиле т е р е м о к.

Едва ли не к самому крыльцу подступали деревья векового бора, в который строители врубили новую огромную дачу. Как и его предшественники, вождь не захотел жить в загородных резиденциях б ы в ш и х, и ему, народному борцу с привилегиями, в рекордные сроки — книга Гиннесса! Ау! — соорудили симпатичную таки с а р а ю ш к у.

Прогулочная дорожка была аккуратно разметена, и едва отошедший от первых двух дней пребывания в  о т г у л е бывший партайгеноссе, а ныне некоронованный с и р, неторопливо и скрипуче зашагал по белой подстилающей поверхности правительственного, так сказать, т е р р е н к у р а.

От вождя скрывали, естественно, что судьбу е г о  в е л и ч е с т в а едва-едва решили компьютерные системы, установленные далеко-далеко от новехонькой х и ж и н ы Народного Любимца. Не догадывался вождь и о том, что еще неделю назад он пребывал в ранге приговоренного к мученической смерти, и что некий седовласый джентльмен, о существовании которого Нечерноземный Король никогда не узнает, новым мозговым раскладом решил его судьбу.

Держали от Важного Лица в секрете и имя новой жертвы, его врага-друга, которого вождь пылко возлюбит после 23 февраля и, разъярившись на красно-коричневых убийц и смутьянов, обрушится на них всей необузданностью недалекой, но агрессивной и решительной натуры.

«Почему я не пошел в Лесной институт? — с тоскою подумал вождь, оглядывая мощные, в два охвата, деревья, сопровождавшие его в прогулке по т е р р е н к у р у. — Работал бы лесничим, жил на природе, среди птиц и зверей, от которых никогда не придут к тебе предательство и подлость. И никакой тебе борьбы за власть… В помине нет много понимающего о себе б ы д л а, кучки омандаченных, невесть что возомнивших о себе к о з л о в. И никаких д р у з е й  д о м а, наконец. Только ты и природа… Благодать!»

Процесс распада личности е г о  в е л и ч е с т в а зашел уже так далеко, что мысль о том, что в сознании народа он давно стал символом подлого предательства, эта мысль уже не могла пробиться в сознание вождя.