Повесть об уголовном розыске - Алексей Нагорный

– Большая растрата? - Виктор сложил листок и спрятал его в конверт.

– Три… Три тысячи всего! - зачастил Смирнов. - Я завтра же! Я сегодня же! Я немедленно внесу все до копейки! Только вы не арестуете меня?

– За что? - Коля начал спускаться с лестницы. - За то, что вы трусливый и мелкий негодяй? Вами займется ОБХСС. Это их дело.

– Кто вам испачкал ботинки? - спросил Виктор.

– Не знаю. За два дня до кражи захожу в кабинет - у порога лужа черная налита. Я не заметил, вляпался, перепачкал ботинки. На другое утро надел черные, а эти взял с собой на работу - хотел отдать в чистку. А они исчезли. Прямо из моего кабинета и пропали.

– И вы и слова мне не сказали? - презрительно заметил Коля.

– Я сразу понял, о чем вы думаете! - крикнул Смирнов. - Я все понял и сказал себе: "Молчи! Если не хочешь сесть - молчи! Он… то есть вы. То есть Кондратьев считает тебя убийцей!" - сказал я себе.

– Идем, - Коля потянул Виктора за рукав. - Меня тошнит от этого барахла.

Рудаков и Воронцов ждали около магазина.

– Хасаиов к нам подходил, - доложил Воронцов. - Спрашивал, что нового.

– А вы?

– Я сказал, что преступник практически найден, - ответил Олег. - Хасанов был очень доволен, обещал, что напишет про нас всех в "Правду". Страна, говорит, должна знать своих героев.

– Где он теперь?

– Метёт, - улыбнулся Олег. - Понятых я подготовил.

– Хорошо. Зовите их.

Хасанов и в самом деле подметал во дворе, около конторы домоуправления.

– У вас служебная площадь? - подошел Коля. - Здравствуйте. Можно к вам на минутку зайти?

– Пожалуйста, - широким жестом Хасанов распахнул дверь. - Гости - это к счастью.

Вошли в дворницкую. Она была чисто выметена и выглядела уютно. На стене Коля увидел старинные часы золоченой бронзы.

– Ваши?

– Что вы, - заулыбался Хасанов. - Откуда? Часы богатые. Их бабушка из соседнего дома выкинула, а я подобрал.

– Как фамилия бабушки-то?

– Вам зачем? - Хасанов продолжал улыбаться, но в глазах мелькнула тревога.

– Да я себе такие же подобрал бы, - рассмеялся Коля. - Хорошо, выходит, дворником работать? Выгодно?

– Ничего, - согласился Хасанов. - Слыхал, нашли вы того человека?

– Тех людей, - уточнил Коля. - Двоих - вчера. А третьего - сегодня.

– Кто же он будет такой? - подался вперед Хасанов.

– Знакомый вам человек, как ни странно. Вы куда второй ботинок Смирнова дели?

– Ох, шутник начальник! - Хасанов погрозил Коле пальцем. - Ох, шутить любишь.

– Люблю. А, вы? Украли из кабинета Смирнова ботинки, один перепачкали в крови сторожа и подкинули нам? Чем плохая шутка?

Хасанов перестал улыбаться:

– Плохо говоришь, начальник. Порочишь меня. Я жаловаться стану!

– Агеева вы за что убили? - не обращая внимания на слова Хасанова, спросил Коля. - Вы лично за что убили Агеева? Он помешать вам хотел?

– Доказать надо, - спокойно сказал Хасанов. - И на этом все. Вызывай прокурора, начальник. Тебе больше ни слова не скажу!

– А что, собственно, доказывать? - вмешался Виктор. - На ружье остались отпечатки пальцев. Ваши, между прочим. Экспертиза это подтвердит.

Хасанов молчал.

– Ладно, - Коля положил на стол письмо, которое получил Смирнов, вынул из папки и положил рядом с письмом записку, которую прислали Магницкому.

Глаза Хасанова округлились.

– Это не все, - заметил Коля и небрежно бросил на стол заявление самого Хасанова по поводу найденного им ботинка.

– Но и это не все, - Олег развернул архивное заявление почетного гражданина Балмашова. Все документы были написаны одним и тем же почерком.

– Вот вам и бедный Хасанов, - встал Коля. - По-русски говорит с акцентом, а пишет - не хуже приват-доцента филологического факультета. Вещи где, Балмашов? Сами покажете или искать будем?

Балмашов равнодушно посмотрел на Колю:

– Ждете проклятий, ругани, криков? А ничего этого не будет. Я ошибся. А за ошибки надо платить. Скажу так: я бы вас, не доберись вы до меня теперь, не пожалел. А уж вы поступайте, как знаете.

Коля кивнул Воронцову. Тот вышел вместе с понятыми в коридор, заглянул на маленькую кухонку, потом - в кладовку. Там стояли три чемодана. Воронцов принес один, его открыли. Он был доверху набит золотыми украшениями.

Перед тем, как сесть в машину, Олег остановил Колю и Виктора и вынул из кармана листочки, на которых были записаны "идеи". Развернул. На обоих листках значилась одна и та же фамилия: Хасанов.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Из Архангельска я вернулся 2 августа 1941 года, вечером. Москва была темна, по улицам двигались вооруженные патрули. Дома на столе я нашел записку: "Уехала к Гене…" Я включил радио, передавали сводку Совинформбюро. Город, в котором находились Маша и Генка, только что сдали немцам…

В июне 1941 года Маша получила отпуск и решила съездить к Генке. В одном из последних писем Генка писал, что у него возникли "серьезные жизненные затруднения" и ему "нужен совет людей", которых он "любит и уважает больше всех на свете". Виктора и Коли в Москве в это время не было: они уехали в командировку в Архангельск. МУР арестовал группу воров-гастролеров, следы вели на Север.

Все вопросы, связанные с отъездом, Маше пришлось решать самой. Это было очень нелегко. За билетом Маша простояла в очереди два дня и смогла получить только боковое место, да и то - верхнюю полку. Тяжелый чемодан тоже тащила сама, правда, выручило метро - до Курского вокзала была всего одна остановка. Конечно, Маша могла бы позвонить в МУР, и ей охотно предоставили бы и машину и сотрудника, который помог бы ей и с билетом, и с отъездом, но Маша не позвонила. Она знала, что Коле это наверняка не понравится, а за последние двадцать лет она приучила себя в таких вопросах все мерить Колиным аршином и на все смотреть его глазами.

Путешествие прошло незаметно и спокойно. Маша давно никуда не выезжала, соскучилась по новым впечатлениям и часами не отрывала глаз от окна. На остановках бабы в плюшевых жакетах и цветных платках предлагали первые огурцы и вареных кур, а продавцы в форменных фуражках торговали мороженым в круглых вафлях. Маша купила себе самый большой кружок и, стесняясь попутчиков, с удовольствием слизала его, отвернувшись к окну. Вспомнился Ленинград, дом на улице Чайковского, в котором жили Бушмакин и Маруся. Там, у арки ворот, всегда стоял крикливый продавец мороженого и зазывал прохожих, смачно хлюпая в бидоне подтаявшим месивом. Маша тихо рассмеялась: Генка всегда норовил сэкономить мелочь, которую давали ему каждое утро на завтрак, и после школы приходил счастливый, с заляпанной рубашкой и простуженным горлом. Маша ругала его, а Коля говорил, добродушно посмеиваясь: "Оставь его. У каждого человека должны быть маленькие радости. Иначе жить скучно".

…Поезд пришел рано утром. Маша вытащила на перрон свой тяжелый чемодан и увидела Генку. Рядом с ним стояла девушка лет девятнадцати в старомодно сшитом платье, с тревожным, совсем некрасивым лицом.

"Так вот они, "серьезные жизненные затруднения", - с внезапно вспыхнувшим раздражением подумала Маша. - Что за несносный, странный парень. А она наверняка уже беременна".

– Мама! - крикнул Генка и бросился навстречу. Он обнял Машу и порывисто, совсем по-детски начал целовать ее в глаза, в щеки, гладить по волосам.

– Мама, - повторял он без конца. - Как хорошо, что ты, наконец, приехала. Если бы ты только знала, как вы с отцом нужны мне сейчас.

– Натворил что-нибудь? - шутливо спросила она и невольно покосилась в сторону девушки. Это было мимолетно и совсем незаметно, но Генка увидел:

– Эх, мама, - сказал он грустно. - А ты ведь даже и не познакомилась еще.

– А почему мы стоим? - покраснела Маша. - Представь же меня.

Это "представь" тоже вырвалось невольно. Маша совсем не хотела подчеркнуть разницу между собой и этой простушкой со сложенными на животе руками, но получилось именно так, и Генка густо покраснел.

– Таня, - сказал он. - Иди сюда.

Девушка подошла, не сводя с Маши настороженного взгляда.

– Здравствуйте, - улыбнулась Маша и протянула ей руку. - Меня зовут Мария Ивановна. А вас?

– Таня, - она осторожно дотронулась до руки Маши и сразу же ее отдернула, словно обожглась. - Я пойду, Гена.

Она произнесла "я пойду" не в форме вопроса, а в форме утверждения, и Маша подумала про себя: "А ты, милочка, с характером". И недавнее безотчетно появившееся раздражение вспыхнуло с новой силой.

– Но, Таня, - Генка беспомощно оглянулся на мать, - мы же приготовили стол. Ты же так старалась. Поедем ко мне. К нам. Посидим, поговорим. Обсудим.

– А чего нам обсуждать? - резким, насмешливым голосом спросила Таня. - Мы, чай, не городские, нам лукавить ни к чему. Не поглянулась я твоей матери. И нечего мне с вами ходить. - Она сверкнула на Машу глазами и, вырвав свою руку из Генкиной, зашагала к выходу.