Современная канадская повесть - Мари-Клер Бле

«Никто не понимает, как вы с этим миритесь». И последний его взгляд, почти брезгливый. Я с самого начала знал, что меня никто не поймет, и не рассчитывал на это. Но на какой-то миг я вдруг поверил, что священник как раз понять способен. Я тоже несу ответственность за человеческую душу. Я в ответе за Мадлен, но не за ее спасение, а за ее счастье. И это тоже требует смирения. Но мне оно дается труднее, чем ему, потому что в моем случае затронута плоть. У меня бывают вспышки гордости и желания. В Мадлен ведь есть не только душа, но и тело, тело, которое я люблю, — от одной мысли о нем я каждый вечер был бы на грани помешательства, если бы не виски — верное подспорье на пути жалости, изобилующем коварными ловушками. Я бессилен освободиться от влечения к Мадлен. А когда оно овладевает мной, во мне тут же просыпается и гордость. Присутствие Ришара в доме жжет меня огнем. Будь у меня оружие, я вполне мог бы в один из таких моментов пустить его в ход. Да! Нужна немалая выдержка, чтобы не дать истощиться жалости, чтобы продолжать оберегать душу Мадлен, заботиться о ее счастье. Это требует такой же внутренней закалки, как всякая добродетель. Но старый кюре меня не понял, моей добродетели не оценил — словом, отнесся ко мне, как все прочие мужчины.

И все-таки я не отступлюсь. Я убежден, что избрал верную позицию. И пусть меня не попрекают виски! Когда я почувствую себя достаточно сильным, я брошу пить. А сейчас виски мне необходимо, потому что я всего лишь человек, и оно помогает мне избежать греха, устоять против искушения гордыней. Алкоголь делает меня мудрее, человечнее, открывает во мне шлюзы жалости. Иначе я давно оставил бы свои упражнения в святости.

Я пью каждый вечер и благодаря виски смотрю на собственную жизнь, как зритель. Все, что происходило ей дня нашей свадьбы, было странно. Я прекрасно вижу теперь, что далеко не за все веревочки дергал я. Некоторые я упустил. Часть из них подобрала Мадлен. Кто же приводил в движение остальные? Пока что я не нашел ответа на этот вопрос. Точно так же мне неизвестно и чем все кончится, потому что от моего решения ничего не зависит. Да и будь моя роль не столь ничтожна, я все равно не смог бы ничего изменить, даже если бы все время что-то предпринимал. О, я не фаталист, просто я обрел чувство реальности. Мне уже давно не двадцать семь лет. Зрелость пришла ко мне стремительно и рано, в самом начале лета. Продержусь ли я до осени, как другие, или упаду на землю раньше срока?

Зато Мадлен сохранила юность, но если ее теперешняя история кончится плохо — а я не верю в то, что она может кончиться хорошо, — то Мадлен тоже сгорит очень быстро. Даже быстрее, чем я, ибо она легче воспламеняется. Меня мучает та же тревога, что и моего приятеля кюре. Я не знаю, и мне не дано узнать, спасется ли душа, га которую я в ответе. Но я не обуздываю ее. Не заставляю бежать по узкой дороге. Я предоставляю ей свободу погубить себя. Впрочем, Мадлен обойдется и без моего позволения. Она не из покорных. В общем, я ее не поощряю, но и не мешаю ей.

По-моему, Ришар слишком молод и примитивен, чтобы любить ее по-настоящему. Он просто плывет по течению. И, конечно, не Ришар главенствует в их отношениях. Он чересчур неповоротлив. Мадлен ускользает у него сквозь пальцы как вода. Что прельстило мою жену в этом парне, созданном для того, чтобы валить деревья и быть отцом пятнадцати детей? Не знаю. Наверное, сила. И, быть может, еще эта первобытность, этот нрав добродушного дикаря, так и не вышедшего из детского состояния. Это вполне согласуется с ее любовью к кинематографу и песенкам из музыкальных автоматов.

Наверху открывается дверь. Слышится бас Ришара и шепот Мадлен. Тишина, потом скрип ступенек. Я подливаю себе виски. Я не люблю эту тишину, которая обычно предшествует их шагам по лестнице.

У меня совсем вылетело из головы поручение Джима. Я с досадой встаю. Ненавижу, когда занавес поднимается снова, после того, как я уже покинул сцену. Я держусь подчеркнуто прямо. Я стал лучше переносить алкоголь. Открываю одну дверь, потом вторую. И оказываюсь лицом к лицу с Ришаром. Он выше меня на две головы, темноволос и красив, как герой фильма на афише. Мадлен стоит на лестнице, и я узнаю растерянный взгляд, который всегда бывает у нее после расставания с Ришаром. Я чувствую легкий укол в сердце.

— Джим уже спит. Он отказался ехать в такую погоду.

Ришар не отвечает. Вероятно, ом и сим кажется себе непомерно огромным рядом со мной.

— Что же теперь делать?

Мадлен встревожена.

— Дай ему свою машину. Ведь завтра воскресенье. Тебе не нужно с утра в больницу.

Еще один легкий укол. Взыграли собственнические инстинкты. Но я подавляю их. Я отдаю ключи Ришару и возвращаюсь в кабинет. Туда надуло из прихожей. Мне слышно, как хлопает входная дверь. Через несколько секунд машина под окном дает задний ход, трижды переключается скорость, потом все стихает. Мадлен за это время успела подняться в спальню. Она уснет со своей мечтой, которая повергает ее в растерянность, мечтой, не тускнеющей даже во сне.

Завтра Мадлен опять начнет все сначала. Впервые она проявляет упорство. Она, вероятно, решилась идти до конца, раз и навсегда постичь суть вещей. Мадлен не из тех, кто сдается, не добившись своего. Она доберется до сути и заставит жизнь принять форму ее мечты на столько времени, на сколько удастся. Мадлен не боится никого и ничего. И готова на любое безрассудство.

Я хотел было рассказать ей об угрозе кюре — не затем, чтобы запугать ее, а просто, чтобы она об этом знала, ведь ему ничего не стоит одержать над нею верх. Ей с ним не сладить. Но что ей мои слова? Она не станет слушать меня точно так же, как и его. И не поступится своей гордостью из-за таких пустяков.

III

Мадлен бродит по дому с остановившимся взглядом, нервно комкая в руке платок. Даже Тереза не может вывести ее из отрешенного состояния, в котором она пребывает уже несколько дней. Она проходит мимо нас и нас не видит. Вздрагивает, если с ней заговорить. Часами без движения стоит у окна, опершись на подоконник. За столом ничего не ест. И почти совсем не спит — это она-то, спавшая всегда по десять-двенадцать часов кряду. Меня тревожит ее здоровье, но она отказывается от осмотра и не желает принимать снотворное, которое я предлагаю ей на ночь. Она хочет бороться в одиночку и отвергает всякую помощь, откуда бы она ни исходила.

Я надеялся, что сегодня она хоть немного встряхнется. Погода чудесная, один из лучших дней за всю зиму. От солнца снег кажется хрустальным, морозный воздух пахнет яблоками. Но я так и не смог уговорить Мадлен выйти из дому. Даже Джим, и тот очнулся от своей летаргии. Я видел, как он, выходя от Кури, дважды брал пассажиров.

Я тоже слоняюсь без дела. С субботы у меня были только больничные обходы и одна пустяковая операция. Ни единого пациента в приемной. Ни одного звонка. А сегодня уже четверг. Вечером мне еще кое-как удается убить время, но днем я хожу как неприкаянный. Я наблюдаю за Мадлен и мучаюсь оттого, что не могу ей помочь.

Город неплохо поработал. Он зажал нас в тиски, и мы теперь, как два зверя в клетке, сидим в своей квартире и никуда не выходим. Еще немного, и мы окажемся окончательно припертыми к стенке. Вчера я заходил в банк. Мне отказали в займе. У меня осталось около трехсот долларов, которых хватит самое большее недели на две. В качестве поручительства я мог бы представить лишь неоплаченные счета моих пациентов. Но они все у Артюра Прево. С ним мне предстоит расплачиваться на следующей неделе. Просить о помощи доктора Лафлера я не могу. Я не уверен, что сумею расквитаться с новыми долгами.

Но на Мадлен они обрушили самый жестокий удар. Они — это кюре, Артюр Прево и прочие местные заправилы. Если они и просили доктора Лафлера вмешаться, то он наверняка уклонился. Вчера кюре обручил Ришара Этю с молоденькой девушкой, которую срочно где-то откопал. Кюре — человек деятельный, времени попусту не теряет. Я узнал эту новость от Терезы. Кажется, у Ришара с этой девушкой что-то было, до того как он познакомился с Мадлен. Вдобавок она племянница Артюра Прево. Весной свадьба. Ришар — красавец, и, конечно, найдутся люди, которые скажут, что невесте повезло.

Мадлен, разумеется, тоже все известно. Она не виделась с Ришаром с субботы. В воскресенье его приятель пригнал назад машину, сам же Ришар вестей не подавал. В понедельник Мадлен позвонила, и то ли его мать, то ли какая-то их родственница грубо ее обругала. Прекрасная мечта Мадлен лопнула, как воздушный шарик, стоило только нескольким энергичным людям заняться устройством ее счастья. Не знаю даже, не радует ли это меня в глубине души. С меня как будто сняли тяжкий груз, но сделали это так неловко, что он с одного плеча перевалился на другое. Я никогда не видел Мадлен такой растерянной и подавленной. Не в ее характере смиренно склонить голову и сказать: «Да будет так!» Она станет рваться с цепи, натягивать ее изо всех сил, и одному богу известно, куда она отлетит, если цепь не выдержит. Мадлен еще пустит в ход зубы. Ее столбняк неизбежно кончится внезапным взрывом, извержением вулкана. Она слишком глубоко ранена, чтобы я мог не тревожиться.