На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного - Фридрих Горенштейн

Бельский. Государь милостивый, принимаю тебя в великой чести и славе, как и прежде. Несчастье случившееся – то козни Сатаны и изменников, подстрекавших сына твоего к дерзости против тебя.

Иван. Нет, Бельский, то мое преступление. Преступление совершено мной, царем, без умысла, но оно все ж перешло ту меру, к которой привыкли все знающие меня, душегуба, кровавую собаку! Кровавая собака, кровавая собака! (Плачет, бьет себя по голове, рвет волосы на голове и бороде.) Царевна Елена в ночь после ссоры разрешилась от бремени мертвым младенчиком. То я убил своего внука, кровавая собака! Ныне провожу все ночи в слезах и воплю от горя! (Плачет.) Колеблюсь между страхом и надеждою и гоню от себя мысль, что немочь наследника смертельна. Внук умер. (Плачет.) Хочу собрать бояр и сообщить им, что отныне я считаю себя недостойным занимать престол. Ежели Бог окажет милость, простит грехи мои, спасет сына, то отрекусь в пользу наследника, государя Ивана Ивановича.

Бельский. Ты, государь, для нас, холопов твоих, единый царь на долгие годы! Что совершилось, государь, то и совершилось. А далее, яко угодно Господу, то и совершится.

Царь Иван. Хочу отписать в Посольский приказ в дни болезни наследника, также и боярам. Как поехали бояре из слободы ноября 9-го, в тот же день ссора. Напишу письмо царя к земским боярам, покинувшим слободу после совещания со мной, царем, ноября 9-го 1581 года от Рождества Христова. (Ходит, заламывая руки.)

Путила Михайлов. Государь милостивый, грамоту писать от тебя, царя, да со мной, дьяком Путилой Михайловым, с печатями и дьячими руками?

Иван. Не грамоту пиши, письмо личное от меня, царя и великого князя Ивана Васильевича Всея Руси, боярину Никите Романовичу Романову-Юрьеву да посольскому дьяку нашему Андрею Щелкалову. Которого дня вы от нас поехали и того дня, которого Иван-сын разнемогся и нынече, конечно, болен. И что с вами говорил, что было нам ехати в Москву в среду заговевши, однако нынче нам нельзя. А нам, докудова Бог помилует Ивана-сына, ехать отсюда невозможно. (Плачет.) ВСлободу спешно вызваны медики с лекарями.

Путила Михайлов. То тоже писать, государь милостивый?

Иван. То не пиши. Пиши: которого дня вы от нас поехали, и того дни Иван-сын разнемогся и нынче, конечно, болен. А нам докедова Бог помилует Ивана-сына, ехать отсюда невозможно.

Путила Михайлов. Прощения прошу, государь, то уж написано.

Иван. Рокова ссора в день отъезда бояр! Минуло четыре дни, прежде чем я, царь, написал письмо. Исполнен тревоги по причине того, что Иван-сын совсем болен.

Путила Михайлов. Прошу прощения, милостивый государь, уж одиннадцатый день идет от болезни царевича!

Иван. Одиннадцатый день! Я, отец, уж одиннадцатый день от горя едва не лишаюсь рассудка, уж время забыл!

Бельский (дьяку). Поди, перепиши царево письмо да отправь скорей боярам.

Путила Михайлов. Слушаюсь. (Кланяется и уходит.)

Иван. Бельский, не решусь сам идти в покои царевича. Поди да разузнай у лекарей!

Бельский. Государь, вот сам идет лекарь Строганов.

Строганов (входит и кланяется). Государь милостивый, пришел с трепетом сказать тебе, что царевич нынешней ночью снова впал в сильную горячку и сейчас, проболев одиннадцать дней, умер.

Иван (кричит). Умер?! (Пошатнулся. Бельский подбегает, подхватывает царя.) Не помиловал меня Бог, умер Иван-сын! От отца ярости принял болезнь, от болезни и смерть! (Громко плачет, рвет бороду и волосы на голове.)

Строганов. Государь, ложись в постель да прими камфоры с уксусом. (Бельский и Строганов уводят царя, плачущего и воющего.)

Бирюч (кричит с возвышения). Народ православный, по случаю смерти наследника, благоверного царевича Ивана Ивановича, в стране объявлен траур государем нашим благоверным, царем Иваном Васильевичем Всея Руси. Всякие игрища, веселья, свадьбы отменены по повелению цареву, по наблюдению дьячему. Музыканты, фигляры, органники, смехотворцы, заезжие глумцы, скоморошьи песни под страхом наказания взяты под запрет. Благоверный царь наш Иван Васильевич Всея Руси поехал на покаяние в Троицу. Также и всему нашему народу велено каяться в церквах о грехах своих и поминать царевича Ивана Ивановича. Богу нашему слава присно и во веки веков. Аминь.

1-й. Царевич, как говорят некоторые, погиб от рукобиения, отчего впал в падучую и потом в лихорадку.

2-й. И я чул, что отец ткнул его посохом и попал в уязвимое место.

3-й. Повествуют о мужественной крепости царевича, который восстал на неприятеля, как младой инорог, и люто на тех варваров дышал огнем своей ярости.

1-й. Истинно, если б не ранняя смерть, он мог бы при его молодой отваге остановить приближение к своей земле варваров и притупить остроту их вторжения. Царевич слишком настойчиво требовал от отца войско, чтобы разгромить поляков под Псковом, оттого отец осерчал.

4-й. Напротив, я чул, царь измену заметил в сыне да потребовал, чтоб сыну отрубили голову и выставили перед дворцом.

5-й. Не голову чтоб отрубили, а велел вырвать у него сердце с печенью и принести ему. Однак боярин Никита Романов обманул царя-батюшку. Убил он простого холопа вместо царевича.

6-й. Не так было! На пиру государь Иван Васильевич хвастался, что вывел измену на Руси, сын же его говорит: «Где тебе вывести измену из каменной Москвы!» Тут государь Иван Васильевич осерчал. «Выньте, – говорит, – из груди сердце с печенью, принесите мне на показание». От такого приказа все палачи испужались, лишь один палач не пужается, един злодей выступается.

5-й. Кто ж то?

6-й. Малютка, сын Скураты, ведь он казнил царевича. Царевича Федора. Малютка, Скуратов сын, казнил. Взял Федора за желтые кудри, поклонил на плашку на липову да срубил буйну голову.

Женщина. Так про которого брата публичный чтец распоряжение власти кричал: брат ли молодший, брат ли старейший, про которого печалиться и плакаться?

6-й. Про царевича Федора Ивановича. А завязка – на пиру. «Не согласен, – говорит Федор, царское чадушко, – что ты, отец, вывел измену казнями и привезешь правдушку с чиста поля». Так-то сказал младший сын на хвастовство царево: «Я выгнал измену с Новгородчины, я повыведу измену с каменной Москвы, всю неправду со своей Руси. Содержал же землю всю Русскую». Сын же ему говорит: «Не удалось тебе. Измена с тобой за одним столом сидит, кушает».

Женщина. Который сын, мужики? Брат ли молодший, брат ли старейший?

6-й. Старейший-то сын, Иван Иванович, на молодшего, Федора Ивановича, донес. «Он-то уважает бояр московских, творит он великие милости». Потому государь осерчал.

7-й. Истинно так, мужики. Как воспылал-то грозный царь Иван Васильевич, что надоть казнить Новгород да Псков, не оставить на улице ни курицы. По какой улице ехал царь, все были биты, казнены, повешены, на колы да по тюрьмы посажены. А где ехал Федор Иванович, там указы были разосланы, чтоб молодые все разбегались, растулялись. Писал Федор Иванович ярлыки милостивые, чтоб мужики новгородские прятались по погребам от государя-батюшки. Оттого государь повелел палачам вести царевича на место казни – Житное болотце за Москвой-рекой, к болоту стоячему, кровавой луже. А творил казнь маленький малютка, вор, Скурлатов сын.

5-й. Он и в Новгороде творил. А видел я его раз в той же лавке наугольной. Стоял маленький, Стенька-вор, Скурлатов сын. То он зверствует. Благочестивый царь Иван Васильевич не знает ничего.

1-й. Чего несете, мужики?! Малюта Скуратов давно уж в Литве убит!

6-й. Не в Литве убит! Ныне поехал Никита Романов и взмахнул саблей вострой, снес Малютке буйну голову за его поступки неумеренные.

2-й. Собаке – собачья смерть!

7-й. С боярином Никитой Романовичем иное случилось. Он царевича-сына спас по-иному: повелел палачам идти в кабак и выбрать молодца с лицом царевича, отрубить ему голову. Да пошли они по улицам Арбатской, Никитской, Мясницкой по всем тем кабакам.

Женщина. Нашли ли похожего?

3-й. Помолчи, сорока, дай человеку сказать!

7-й. На подносе Скуратов принес сердце с печенью. Тогда царь начал рваться и метаться и от тоски набросился на слуг: «Вы зачем меня не уняли, вы зачем пустили на дело окаянное?!» – «Не посмели мы перечить тебе, государь-батюшка, убоялись твоего гнева скорого». Глядит – Никита Романович веселится. Царь осерчал: «Али ты рад несчастью, Никита Романович, али ты веселишься!» Да тут же повелел Малюте Никиту Романовича казнить. Однако успел Малюта Никите Романовичу лишь ногу поранить, ибо воскричал царь: «Вижу за столом сына, который сидит, веселится и здоров».