Месть Атлантиды (СИ) - Unknown

— Эл, — он успокаивающе прижал девушку к себе, словно закрывая своим теплом от окружающего мира. — Я знаю, что все это время ты думала, что я тебя наказываю. Но это не так. Единение ни в коем случае не должно так выглядеть. Я хочу доказать тебе это сегодня ночью.

Тихо гасли последние костры на баррикадах ее измученного сознания. Сворачивали свои флаги ужас вместе с унижением, не слыша сомнений и недоверия рассудка, положившись лишь на победный призыв предчувствия.

— Поцелуй меня, — прошептала Элика, доверчиво затихая в сильных руках мужчины. Тех самых руках, которые совсем недавно так легко могли ее уничтожить. И тех самых, которые одни могли спасти ее от окончательного душевного надлома. Она не сопротивлялась, когда он, не прекращая так же нежно и чувственно пить из ее губ остатки отчаяния, подхватил ее на руки и нежно опустил на кровать. Восторг сотрясал каждую клеточку тела принцессы, до сих пор не знавшего иных сотрясений, кроме ужаса и судорожного плача.

Кассий оторвался от ее губ всего лишь на мгновение. Элику поразила внезапная, непонятная грусть в его серых глазах.

— Девочка моя, одно твое слово, и я остановлюсь. Знай это. Но я очень прошу тебя, не заставляй меня останавливаться...

Элика выгнулась навстречу его рукам.

— Не останавливайся!..

Поцелуй растворил обоих в своей непередаваемой эйфории. Элика выгибалась навстречу прикосновениям этих сильных рук, словно оглушенная этой первобытной страстью, не думая больше ни о чем. По сути, ей все так же не оставили выбора. По крайней мере, так комфортно было полагать ошеломленному сознанию.

— Нет... Нет, что ты делаешь? — скорее удивилась, чем возмутилась она, когда язык мужчины, полностью сломавшего ее жизнь и свободу, скользнул между ее разомкнутых ног. И тут же новые спирали удовольствия лишили ее последних слов. А ведь раньше такая ласка, переданная со слов Ксении, ничего, кроме недоумения и хихиканья, у нее не вызывала!

Ласка рабов. Как легко стерлись все грани в их долгом, изматывающем противостоянии! Как быстро она потеряла себя, сбросив оковы логики и условности, просто пожав плечами на возмущение рассудка − ну, с кем не бывает, меня принудили! По своей инициативе, никогда бы не сделала ничего подобного...

Она застонала от восхитительного ощущения наполненности, когда он проник в нее, не так как прежде, осторожно, боясь сломать своим резким движением, непроизвольно подалась навстречу, обхватив руками его плечи, ощущая биение его сердца. Словно натянутая тетива арбалета напрягалась под давлением стрелы все сильнее и сильнее, и вот, наконец, эта стрела, запущенная ввысь, разорвала действительность, вырывая из ее горла дикий крик, который только чудом не оборвал ее не полностью восстановившиеся связки, выгибая ее тело в судороге несокрушимого удовольствия, стирая прошлое, отпуская все то, что было раньше, прочь без сожаления.

— Касс... Что со мной? — прошептала Элика спустя время, когда яркие вспышки перестали мелькать перед ее широко распахнутыми глазами, а звон в ушах немного притих. — Я думала... Думала, что уже не вернусь...

Кассий обхватил ее лицо ладонями, осыпая нежными, благодарными поцелуями.

— От этого не умирают, моя девочка, — его объятия стали крепче, и девушка доверчиво прижалась к сильному плечу своего недавнего мучителя. — Это твой первый подъем к чертогам Эдера. Твой первый оргазм!

Глава 22

Ему всегда нравилось наблюдать за тем, как она спит.

Во сне выражение ее лица поражало своей безмятежностью, сбрасывая маску борца против неблагоприятных обстоятельств, являя собой истинную сущность потерявшейся маленькой девочки. В таком состоянии мужчине до боли хотелось целовать ее и оберегать одновременно. Насытившийся внутренний зверь сейчас спал крепким сном, и больше всего ему сейчас хотелось одного − чтобы он никогда уже не проснулся и не завладел его сознанием. Потому что его возвращение неминуемо причинило бы боль самому дорогому человеку.

Сколько времени он не хотел себе в этом признаваться?.. Цепляясь, словно за спасительный канат, за любое неосторожное слово и действие своей невольницы, дабы получить право еще сильнее привязать ее к себе самыми жестокими и разрушающими методами. Ломая ее волю камень за камнем, добираясь до фундамента ее закрытых чувств и эмоций, безжалостно наказывая ее за то, что она в нем так неосторожно пробудила с самой первой встречи. Раскрыла всю его сущность, добравшись до самого сердца, только для того, чтобы опалить своим презрением и равнодушием. И он сам заключил себя в этот огненный замкнутый круг, не оставив ей иного выбора, кроме ненависти.

Почему он не мог любить ее иначе? УКассия не было вразумительного ответа на этот вопрос. Извращенное сознание просто требовало ее страданий и слез, чем больше, тем лучше. Потому что именно так он мог передать ей свои чувства, о которых еще тогда не догадывался. Языком боли и терзания. Сломать барьер ее ненависти и неприступности своей жестокостью, вытягивая, выкручивая ее внутренний мир по своему подобию, чтобы в последствии не оставить иного выбора.

Его программа не работала. Элика сгибалась под его несокрушимой волей, легко отдавала ему то, что он хотел получить, − свои слезы и свою усугубленную болью покорность, пряча свою ненависть очень глубоко, а после, позволяя ей вновь завладеть своим сознанием. Никто из них не сумел победить в этом беспощадном противостоянии. Как и проиграть... Что заставляло его пытать ее тело, вырывая из души музыку страданий, которая ласкала слух лишь на короткие мгновения, оставляя после себя послевкусие поражения и ненависти к самому себе? Почему уверенность в том, что он идет по правильному пути в обращении с ней, так долго вытесняла, загоняя пинками вглубь, не раскрытый с детства потенциал нежности?

Теперь он знал ответ. Его нежность была равна уязвимости. Капитуляции. Она не была растерзана его внутренним зверем, вовсе нет. Все же, уважая его как хозяина и не смея противоречить, нежность разумно ожидала подходящего момента, чтобы прорвать все баррикады его моральной защиты. Именно тогда, когда воля Элики была настолько измотана и дезориентирована нестерпимой жестокостью, что приняла эту нежность как дар богов для своего израненного сердца, а вовсе не как оружие против своего врага, дабы ответить контрударом и уничтожить окончательно.

Он все еще с трудом верил в произошедшее. Прокручивал в своем восторженном сознании события последних мер масла, радуясь, что она спит и не видит его уязвимой счастливой улыбки. Той самой, которую он с трудом смог скрыть после ее отчаянных искренних откровений, высказанных в яростной форме.