Марион Фай - Энтони Троллоп

Крокер на это только улыбнулся. Сам Эол не удалит его за приверженность в обычаям европейских дворов.

Крокер, действительно, превратился в бич почтамта. Сэр Бореас имел свой взгляд на титул Родена и желал помочь лорду Персифлаж заставить клерка признать свое аристократическое происхождение. Но когда он убедился, что решимость Родена тверда, он уступил. На этот счет не было сделано никакого распоряжения. Едва ли в подобных вопросах допускаются распоряжения. Но само собой понималось, что, так как мистер Роден желает остаться мистером Роденом, он и должен им быть. Было решено, что приличие требует, чтоб его называли так, как он сам этого желает. А потому, когда Крокер упорствовал, все признали, что Крокер до крайности несносен. Когда Крокер объявил Родену лично, что совесть ему не позволяет при встрече с человеком, которого он считает аристократом, не назвать его его титулом, весь департамент нашел, что Крокер — осел. Слышно было, что Эол выразил сильную досаду и объявил, что этого господина, рано или поздно, придется уволить. Это передали Крокеру.

— Сэр Бореас не может меня уволить за то, что я называю аристократа его настоящим именем, — с негодованием ответил Крокер.

Клерки, в своих интимных разговорах, признавали, что оно, пожалуй, справедливо, но замечали, что есть разные способы доканать человека. Если Эол желал повесить Крокера, Крокер, конечно, вскоре доставит ему веревку. У Боббина с Гератэ состоялось небольшое пари, что ранее конца года Крокер перестанет появляться в департаменте.

Увы! как раз перед днем, назначенным для свадьбы бедняка, в течение первой недели июля, нашему Эолу не только представился случай уволить бедного Крокера, но этот случай был таков, что, по общему приговору, было решено, что невозможно было им не воспользоваться. Кроме того, известие о содеянном грехе дошло до сэра Бореаса в минуту сильного раздражения, вызванного другой причиной.

— Сэр Бореас, — сказал Крокер, входя в кабинет великого человека, — надеюсь, что вы сделаете мне честь присутствовать на моем свадебном завтраке. — Уже это приглашение было непростительной дерзостью… — Я не приглашаю никого больше из департамента, кроме герцога, — прибавил Крокер.

Как Крокера мгновенно выпроводили из комнаты, мы здесь описывать не станем, но читатель может быть совершенно уверен, что ни Эол, ни «герцог» приглашения не приняли. В этот самый день мистер Джирнингэм, с помощью одного из курьеров, открыл, что Крокер изорвал целую кипу официальных бумаг!

В числе многих грехов Крокера была привычка «затягивать бумаги». Надо было написать несколько писем, или, вернее, снять с них копии, а Крокер откладывал работу со дня на день. Бумаги куда-то запирались, точно само собой, иногда и найти их было трудно. Были люди в департаменте, которые говорили, что на заявления Крокера не всегда можно положиться, а за последнее время был случай, когда несчастного заподозрили в том, будто он спрятал кипу бумаг, про которую он утверждал, что она никогда и не бывала у него на хранении. Туг поднялась целая буря в кругу тех, у кого должны были бы быть бумаги, если у Крокера их нет; сделаны были усиленные поиски. При этом и открылось, что Крокер положительно уничтожил документы! Предметом их были жалобы беспокойного старика, который, уже много лет, взводил на департамент всевозможные обвинения. Судя по словам этого раздражительного господина, сатанинские ухищрения были пущены в ход с целью помешать ему получить хотя бы одно письмо в течение многих лет.

Претензии старика были лишены всяких оснований; но теперь было почти невозможно не дать ему знать, что все его письма с жалобами уничтожены. Конечно, Крокера следует совсем отрешить от должности. Временно его отрешили сейчас же и потребовали от него письменных объяснений.

— А свадьба моя назначена на будущей неделе, — со слезами сказал он мистеру Джирнингэму. Эол не пожелал его видеть, а мистер Джирнингэм, при этом воззвании, только покачал головой.

Никто никогда не узнал, кто первый сообщил страшную весть в Парадиз-Роу. Одни говорили, что Триббльдэль знаком с приятелем Боббина и что он-то все и сообщил Кларе, в анонимном письме. Другие упоминали о дружбе между мальчиком из таверны и сыном одного из курьеров. Как бы то ни было, истина дошла до № 10. Крокер был вызван на свидание со старухой, и ему тут же объявили, что свадьба состояться не может.

— Чем вы намерены, сэр, содержать эту молодую особу? — спросила мистрисс Демиджон, со всей строгостью, на какую только была способна. Крокер был так убит, что не нашел ни слова в свою защиту. Он не посмел сказать, что, может быть, его и не уволят. Он не отвергал, что уничтожил бумаги.

— Я совершенно к нему охладела, когда увидела, что старуха так его загоняла, — впоследствии говорила Клара.

— Что ж мне делать с квартирой? — спросил Крокер, плача.

— Разорвите ее, — сказала мистрисс Демиджон, — разорвите. Только возвратите часы и фисгармонику.

Крокер в отчаянии искал помощи повсюду. Может быть, Эол и окажется мягкосердечнее Клары Демиджон. Он написал лорду Персифлаж, давая ему самый подробный отчет о положении дела. «Герцога» он боялся, иначе он обратился бы к нему. Но ему вспомнился лорд Гэмпстед, с которым он познакомился на охоте и так приятно провел время, и он отправился в Гендон. Лорд Гэмпстед в это время жил там в полном уединении. Марион Фай увезли назад в Пегвель-Бей, а жених ее засел в своем старом доме и не видался почти ни с кем. На сердце у него было очень тяжело. Он начинал верить, что Марион, действительно, никогда не будет его женой. Он находился в этом состоянии, когда Крокера привели к нему в сад, где он бродил.

— Мистер Крокер, — сказал он, остановившись на дорожке и смотря прямо в лицо посетителя.

— Да, милорд, это я. Я, Крокер. Вы помните меня, милорд, в Кумберлэнде?

— Я вас помню, — в замке Готбой.

— И на охоте, милорд?

— Что могу я теперь для вас сделать?

— Я всегда находил, милорд, что ничто лучше спорта не скрепляет привязанностей.

— Если вы желаете что-нибудь сообщить…

— Между вами еще другая связь, милорд. Мы оба искали себе подруг в Парадиз-Роу.

— Если у вас есть что сказать, говорите.

— Что же касается до вашего приятеля, милорд… Вы знаете, на кого я намекаю. Если я чем и оскорбил его, то только потому, что думал, что если титул несомненно принадлежит ему по праву, то молодой особе, которую я называть не стану, следовало бы им пользоваться. Я делал это только из преданности семейству.

— Зачем вы сюда явились, мистер Крокер? Я в настоящую минуту не расположен беседовать, могу сказать, ни на какую тему. Если я чем-нибудь…

— О, милорд, меня хотят уволить! Ради Парадиз-Роу, милорд, вступитесь, вступитесь, вступитесь за меня. — Тут он рассказал всю историю бумаг, объяснив только, что разорвал их случайно. — Сэр Бореас сердится на меня за то, что я счел приличным называть, вы знаете кого, его титулом, а теперь меня хотят отрешить от должности, как раз в то время, когда я готов был вести эту прекрасную и образованную девушку к алтарю. Подумайте только, если б вас с мисс Фай так разлучили.

Лорд Гэмпстед пытался растолковать своему гостю, что он ничем даже не может оправдать своей просьбы.

— Но письмо! Вы могли бы написать письмо. Письмо ваше, милорд, сделало бы так много. — Лорд Гэмпстед покачал головой. — Если б вы только сказали, что были со мной коротко знакомы в Кумберлэнде! Конечно, я не беру на себя смелость утверждать, чтоб это была правда, — но чтоб спасти бедняка накануне его свадьбы!

— Письмо я напишу, — сказал лорд Гэмпстед. — Я не могу сказать, что мы были короткими приятелями, потому что это была бы неправда.

— Нет, нет, конечно нет.

— Но я напишу сэру Бореасу. Не могу себе представить, чтоб это могло оказать какое-нибудь действие.

— Окажет, милорд.

— Я напишу и скажу, что ваш отец имеет отношения к моему дяде и что ваше положение, — я говорю о близости свадьбы, — могло бы быть принято за основание для помилования. Прощайте.

Не очень скоро, но с усиленными выражениями благодарности и не без слез бедный Крокер распростился. Вскоре после его отъезда было отправлено следующее письмо:

«Сэр!

Хотя я не имею чести быть вам известным, я беру смелость написать вам о положении одного из ваших клерков. Вполне сознаю, что если б вы за это сделали мне замечание, я заслужил бы его моим неизвинительным вмешательством. Мистер Крокер уверяет меня, что ему грозит отрешение от должности, из-за проступка, которого вы, как начальник его, крайне не одобряете. Он просит меня ходатайствовать за него перед вами. Отец его — управляющий имениями моего дяди, лорда Персифлаж, и мы встречались в доме дяди. Не смею выставлять это как причину для помилования. Но мистер Крокер намерен жениться в очень скором времени, а потому я позволяю себе думать, что вы согласитесь со мною, что к эпохе в жизни человека, которая должна бы быть эпохой радости и полного удовлетворения, можно отнестись с чувством снисходительности, которое, в другое время, было бы предосудительно.